Ваше Сиятельство 9

– Гера! Меня ты уже потрясаешь! Всегда ты славилась неподражаемой отвагой, еще при Зевсе! И теперь… Тебе это было действительно нужно не только для того, чтобы спасти мою жизнь? – догадался я. Ведь понятно же, что зачать ребенка или нет решает только сама богиня, и никакие силы не могут заставить ее это сделать или от этого отказаться. А раз так, то Гера затеяла какую-то значительную игру.

– Астерий, я не так часто делаю глупости. Думай что хочешь, – она рассмеялась. – И хватит обо мне, хотя твоя забота очень трогательна. Хочешь еще откровения? Сегодня такое утро! Прекрасное утро, когда хочется радоваться, быть легкомысленной и делать глупости, которых я стараюсь избегать! Ты видишь, как я сияю?

– Да, дорогая! Ты ярче солнца! – признал я. В самом деле, ее божественная аура сейчас светилась необычно ярко. – С нетерпением жду откровений.

– Вот первое, чтобы утешить твое прежнее любопытство: эриний на тебя насылала Лето. Она настолько глупа, что думала, будто ты подумаешь, что это по-прежнему мои происки и разорвешь добрые отношения со мной. Теперь ты понимаешь, на какую глупышку Перун может променять меня? И я уже сама готова уступить место возле Громовержца, независимо, сделает он ее очередной женой или оставит в любовницах, – не без удовольствия и с едва заметной злостью произнесла богиня. – И откровение второе: если бы не твои поспешные обещания Артемиде, то отцом моего ребенка мог стать не Посейдон, а ты. Когда ты исполнишь свое главное обещание, тогда поймешь, насколько это могло бы стать важным, а так, радуйся своей Охотнице. Ты мне теперь не во всем интересен.

– Ты меня задела, Прекраснейшая! – говоря это, я немного соврал, но все равно надо признать она меня уколола.

– И этот эпитет оставь для Артемиды, – с усмешкой сказала Гера. – Ведь может услышать. Сколько ревности будет, если пусть даже на словах прекраснейшая не она, а я!

– Теперь ты дразнишь меня. Гера… – я сделал шаг к ней и обвил ее талию рукой. Мне было интересно, как она себя поведет.

– Спокойно, Астерий! Спокойно! Убери руки, ведь я могу рассердиться. Вот еще тебе одно неприятное: у меня мало времени на тебя. Поэтому поторопись со своей самой насущной просьбой, пока я не исчезла отсюда, – она вывернулась из моих рук, и я почувствовал, как судорога свела мои мышцы.

– Прости. Прошу, помоги нам выбраться с острова. Донеси князю Ковалевскому, что мы здесь, пусть он пошлет виману, – попросил я, понимая, что самое насущное для нас с Ольгой, это вернуться в Россию.

Гера в самом деле могла исчезнуть и ничем не помочь мне. Она вполне могла меня проучить, набивая себе цену, и лишь потом снизойти. Об этом я подумал с некоторым опозданием, понимая, что лучше не переходить обозначенные ей границы.

– Почему же Ковалевскому? Вы настолько важные персоны, что уместно будет сообщить об этом императрице. Тем более она уже посылала за тобой виману, правда ошиблась островом, – рассмеялась Величайшая.

– Решить этот вопрос с князем было бы уместнее, – засопротивлялся я, понимая, что впутывать сюда Глорию очень нежелательно. Я не был даже уверен, что Глория, она же герцогиня Ричмонд при Великой Британской Короне, не замешана с похищением Ольги.

– Нет, Астерий. У тебя нет выбора. Решать, как вас отсюда вызволить буду я. И я хочу, чтобы в эту игру играли все, а не только угодные тебе люди. Тем более, Глория… Она меня радует последнее время: после моего явления она стала часто молиться мне, приносить дары на алтарь и обращаться с молитвами. То же самое касается другой зависящей от тебя женщины – баронессы Евстафьевой. Теперь она свихнусь в другую сторону, и ходит вся в черном, часами проводит время в моем храме, вымаливая прощение себе и здоровье ненастоящему князю Мышкину. Не забывает поклоняться у алтаря Асклепия. При этом она не понимает, что все это зря: никто не поможет им двоим – так потребовал Перун. Я бы даже сжалилась, может попросила Асклепия, но не могу.

– Не думаешь, что Талия может в конце концов отчаяться и отвернуться от богов, – подумав о своей подруге, я помрачнел и решил, что как только смогу, обязательно навещу ее и Родерика и поддержу, чем смогу. А Родерик, если он будет настойчив и будет делать то, что я ему сказал, то выкарабкается без помощи богов и вопреки недоброй воле Перуна.

Словно услышав мои мысли Гера сказала:

– После всего, что случилось, тебе есть о чем задуматься, Астерий. Скорее всего, тебе придется столкнуться с Перуном. Вряд ли эта встреча для тебя станет приятной. Я постараюсь помочь, но знай, очень скоро я сама буду в немилости у Громовержца. На этом распрощаемся, – она грустно улыбнулась и исчезла в золотом сиянии.

***

Опасаясь, что Голдберг приедет за ней под вечер, Светлана пару часов провела в костюмерной, болтая о всякой ерунде с Катей Глебовой, а когда та уехала домой, то Ленской ничего не оставалось, как подняться в театральное кафе, поужинать там бутербродом и взять чашечку кофе. Светлана не верила, что Артур посмеет увести ее из театра силой. Все-таки это было бы слишком дерзким с его стороны. И вряд ли бы у него что вышло бы: ведь она бы кричала и сопротивлялась, как могла. Наверняка бы сбежались многие театралы, и все это кончилось для Артура печально, несмотря на его огромное влияние в театре Эрриди. Но и встречаться с ним еще раз наедине в своей комнате Ленская не желала. Ей очень не хотелось снова возвращаться к прежним разговорам, которые неминуемо кончатся скандалом. Кроме того, Голдберг в порыве гнева мог опять распустить руки, а такого Светлана опасалась особо. Не потому, что она боялась боли от побоев, но потому, что это было слишком дико и унизительно.

В кафе Ленская просидела долго. Выпив третью чашечку кофе, Света поняла, что ей предстоит еще одна бессонная ночь. Из-за бессонницы ее начнут мучить мысли о графе Елецком и негодяе Голдберге. Если мысли о последнем ей удавалось отогнать, то Саша почти все время присутствовал в ее голове, и она понимала, как глупо было с ее стороны пытаться закончить роман с ним так, как попыталась это сделать она. Попытки обмануть себя обходятся очень дорого. Теперь, после мучительного опыта Ленская все бы отдала, чтобы вернуть тот вечер – вечер после школьного экзамена и вместо слов расставания сказать Елецкому: «Я тебя люблю! Приходи ко мне чаще! Мне плохо без тебя!». А сейчас… Сейчас от Елецкого не было даже сообщения, которое она так ждала. Ведь она излила ему всю душу, написав то, что поначалу не позволяла сказать ее гордость.

Света отстегнула эйхос, и проверила входящие сообщения. Там было два от Голдберга – их она не стала прослушивать, но пока еще не удалила. И одно от мамы, которая даже не предполагала происходящего: что ее дочь, виконтессу Ленскую Светлану Игоревну недавно пытался изнасиловать и бил по лицу негодяй с британским подданством; не предполагала, что ее могут насильно увезти из театра и даже из России. Такого Светлана точно ни за что не скажет маме. Позже, вернувшись в свою комнату она лишь сообщит ей, будто у нее все хорошо, и ее театральная карьера тоже может сложиться очень удачно, хотя все это будет бессовестным, но неизбежным враньем.

– Спасибо, Ксюш, – сказала она девушке в баре, благодаря ее за ужин, слишком простой, как бы не достойный ее титула. Хотя последнее время, все что происходило с Ленской было не достойным ее титула.

Сидеть просто так в театральном кафе одной стало утомительным, и Светлана решила подняться в свою комнату. Пока еще свою – от людей, выкупивших помещения на чердаке, пока не было требований освободить жилье, хотя ровно вчера Ленская присмотрела себе недорогую съемную квартиру дальше по Новобронной.

Уже открывая свою дверь, Светлана услышала решительные шаги по лестнице, ведущей на чердак, и это ее сразу насторожило. Войдя, она тут же закрыла дверь на задвижку, подумав, что если это Артур идет по ее душу, то этот слабенький запор слишком ненадежен – надо было раньше придумать что-то посерьезнее.

Ленская даже не успела отойти от двери на шаг как в нее постучали.

– Кто там? – севшим голосом спросила актриса.

– Я – Элизабет Милтон, – раздался голос по ту сторону двери.

Голос был с явным английским акцентом, и Ленская в первую очередь подумала, что Голдберг пошел на хитрость: решил подослать кого-то, чтобы выманить актрису из ненадежного убежища.

– Я не знаю никакую Элизабет Милтон. Пожалуйста, уходите! – отозвалась Ленская.

– Чертова дура! – Элизабет сердито стукнула кулаком в дверь. – Быстро открывай! Меня прислал граф Елецкий, вытащить тебя из этого дерьма!

– Саша?! – переспросила Светлана, от неожиданности даже не сразу поняв глупость своего вопроса: разве мог проявить заботу о ней какой-то иной Елецкий! Она тут же вспомнила, что у Саши была в очень близких знакомых англичанка. Ее точно звали Элизабет, но Елецкий говорил о ней как о миссис Барнс, а эта…

– Госпожа, вы – миссис Барнс? – переспросила Светлана. – Фамилия Милтон мне ни о чем не говорит.

– Я – мисс Милтон! Открывай дверь! – поторопила ее Элизабет. – Я не люблю глупых и испуганных девочек, даже если они виконтессы!

– Я не глупая девочка! – Ленская рассердилась и дернула задвижку.

Дверь распахнулась. На пороге в чердачном полумраке, едва разбавленном светом старой лампы, Светлана увидела молодую женщину с пепельно-серыми волосами. На вид ей было лет 26-28. Крупная дамская сумка явно с чем-то тяжелым свисала с ее плеча. Серая куртка была расстегнута наполовину, несмотря на то что июньские вечера редко случались холодными.

– Собирайся, поедем отсюда, чтобы тебя не достал твой недруг. Кстати, кто он вообще такой? – полюбопытствовала Элизабет, входя в большую комнату, хаотично заставленную мебелью.

– Сначала докажите, что вы от Саши, – проигнорировав ее вопрос, Ленская снова насторожилась. У нее снова возникло подозрение, что эту англичанку мог подослать Артур, прознав о связях Елецкого. Такое было маловероятно, но не стоило исключать.

– Чем докажу? – опустившись на потертый бордовый диван, баронесса открыла сумочку.

Первое, что бросилось в глаза актрисе, это черная, массивная рукоять пистолета или остробоя. Светлана замерла, подумав, как глупо было с ее стороны, пускать совсем незнакомую женщину, едва услышав, что она от графа Елецкого.

– Вот чем, – мисс Милтон извлекла эйхос, мигом нашла последнее сообщение от Алекса и включила его погромче:

«Элиз, здравствуй, дорогая! Я очень спешу. Мы с Ольгой попали в серьезные неприятности, лишились своих эйхосов. Будем временно без связи. Прошу тебя об очень важном: в театре Эрриди выступает и там же проживает, моя девушка, ну ты знаешь ее с моих слов – Светлана Ленская. Ей угрожает большая опасность. Некий Артур Голдберг избил ее и собирается насильно забрать ее из театра» – потом после паузы и какого-то шума, голос Елецкого продолжил:

«Элиз, Светлану нужно обязательно защитить, а мерзавца Голдберга наказать! И это требуется сделать как можно скорее. Все это сразу же передай Торопову – пусть он немедленно займется этим вопросом! Дай ему на всякий случай номер ее эйхоса. Скажи…».

– Вот так. Это поручение мне от Алекса, как ты догадалась. А то, что мне не поверила – это очень правильно. Только двери не стоило открывать так быстро, – добавила Элизабет. – Тебя пугает это? – по взгляду актрисы баронесса поняла, что ее глаза прикованы к рукояти «Cobra Willie-VV». – Это наша с тобой защита от плохих людей.

– Саша сказал, что вы должны были поручить это Торопову, – Ленская отвела взгляд и подумала, что не в нее положении сейчас капризничать. Она должна быть благодарна этой женщине и десять раз благодарна Елецкому, что он сразу так озаботился произошедшим с ней. – И что с самим Сашей? У него какие-то неприятности?

– С Тороповым не получилось – он ранен, находится у целителей. У Алекса какие-то серьезные проблемы, пока не знаю какие, но точно знаю, они не могут быть простыми, и он до сих пор без связи, – убирая эйхос, пояснила мисс Милтон. – Все, меньше слов! Собирайся, поедем куда-нибудь отсюда!

– Сколько у меня времени на сборы? – Светлана было направилась к шифоньеру и тут же остановилась: – Элиз… Можно я буду называть вас так?

– Можно. Только лучше не на «вы». Все-таки я – не какая-то старая швабра и у нас есть одно, но очень важное общее, – видя замешательство на миленьком лице актрисы, баронесса рассмеялась и пояснила: – Очень важное общее – это Алекс. Мы вдвоем – его любовницы. При другом случае могли бы выцарапать глаза друг другу, но все повернулось так, что нам полезнее принять наше взаимное положение и даже дружить.

– Да, я согласна, – Ленская кивнула, открыв створку шифоньера. – Вот что хотела сказать: у меня завтра после обеда репетиция здесь, а потом спектакль. Как мне быть?

– Очень просто, – отозвалась Элизабет. – Наплевать на это. Забыть. И не появляться здесь до возвращения Алекса. Это самое лучшее, что я могу предложить. Но если тебе дела театральные так важны, то я могу сопроводить тебя, подстраховать на случай появления твоего Голдберга. Только предупреждаю, возвращаться сюда крайне нежелательно. Кстати, расскажи мне о твоем недруге и всем, что между вами случилось. Как вообще такое могло выйти, что к тебе – женщине самого графа Елецкого – посмел пристать какой-то ублюдок? Он что настолько смелый или настолько идиот?!

– Так вышло… Я собиралась расстаться с Сашей… – Ленская сняла с вешалки платье, аккуратно свернув, положила в дорожную сумку поверх джан. Ей не хотелось изливать душу мало знакомой англичанке, но та ожидала пояснений, и следовало что-то говорить. – В общем, я провела с Сашей последнюю ночь, вернее вечер любви. Это было как раз после последнего экзамена. А потом сказала Саше, что собираюсь с ним расстаться. Мне было очень тяжело решиться на это, и чтобы стало чуть легче я позволила Артуру Голдбергу ухаживать за мной.

– Ты что совсем дура?! – Элизабет даже вскочила с дивана и в раздражении подошла к окну. – Сама решила расстаться с Алексом?! Решила променять его на какого-то Голдберга?!