Разбойник Кадрусс

– О, дождя не будет! Может быть, гроза, а дождя нечего опасаться – тем более, что нет ещё новой луны.

– Однако, среди ущелья я слышал пронзительный крик дятла, показывавший дурную погоду.

– Дятел во Франшаре! – сказал Фрион с недоверчивым видом: – Этого не может быть!

– Однако я слышал… Но это ещё не все: что вы скажете об испуганном дрозде, который вскрикнул так, как будто вылетел из-под ног моей лошади?

– Так поздно! – сказал трактирщик: – Должно быть, у вас сегодня вечером была куриная слепота.

– Это совсем неестественно.

– Вам послышалось.

– Дядя Фрион, – сказал Лонгэ, как бы боясь, чтобы его голос не услышал кто-нибудь другой. – Это не птицы пели, а говорят, что шайка Кадруса появилась здесь, тогда вы понимаете…

– Шайка Кадруса! – воскликнул трактирщик – Кроты?

– Да, кажется; недавно один бедный купец, возвращавшийся с Мелёнской ярмарки, был убит при въезде в лес.

– Но Кроты ли Кадруса сделали это?

– Нельзя ошибиться – у несчастного на горле была та необыкновенная рана, знаете, под подбородком один удар кинжалом, рассекающий горло вдоль; рана такая глубокая, что жертва всегда сама поглощает свою кровь; она остается внутри.

– Какой странный обычай! – сказал трактирщик, задрожав.

– Так хочет Кадрус, – сказал путешественник, также дрожа: – а когда начальник приказывает, шайка, известно, повинуется; он хочет, чтобы его жертвы были отмечены.

– Теперь я понимаю, что ваша встреча с незнакомцами вас испугала, а эти необыкновенные крики дятла и дрозда заставили вас призадуматься; но вот жена моя сейчас воротится с бельем, а оба мои сына придут с поля ужинать; может быть, Кадрус с своей шайкой не явится распарывать горло такому множеству людей. Они, впрочем, знают, – гордо продолжал трактирщик: – что я отставной солдат и что за камином у меня есть ружья, чтобы вооружить всех.

Это продолжительное исчисление сил, которыми мог располагать трактирщик, по-видимому, оживило мужество Лонгэ; и он сказал тихо:

– Я сообщу вам о моем деле, дядя Фрион; сегодня Фонтеблоский нотариус отдал мне деньги за мой Саблонский дом.

– Уж не поехали ли вы в дорогу с этими деньгами? – с живостью спросил трактирщик.

– К несчастью, да.

– Не узнаю вашего обычного благоразумия, господин Лонгэ… Как?! Сто тысяч франков в кармане – вы ведь за эту цену продали ваш дом? – и спокойно, кататься в такое время в Франшарских ущельях!.. Но, с вашего позволения, вы, верно, потеряли голову! А Жан, ваш старый слуга, для чего он не с вами?

– Жан, – отвечал домовладелец: – приезжал со мною в Фонтенебло. Вечер был такой душный, что я позволил ему сходить освежиться в трактир, который находится как раз напротив конторы моего нотариуса. Покупатель мой потребовал прибавить несколько новых пунктов к контракту; я остался в конторе долее, чем думал. Удивляясь, что не нахожу моего слуги у дверей конторы, я сам пошёл за ним в трактир. Я нашел Жана за столом вместе с какими-то разносчиками… Он обыкновенно не пьет, но там находился в самом жалком состоянии. Вино развязало ему язык и этот дурак рассказывал им о моей продаже, и как я увезу с собою сто тысяч франков, так как завтра же должен буду платить за покупку моего нового дома.

– Ах, старый скот! – вскричал трактирщик: – Экий негодный пьяница!

– Так что я принужден был оставить Жана проспаться в трактире и отправиться без него.

– Не удивляюсь более вашему страху. Но для чего же вам было ехать?

– Надо было. Мне надо было быть на маленькой ферме Брежана, которому нужны наличные деньги. Ферма эта всего за пол-льё отсюда. Мне хочется приобрести эту ферму; я знаю, что на нее есть другой охотник. Показав наличные деньги, я мог бы получить её дешево. Этот Брежан задержал меня на три часа; я все думал, что он уступит, а он не поддавался. Наконец, стало уже поздно, я должен был уехать и приметил, что я очень глупо потерял время с Брежаном, который всё набивал цену по мере того, как я уступал. Воротиться было дальше, чем приехать сюда. Я сказал себе, что заночую у вас, если вы не поедете провожать меня с вашими сыновьями. Как захотите и как посоветуете. Что лучше?

Трактирщик подумал.

– Я вам сейчас говорил, – сказал он – что моя жена и сыновья скоро воротятся; конечно, это помощь… И притом через день у нас бывают дозорные, и как раз сегодня будет дозор.

– Вечерний дозор? – спросил Лонгэ.

– Да. Вы знаете, – отвечал Фрион: – что через день бригада лесных жандармов проезжает здесь; сегодня она непременно будет – в лесу собирается большая охота – поезжайте с нею; а так как бригадир человек добрый, он с удовольствием проводит вас до дома.

– О! Благодарю вас за эту прекрасную мысль, – сказал Лонгэ, успокоившись: – Решено, я подожду жандармов.

– А я пойду задать овса вашей лошадке, – сказал трактирщик, входя в свою роль: – А вам, господин Лонгэ, что подать?

– Что у ас есть лучшего. Я только теперь чувствую, что ничего не ел с утра.

– Ну и прекрасно! – заключил трактирщик: – Покушайте хорошенько прежде, чем вас съест волк.

Пословица, хотя очень наивная, заставила задрожать владельца ста тысяч франков.

III

Где доказано, что и камни могут говорить в пустыне

Пока Лонгэ сообщал свое беспокойство трактирщику Фриону, два незнакомца продолжали свою безмолвную прогулку. Подъехав к Плачущей Скале, один из всадников сказал резко:

– Смотри!

Другой немедленно сошел с лошади и, приблизившись к источнику, который капля по капле вытекает из-под камня, источника, давшего название этой скале, сказал:

– Они все там. Я сосчитал камешки… одного недостает.

– Как! – вскричал первый всадник: – Недостает одного? Он проведет неприятный час! – прибавил он с угрожающим видом.

– Он, должно быть, в этом не виноват, – извинял другой – а то камешек, который предупреждает меня об этом, был бы совершенно повернут к воде, а он лежит к полю… Должно быть, его задержали где-нибудь.

– Позови, – приказал вместо ответа младший всадник.

Его товарищ тихо запел как снегирь. Никто не отвечал. Во второй раз пение было повторено несколько громче. Опять ничто не показывало, чтобы этот зов был услышан. Однако – странное дело – вдали кусты вереска зашевелились как бы от лёгкого ветерка. Однако, ветра вовсе не было. Тот, кто смотрел бы внимательно, мог бы приметить, как кусты вереска приподнялись, точно будто норы, приподнимаемые огромными кротами. В третий раз пение зяблика разнеслось по пространству. Тогда скалы и кусты как будто оживились. Человек двадцать вооруженные с ног до головы, выскочили из-под земли так, что никак нельзя было догадаться, откуда они явились. Они молча стали на краю тропинки. Они держали двух лошадей, полудиких, которые способны были пасть мертвыми от быстроты своего бега. Без сомнения, боялись их нескромного ржанья, потому что у обеих лошадей были разодраны ноздри.

– Это что? – спросил человек с повелительным голосом, приметив лошадей.

– На всякий случай… – смиренно отвечал тот, кто казался начальником этой безмолвной шайки, выскочившей из-под земли.

– Подойди, Альбинос.

Человек, которого назвали Альбиносом, – вероятно, в насмешку над его смуглой кожей и чёрными волосами – подошёл и что-то шепнул на ухо всаднику. Тогда тот сошел с лошади, пересел на одну из приведенных лошадей и сделал знак своему спутнику последовать его примеру. Минутная борьба произошла между всадниками и их новыми неукротимыми лошадьми, но скоро они сделались неподвижны.

– Наши плащи, маски, шляпы, – опять сказал незнакомец.

Один из шайки поспешил принести требуемые вещи. Скоро оба всадника исчезли под широкими складками своих новых плащей и под широкими краями своих шляп; тогда невозможно было угадать их рост и определить возраст, тем более, что маска совершенно изменила им лицо. Во время этого туалета Кроты – эти люди принадлежали к той знаменитой шайке, которая как будто выскакивала из-под земли – Кроты, говорим мы, хранили глубокое молчание перед своим атаманом. Незнакомец сказал своей шайке повелительным и резким голосом: