– Наверное, ты, Флай. Так нравится или нет? – переспросил я.
Она молчала, еще больше раскрасневшись и даже посапывая вздернутым носиком.
– Так, Райс, давай сначала свою историю. Я очень люблю такие истории. Ты рассказывай, а я буду убирать. Вот начну с твоей постели, которая в таком беспорядке, – она отложила тряпку и шагнула к кровати. – И когда ты все расскажешь, тогда я скажу, нравится мне твой намек или нет.
– Хорошо, Огонек, – я ее так назвал впервые. Она тут же встрепенулась, заулыбалась, будто вспыхнула. – Видишь эти деньги на столе? Они, можно сказать, цена любви. Хотя нет, я не прав. Это в корне неверное сравнение. Просто, она разозлила немного меня этим подарком. Но по порядку…
И пока Флайма убирала в комнате, вытирая пыль и раскладывая вещи в более приятный порядок, я рассказывал ей о знакомстве с Ольвией и Ионой. Разумеется, имя графини я не назвал, но сказал, что моя возлюбленная замужем и у нее тяжелые отношения с мужем, а брак ее, скорее, вынужденный. Хотя я сам не знал подробностей, почему вышло так, что Ольвия связала жизнь с Малгаром. То, что он овладел ей когда-то, не могло быть веской причиной, так как нравы в Вестейме и Арленсии вполне вольные. Рассказал я о том, как меня чуть не убили по пути к ее дому, и именно это заставило меня задержаться на ночь у Ольвии и потерять эльфийку. Поведал много чего из моей истории отношений с Ионой и Ольвией, не посвящая Флайму в то, кем на самом деле была госпожа Арэнт.
Когда я закончил рассказ, Флайма молча проследовала в водную комнату, долго не выходила, потом появилась, вытирая руки о полотенце.
– Печальная история, Райс. Не знаю, почему она так поступила. Наверное, эта богатая госпожа тебя не любила по-настоящему. Терпеть не могу притворство! Я бы на твоем месте вернула ей эти деньги и навсегда о ней забыла. Это поначалу трудно, а потом будто тяжесть с сердца падает и живешь себе лучше, чем прежде. Ну я тебе уже говорила, как было со мной. Так что денежки зря не трать, – она кивнула на кошелек на столе. – Спрячь от греха подальше. Как она вернется, верни ей и дело с концом. Ты же маг, сам говорил. А маги умеют хорошо зарабатывать.
– Да, моя прелесть, маги много что могут, – я покинул кресло и подошел к ней. – Вот только маг Райс никак не может добиться от тебя ответа на простой вопрос.
– Напомните, пожалуйста, маг Райс, – она нахмурилась, делая вид будто не понимает, о чем речь.
– Я спросил, нравится тебе мой намек или нет? – напомнил я.
– Ах, это… Да, нравится. Интересный намек. Знаешь, почему? Потому, что тебе сейчас тяжело после письма и всякого такого. Представляю себя на твоем месте. Тебе нужен кто-нибудь, кто бы помог отвлечься от тех двух женщин. Особенно последней. Вообще-то я думала, что твое сердце целиком с красивой как богиня эльфийкой. Неужели богатая госпожа, имя которой ты скрываешь, еще красивее Ионэль? – она прищурилась, скомкав в руках полотенце.
– Флай, любят же не по принципу, кто красивее. И мою любовь не так легко понять. Сложная она, – я отобрал у нее полотенце, но не стал оспаривать выводы Флаймы насчет тяжести моих переживаний. Да, мне было очень неприятно, я не ожидал такого от Ольвии, но произошедшее точно не окунуло меня в омут беспросветного горя. Жизнь продолжалась, и я наслаждался ее вкусом, даже если они были для меня в данный момент горькими.
– Если бы с тобой это не случилось. Не было бы письма, о котором ты сказал и такой печали в твоих глазах, – продолжила Флай развивать свою мысль, – то я бы сказала, что мне твой намек не нравится. А так, я готова его принять. Но… – она не успела договорить – я обнял ее и прижал к себе.
– Продолжай, Флайма. Я просто вспомнил о нашем первом поцелуе. Помнишь его, – я потянулся к ее губам.
– Райс, постой! – она прижала пальцы к моим губам. – Я не хочу, чтобы ты играл мной, и сама этого не посмею сделать. Скажи, что я тебе просто нужна на время, чтобы отвлечься от мыслей от той женщины. Скажи, что я для тебя просто развлечение. Я терпеть не могу фальшь, и если ты будешь честен, то ты сорвешь этот поцелуй.
– Ты мне интересна, Флай. Если честно, то мы могли бы дружить, но вряд ли получится, что-то большее. Понимаешь, мужская природа такова, что иногда хочется большего. Обманывать, будто ты заменишь мне Ольвию… – я осекся, случайно назвав имя госпожи Арэнт. И договорил после заминки: – В общем, не собираюсь тебя ни в чем обманывать.
– Ольвию? Теперь хоть знаю ее имя. И еще знаю, что у тебя в мыслях такой беспорядок, что ты сам не знаешь, что хочешь. Ладно, целуй. Будем считать, что это по-дружески, – она прикрыла глаза и потянулась ко мне.
Я прижал ее к себе крепче, коснулся ее юных губ своими. Мне показалось, что эта рыжая девочка не так часто целовалась. Делала она это как-то излишне трепетно.
– Все, Райс, хватит. Для дружеского поцелуя вполне достаточно. А захочется чего-то большего, – она отстранилась, тряхнув волосами, словно стараясь выбросить подобные мысли из головы.
– Позволь уточнить: тебе захочется большего? – Флайма уже раздразнила меня и, конечно, сама это почувствовала.
– Конечно, тебе. Думаешь, я в этом не понимаю? У меня был парень – я же говорила. А ты уже завелся, – она хохотнула, краснея и отвернувшись к окну. – Вот скажи, сейчас думаешь о своей Ольвии?
– Сейчас нет, – в самом деле, маленькими шалостями и разговорами Флайма меня отвлекла.
– Вот и хорошо. На этом на сегодня распрощаемся, – она бросила тряпку в пустое ведро. – Кстати, я не должна здесь убирать. Сделала это тоже по-дружески. Знаю, наша уборщица не всегда делает это хорошо. Ты мне нравишься, Райс. С тобой очень легко и весело.
– Может останешься? Вечером можем прогуляться или поужинать под хорошее вино? – предложил я.
– Нет. Обещала появиться дома. Если хочешь, завтра могу заглянуть вечером, – она подняла ведро, не дожидаясь ответа, направилась к двери.
– Хочу, Флай! – громко произнес я.
Мой возглас вызвал ее смех, да так, что рыжая насмешница с грохотом задела ведром стену.
– Тогда увидимся, – она хитровато улыбнулась мне и исчезла. А потом вдруг дверь открылась, снова появилось личико моей подруги, и Флай спросила: – Райс, а твоя Ольвия, это, случайно не ее распрекрасное сиятельство графиня Ольвия Арэнт?
Я застыл от неожиданности. Сказать, что она угадала, я не мог: откуда мне было знать, насколько болтлива Флайма и как далеко могут разлететься ее догадки.
– Ладно, не отвечай. Я сделаю вид, что об этом не спрашивала и сама ни о чем не догадалась, – глаза Флаймы стали серьезными. – Но имей в виду: графиня Арэнт – оборотень, и молись богам, что она с тобой рассталась именно так и именно сейчас. Ведь до двоелуния осталось всего три дня.
***
До дилижанса на Торгат оставалось более часа. Яркус отошел к вонючему строению по нужде, а Иона присела на бочку в тени смоковницы и достала Эрок. Раньше, когда она гладила его лезвие, в душе эльфийки всегда распускался цветок покоя. Она чувствовала себя словно в детстве рядом с отцом: легко, безмятежно, уверенно. Но сейчас даже Эрок не давал ей так желаемый покой. Меч словно потерял святую силу. Сама мысль, что ее Эрок больше не свят, казалась кощунственной. Увы, эта невозможная мысль пришла к эльфийке.
Вообще, после грозовой ночи в «Око Ворона» сознание Ионэль так и полнили кощунственные мысли. Например, что Наирлесс – Судья Небесная, перестала быть к ней справедливой. Или то, что законы Стаи Авия, в которой она выросла, на самом деле противны светлым богам. Но самая безумная мысль пришла к Ионе сегодня, когда Яркус вернулся без Райса Ирринда. Эльфийка вдруг подумала, что Яркус никакой ей не брат, а просто мужчина. Единственный мужчина на всем свете, который ее понимает. С одним из всех известных можно ужиться и навсегда забыть об этом негодяе Райсмаре. Глядя, как Борода собирает в дорогу вещи: свои и ее, Тетива Ночи тогда подумала, что готова переступить данную ранее клятву. И не важно, что сделают с ней боги. Все равно они отвернулись от нее. Быть может перед ночлегом в Речном подойти к Яркусу поцеловать его в губы и сказать: «Возьми меня… К черту клятву! К черту весь мир! Стань моим мужчиной, как было уже один раз, только теперь навсегда!». И она бы точно так сделала, но следом пришла другая мысль. Еще более страшная: а что, если проклятие ведьмы снова возьмет свое? Если после этого она потеряет даже своего Яркуса, как теряла всех прежних мужчин? Если даже Яркус уйдет от нее, то тогда Иона, не задумываясь, выхватит Эрок и даст ему напиться крови! Своей крови! Вонзит его себе в сердце! Ведь зачем ей такая жизнь?!
Ионэль так и не решила, как ей быть. Она смотрела в сторону Столичных ворот, все еще питая надежду, что увидит Райсмара Ирринда, идущего к стоянке дилижансов – его, конечно, не было. И быть не могло, потому что все его слова ложь. Не было никакой любви и нужна она была ему лишь на одну ночь. Райс легко ее променял на графиню Арэнт, женщину-оборотня! А потом, после того как она, Иона, почти простила жуткую измену, Райс с еще большей легкостью променял и графиню, и саму Иону на вампиршу.
Ионэль подняла голову, глядя вслед дракону, улетавшем в сторону Арсиса. Сархзарр… Его она хорошо знала. Когда-то любовалась у полетной башни его величественным и грозным видном. Теперь эльфийку не интересовали даже драконы. Кто-то прежде говорил, будто в груди Ионэль бьется сердце дракона. Ей были приятны такие слова, она даже верила, что это на самом деле так. Но теперь, в ее груди уже нет никакого сердца, потому что его разбил Райс. Вместе с этим Тетива Ночи поняла: в этом мире лучше жить вообще без сердца.
А следом Тетиве Ночи пришла еще одна страшная и безумная мысль: отвернуться от эльфийских богов и обратиться к Калифе. Припасть к ее темному алтарю и просить, чтобы нубейская богиня приняла ее в свою свиту, дала вместо сердца кусочек льда. Если Яркус стал тем, кого они раньше вдвоем ненавидели и на кого охотились, то почему бы ей не стать подобной ему? Пожалуй, лучше вампиршей, чтобы пить кровь ненавистных мужчин и мучить их тем, что они называли любовью. Увы, для эльфийки это очень сложно: эльфы редко перерождаться в оборотней или вампиров, но случается и такое.
– Может не поедем? – прервал ее мысли вернувшийся Яркус. – Вернем задаток этому барону, а завтра вместе пойдем к Райсу на тренировку. Я еще раз поговорю с ним. И ты поговори. Прости его – тебе же самой от этого станет легче. Райс, он неплохой, просто слишком молодой и ветреный. Хотя, ты же знаешь, большинство мужчин такие. Им всегда мало одной.
Иона молчала, водя пальцем по Эроку. В ней начал просыпаться страх. Он пришел откуда-то из живота, поднялся к груди и захватил сердце. В лапах этого страха оно забилось словно пойманная птица. Тетива Ночи всерьез испугалась, что она сейчас заплачет, разревется при всех как девчонка. А потом, размазывая слезы, сдаться и ответит Яркусу: «Хорошо. Не поедем. Завтра вместе пойдем к Райсу». Но если бы она сказала это, то перестала бы себя уважать. Ведь она – воин душой. Уж если на то пошло, то лучше преклониться перед алтарем Калифы, чем перед Райсом.
– Нет, – сказала Ионэль. – Мы должны поехать. Нас ждет славная охота! И я же должна испытать свой новый лук, – эльфийка покосилась на Феналир, лежавший на траве вместе с ее вещами. Это имя она дала ему сама, как только увидела в оружейной лавке Алатерина.
В небе раздался рев дракона. Затем еще один драконий крик необычно громкий, такой, что замерло сердце. Гирхзелл подлетал к полетной башне. Снова он вел себя странно.
Глава 4. Вечер как утро
Как обычно, Флэйрин проспала весь день. Она не понимала глупой привычки Зейрона и некоторых других братьев и сестер клана выходить на прогулки днем, тем более разгуливать при солнечном свете по городу. Солнце для Флэй было явлением неприятным. Хотя, старуха Карлен говорила, мол, это дело привычки. Наверное, ей виднее за шестью веками жизни. Только вряд ли из этих долгих столетий она провела под солнцем хоть с десяток дней.
Не спеша подняться с кровати, Флэй еще некоторое время лежала, прикрыв глаза и вспоминая ушедший сон. В отличие от людей вампиры хорошо помнят сны – ничуть не хуже, чем события, произошедшие в обычной реальности. В новом сне снова был Райс. Он снился уже третий или четвертый день подряд. Слишком часто мысли возвращались к этому магу. И Флэйрин подумывала: она все-таки не права, что не вняла его просьбе – ушла из «Ока Ворона». Искушение получить Райса с тех пор лишь выросло. Он стал для нее точно редкий зверь для искушенной охотницы, добыть которого становится важнейшей целью. Если бы сейчас явилась в спальню Калифа и, сияя огненным взором, спросила: «Чего желаешь, ты, дитя Ночи?», то Флэй не задумываясь ответила: «Сердце мага Райсмара Ирринда! Хочу, чтобы он влюбился в меня! Влюбился так, чтобы думать не мог ни об одной другой женщине! Хочу, чтобы он пришел ко мне, упал в ноги и просил меня о любви!».
Увы, богини очень редко радуют явлением своих не во всем верных последовательниц. Еще реже они исполняют желания. А то, что так вышло с Райсом, Флэй виновата сама. Ведь он уже был, по сути, у нее на крючке. Он ее очень хотел, и не нужно было переигрывать. Нужно было всего лишь дать ему то, чего он так страстно желал. Ведь если честно, то Флэйрин сама желала этого: его теплого и страстного тела; его горячего и твердого крепыша поглубже в себе! Да, вампиры боятся огня, но смотря какого. Огонь страсти им приятен точно не меньше, чем людям.
Если бы она уступила Райсмару, а не дразнила его своими капризами, то сердце этого очень необычного человека уже принадлежало бы ей. Как когда-то принадлежали сердца многих мужчин, которых она привязала к себе. Флэйрин с самого начала была одной из лучших охотниц клана Ночные Птицы, и при этом она не была так жестока она к своим жертвам, как другие сестры. Почти всем своим мужчинам Флэй оставила жизнь, а двоих – Вэлтиса и Зейрона – даже привела в клан, обратив у алтаря Калифы в вампиров. Хотя ее вольность мало кому понравилась, ведь не первый год поднимался вопрос, что клан больше не должен прирастать случайными людьми, иначе Ночные Птицы перестанут быть семьей.
В полной темноте Флэйрин встала с кровати: глаза ее видели достаточно ясно, чтобы подойти к шифоньеру и даже выбрать там платье для грядущей ночи. В отличие от многих сестер клана Флэй любила баловать себя красивыми одеждами и могла долго любоваться собой в зеркале. Она знала о глупых слухах, будто вампиров не видно в зеркале. Право, это так смешно! Особенно смешно это было ей, когда одна из ее жертв, рассуждала об этом, в то время, когда Флэй стояла рядом с ним. А потом она затянула глупыша в спальню его жены и там, снова подвела к зеркалу и там, любуясь своим отражением, пила его кровь.
Выбрав платье, Флэйрин щелкнула огнивом, высекая стоп ярких искр, разжигая светильник – большой светильник в форме человеческого черепа, сделанный из бронзы и зеленоватого полупрозрачного нефрита. Его подарила старуха Карлен день рождения Флэйрин – ее истинного рождения как вампирши, потому что человеческое прошлое для сестер Ночи не имеет никакого значения и редко кто вспоминает о нем.
Огонек вспыхнул, пуская свет из пустых глазниц. В первые минуты этот свет показался слишком ярким, Флэй зажмурилась, но скоро глаза обвыклись, и вампирша подошла к зеркалу. Огромному, старинному, в оловянной оправе, держа в руке легкое платье, и любуясь своим бледным, и чистым телом. Смотреть на него Флэй очень любила, иной раз не спеша убрать эту красоту платьем.
– Райс… – произнесла она, лаская свою грудь, сначала нежно, потом с приятной грубостью. – Как жаль, что между нами вышло так. Ты мог бы меня полюбить, – она прикрыла глаза, чувствуя, что ей сейчас необычно сильно хочется мужчину. Только вряд ли любой другой может заменить в ее фантазиях мага Райсмара. Следом к Флэйрин пришла вовсе безумная мысль: «Не может ли случиться так, что она сама влюбится в Райса? Ведь такое очень редко, но бывает! Старуха Карлен рассказывала историю, в которой юная вампирша, думая привязать к себе мужчину, влюбилась в него, и прожила много лет в страданиях. Хотя Аманда, смеялась над этой историей, Карлен качала головой и приговаривала, мол, зря, дурочка, смеешься, такая история не одна – даже в холодном сердце может родиться любовь».
Дверь в ее комнату распахнулась. На пороге появился Лургир, за ним Зейрон.