Разбойник Кадрус

Это «только», по-видимому, испугало дворян.

– Только, – продолжал министр, – для вида и на некоторое время вы будете капитанами, ну а потом…

– Но ваша светлость говорили нам, что наши патенты на чин полковника… – сказал Жорж.

– Были подписаны… да. Но для вида вы не должны обижаться, что от вас требуют залог.

– Господин министр, – сухо сказал Жорж, – эта комедия ниже достоинства его величества, ниже вас, ниже нас. Я, со своей стороны, не согласен на эти предложения. Я считаю себя вправе получить полковничьи эполеты и прямо прошу их.

– Кавалер, – сказал Фоконьяк, – вы говорите как следует!

Фуше переменил тактику. Он понял, что в хитрости эти люди одержат над ним верх, и решился действовать прямо.

– Господа, – сказал он, – ваш отказ необъясним.

– Для вашей светлости, может быть… – дерзко сказал Фоконьяк.

Фуше движением руки заставил замолчать маркиза.

– Я угадываю причину вашего отказа, – сказал он. – Вас указали мне, господа, как двух опасных заговорщиков. Во Франции затеялись заговоры легитимистов, они хотят отомстить за смерть герцога Энгиенского покушением на жизнь императора.

– И вы нас обвиняете в желании убить императора? – вскричал Жорж. Он принял надменную позу истинного достоинства. – Господин министр, Каза-Веккиа не какой-нибудь ничтожный негодяй, а Фоконьяк не унизится до гнусной роли.

– Позвольте, господа! Знатные имена скомпрометированы при покушении Жоржа Кадудаля.

– Но Жорж Кадудаль не изменил своему долгу, а дворяне, помогавшие ему, не помрачили своего герба.

– Вы строго отозвались о политическом убийстве, а теперь извиняете его.

– Я не одобряю и не обвиняю. Приведем факты. Жорж смело подвергнул опасности свою жизнь в заговоре против императора. Когда этот заговор не удался, Жорж заплатил за это покушение своей жизнью. Он не сделал ничего бесчестного. В предположениях ваших о нас мы совершили бы не убийство, а измену. Мы приехали предложить наши услуги, нас приняли, мы связаны. Мы поступили бы вероломно, вступив в какой-нибудь заговор против императора, который полагает, что допустил к своему двору двух благородных дворян. Вы нас оскорбили, милостивый государь. Прикажите взять в нашей гостинице наши документы, наши бумаги, наши письма. Пусть заглянут в наше прошлое. Вы увидите там только шалости и сумасбродства богатых молодых людей. Вы не увидите там ничего подозрительного. Маркиз де Фоконьяк и я провели шесть лет в Италии. Я был беден, он богат. Потом я разбогател в свою очередь. Мы были привлечены достоинствами генерала Бонапарта. Однажды маркиз де Фоконьяк сказал мне: «Кавалер, мы должны бы предложить нашу шпагу герою, которым мы восхищаемся!» И мы приехали без всякой тайной мысли, кроме законного честолюбия, представиться его величеству. Мы думали, что из уважения к нашим предкам мы не должны позволять нашим шпагам заржаветь в ножнах, что пора приобрести какую-нибудь славу, и нашли, что эту славу, которой мы завидовали, мы можем в особенности приобрести на службе Наполеону Первому. Вот вся правда, ваша светлость. Теперь действуйте как знаете.

Жорж горделиво замолчал. Взволнованный Фоконьяк пожал ему руку не говоря ни слова.

Фуше ничего не сказал. Он позвонил, явился секретарь.

– Ну что? – спросил министр.

– Ничего, ваша светлость, – ответил секретарь и ушел.

Фуше встал и любезно улыбнулся. Оба дворянина также встали.

– Господа, – сказал министр, – в моем положении бывают иногда неприятные обязанности. Я был вынужден приказать произвести у вас обыск. Успокойтесь, – прибавил он, когда Жорж сделал движение, – этот обыск был произведен без шума, вы не скомпрометированы ни в чем перед публикой, о вашей репутации старательно позаботились. Я сознаюсь, господа, – прибавил он более любезным тоном, – что все должно внушать мне к вам величайшее доверие. Ваше состояние происходит от наследства, кавалер, а я было сомневался в этом. Зная, что вы были очень стеснены в Неаполе одно время, я предполагал, что вашу роскошную жизнь поддерживали субсидии принцев-эмигрантов. Но нет! А у маркиза де Фоконьяка есть дядя-миллионер. Итак, повторяю вам, господа: я имею к вам полное доверие. После этого откровенного объяснения я вам сделаю очень серьезное предложение.

– Мы к вашим услугам, ваша светлость, – сказал Жорж.

– Если вы желаете сделаться полковниками, я берусь доставить вам эту должность посредством какого-нибудь смелого и блистательного поступка. Послушайте. На свете есть один человек, мешающий мне, хотя по наружности человек не важный. Человек этот с пятьюдесятью подчиненными делает вещи изумительные и очень нас стесняет. Чтобы захватить его, делали глупость за глупостью.

– Вы говорите о Кадрусе? – спросил Жорж.

– Да, – отвечал министр. – Вы понимаете, как досадно видеть шайку разбойников, дерзко пренебрегающую всеми властями, установленными во Франции! С другой стороны, история разбойничества в Италии и Испании доказывает, как трудно захватить шайку решительную и хорошо предводительствуемую.

– Действительно, в Италии, – сказал Фоконьяк, – особенно в Неаполе, никак не могли захватить шайки разбойников. Сам генерал Мендес потерял за шесть лет две тысячи семьсот два человека почти без пользы, это было сосчитано.

Фуше продолжал:

– Савари пробовал, но напрасно, отыскать Кротов и истребить их. Он сам попался. Он сделался предметом насмешек всей Европы. Я хочу действовать искуснее. Я хочу собрать сведения о Кротах, оставить им уверенность в полной безопасности, но наблюдать за ними и изучить их основательно. Когда я узнаю о них все, что мне необходимо, я захвачу их не с большими силами, но послав им навстречу небольшой отряд, решительный и смелый, и знаете ли, кому я предложу начальство над этим войском, разделенным на два отряда?

– Я это предвижу, – сказал Фоконьяк и улыбнулся с радостным видом.

– Вам господа, – продолжал Фуше, – вам достанется почет от этой экспедиции! Скажут, что, узнав о присутствии Кадруса на одном пункте и имея только вас под рукой, я просил вас повести оба отряда навстречу разбойникам. Будьте искусны. Будьте блистательны, истребите всех! После этого дела вам дадут выбрать полк. Согласны вы?

– От всего сердца, ваша светлость.

– А вы, маркиз де Фоконьяк?

– С восторгом, ваша светлость.

– Итак, господа, я полагаюсь на вас. Прежде чем мы расстанемся, – прибавил он с некоторой иронией, – я возобновляю мои сожаления, что, имея надобность до вас как министр, я был вынужден потревожить людей вашего звания.

Де Фоконьяк засмеялся и возразил:

– Даже в царствование великого короля, герцог, насмехались не так остроумно, как вы!

Он и Жорж поклонились.

Фуше позвонил, лакей отворил дверь, и оба дворянина ушли.

Тотчас после их ухода пришел секретарь.

– Они как люди не стоят того высокого мнения, какое я имел о них, – сказал министр. – Один, маркиз, довольно остроумный нахал. Другой, кавалер, будет превосходным дивизионным генералом, не более. Он годится под пушечный выстрел и хорошо даст себя убить. Им дадут двух человек для этой экспедиции, которым будут даны полномочия. Вся слава этого дела должна пасть на двух знатных протеже императора, но настоящих начальников экспедиции вознаградят. Страсть его величества окружать себя дворянами будет нам стоить невероятное число патентов. Дорого стоит золотить двор!..

Фуше принялся за работу. Он не подозревал, что проиграл партию против самого Кадруса.

Глава XII

Не один Винцент де Паола сочувствовал каторжникам

Свидание Фуше с двумя начальниками Кротов происходило в ту самую ночь, которая последовала за заговором, замышляемым против Жанны ее дядей и его управляющим. В ту минуту, когда Фоконьяк и Жорж проезжали мимо Магдаленского замка на виллу Фуше, Гильбоа ходил по саду и бормотал:

– Когда она будет обесславлена, она будет мне принадлежать.

Гильбоа был выведен из этих размышлений топотом лошадей проезжавших по дороге всадников. Он вдруг вспомнил, что у него есть дело в Фонтенбло, и приказал заложить себе экипаж, распорядившись, чтобы его провожали два вооруженных лакея. Кроме того, он велел дать кучеру два пистолета. Слух, что Кроты находятся в окрестностях, вынуждал каждого принимать меры предосторожности.

Сделав это, Гильбоа уехал в Фонтенбло.

– Я недолго буду в отсутствии, – сказал он своему управителю.

Тот философически ждал возвращения своего господина. Управитель Гильбоа, Шардон, имел жалкую наружность, голову куницы, ухватки хитрые, взгляд фальшивый, скулы острые. Все в нем показывало коварство и алчность. Он хромал. Никто этому не удивлялся. Он бывал в тюрьме. Да… в тюрьме… и вследствие этого он сделался управляющим Гильбоа. Поселившись в Фонтенбло, без хлеба, без средств, Шардон вызвался вести у него книги за самую ничтожную сумму, уверив его в своей неограниченной преданности. Гильбоа принял услуги этого негодяя и скоро сделал его своим управителем. Тамошние жители вздумали предупредить Гильбоа о прошлом Шардона, думая, что тот этого не знает. Но Гильбоа отвечал этим услужливым людям, что ему очень хорошо известно все, но он сжалился над этим бедняком и считает долгом доброго христианина показать примером, что когда несчастный расплатился с обществом за свое преступление, то следует протянуть ему руку.