Детектив Шафт

К северу, слева от Шафта, по Томпсон, Мак-Дугал и Салливан-стрит вплоть до Вашингтон-сквер, располагались ювелирные магазины. Направо от Шафта на этих улицах нашли пристанище жилые дома, итальянские рестораны и бары. Здесь, между Бликер– и Вест-Хьюстон-стрит, в старом и тихом районе Гринвич-Виллидж, был настоящий Гринвич-Виллидж. Здесь и жили его настоящие хозяева.

Вокруг стали появляться люди. Они стояли, ходили, разговаривали, просто таращились в темноту. Половина из них были, наверное, наркоманы, которые преследовали остальных, которые были сумасшедшими.

Или толкали им наркотики. Кои, который ловит наркоманов и наркодилеров, это особый вид копа – наполовину сыщик, наполовину наркодилер. В другое время Шафт поразмыслил бы над этим явлением, но только не сейчас. Он продолжал бежать. Сверяясь с картой своей памяти, он повернул на Салливан-стрит.

Бар-ресторан Петроне извергал неон в трети квартала от начала улицы. Шафт рывком открыл дверь и вошел. Бармен, склонившись над раковиной, мыл стаканы. При виде тафта он задергался как припадочный. Его лицо было черно от смеси подозрения и ненависти к самозванцу, нарушившему его покой в последнюю минуту перед закрытием.

– Эй, приятель, – позвал Шафт, не повышая голоса. Он стоял, облокотившись на стойку. – Где здесь штаб-квартира мафии?

Адамово яблоко на шее бармена заходило ходуном. Он все пытался сглотнуть, но в горле у него была пустыня.

– Мафия, – повторил Шафт. – Куда они вешают свои пушки?

Когда голос наконец вернулся к бармену, он скрипел, хрипел и скрежетал:

– Убирайся к дьяволу.

Шафт кивнул. На его лице отобразилось удивление человека, который не понимает, почему его не понимают.

– Ладно, – сказал он. – Но если ты увидишь кого-нибудь из мафии, передай им привет от Джона Шафта.

Шафт торопливо захлопнул за собой дверь. Ресторан был пуст, но он чувствовал, что за ним следят сотни глаз. Шафт бежал и улыбался. Огибая угол Уэст-Хьюстон, он чувствовал ветер на зубах. В ресторане "Каза Мария" бармен разговаривал с усталой толстой официанткой, которая смерила Шафта таким взглядом, будто он помочился на ее рождественскую елку.

– Мы закрылись, – занервничал бармен.

– Ну и что, – ответил Шафт, подходя ближе. Он нарочно медлил, чтобы они успели хорошенько помучиться страхом. – Я не пью. Я разыскиваю штаб-квартиру мафии. Она должна быть где-то здесь.

Они онемели. Они могли только смотреть на существо, осмелившееся осквернить предмет священного ужаса и почитания. Богохульство – это понятно, это может быть со всяким в состоянии сильного потрясения. Но немыслимо бросать вызов настоящему божеству, в чьей милости покарать и облагодетельствовать всю маленькую Италию.

– Ах вот как, – сказал Шафт, – вы тоже не знаете. Передайте им, что я их разыскиваю, хорошо?

Из шестого или седьмого заведения Шафт вышел в приподнятом настроении. Он отлично себя чувствовал – наверное, оттого, что во время бега в кровь всосалось много кислорода. В теле была теплота и легкость, в мыслях – собранность. Его мозг работал четко и ярко, как паяльная лампа. Его ставки в игре были высоки, как никогда. На карте стояла его жизнь.

– Слушай меня, – сказал он последнему – маленькому, толстому сицилийцу с совиным взглядом, который тянул ручки к ящику под кассой, пока у Шафта на куртке не расстегнулась "молния". – Слушай и передай, что я жду их на углу Бликер и Мак-Дугал, у меня к ним разговор. – Он вытащил пистолет из-за пояса и положил на стойку дулом "от себя и от товарища". – Скажи, что деловой звонок поступил от Джона Шафта.

Этот жест имел такое же значение, какое имеет снежок, брошенный в полицейскую машину, – вызов без нанесения физического ущерба. Но они не умели импровизировать и не имели чувства юмора. У них все было на полном серьезе. Каждый их шаг, каждая уловка совершались с уверенностью, что кто-то сядет за это в тюрьму, а за ошибки заплатит жизнью. Они всегда играли по писаному и никогда – со слуха. Присутствие Шафта не было прописано в нотах, оно раздражало и требовало импровизации, которая свелась к тому, чтобы узнать, какого черта ему надо. Для этого ему и потребовалось выложить на стойку пистолет.

Шафт взглянул на часы, висевшие на стене бара, – простой белый циферблат с большими цифрами. Часы были совсем не к месту при мягком розовом освещении в роскошном золотом и красно-кожаном интерьере. Они показывали четыре. Часы в салунах всегда спешат на десять минут.

Шафт сгреб пистолет своей широкой, покрытой шрамами рукой и сунул его обратно за пояс слаксов.

– Я иду в "Борджиа", – сказал он. – Я буду ждать там.

– Дыши пока глубже, – злорадно посоветовал бармен на прощанье.

Последний спринт. Шафт во весь дух мчался на угол Бликер– и Мак-Дугал-стрит. Теперь он был голубем, гонимым ветром. Через полчаса он уже был на месте. Этого времени хватило бы для того, чтобы отдать приказ о его устранении. Его хватило бы для того, чтобы достать пушку из сливного бачка, из-под продавленного матраса в детской или из ящика с помидорной рассадой – достать и прийти за ним. На бегу он чувствовал приливы страха и злился за это на себя. Может, они уже сидят в припаркованных автомобилях и в темных подъездах? Или идут на него, прячась за фарами встречных машин?

Шафт обругал себя вслух идиотом. Пусть попробуют. Пусть попробуют встретиться с ним на этих черных улицах. Он знает эти улицы как свои пять пальцев. Он умеет обернуть их черноту против своих врагов. Едва ли кому-нибудь удастся подстрелить его сейчас на бегу. Последним, кто хотел это сделать, был снайпер в болотах Кионга. Он удобно засел на дереве, вооруженный винтовкой с прицелом ночного видения, но у него ничего не вышло. Он свалился вниз головой в болото и утонул.

Попробуйте, думал Шафт, попробуйте. Страх отступил, но в груди еще сквозил неприятный холодок сомнения, пока он не свернул под навес кафе "Борджиа", к освещенному фонарями входу.

Кафе уже закрывалось. Кофеварка эспрессо с шипением выдавала последние порции напитка, пока горячие пирожные отдыхали на подносах под вытяжкой. Коп на углу сделал вид, что ничего не заметил, прикинувшись птичкой ночной – соловьем с дубинкой в кармане. Если постовой с перекрестка Шестой авеню и Бликер-стрит пропустил этого черномазого, то нет причин тревожиться теперь, когда он тихо входит в кафе "Борджиа". И полицейский поплелся вдоль по Мак-Дугал-стрит, патрулируя свой опереточный участок между Бликер-стрит и Западной Третьей авеню.

В "Борджиа" сидели четыре или пять человек, разбросанные, точно дождевые капли, по мраморным столам в большом квадратном зале. На стенах зала красовались фрески, изображающие сцены из жизни средневековой Италии, но выполненные в ужасной псевдоимирессионистской манере каким-то местным маляром. Патлатый мальчик и две стриженые девочки сидели, тупо уставясь в свои пустые чашки, в ожидании какого-нибудь события, знаменующего начало жизни. Шафт был убежден, что жизнь для них не начнется никогда. Они представляли собой слабую бледную плесень, не способную выдержать теста по превращению в человека. Они так и останутся плесенью, обитающей на наркоте.

Столик у окна, выходившего на Бликер-стрит, занимала немолодая пара. С виду нормальные люди, не пьяницы, не наркоманы. Возможно, страдающие бессонницей. Просто люди: мужчина в шерстяных слаксах и твидовом пиджаке, женщина в сером льняном платье. Обе разновидности людей имеют полное право находиться в кафе "Борджиа", подумал Шафт. Ну а он зачем пришел?

Подобный вопрос можно было отнести и к юной длинноволосой блондинке в маленьком белом переднике поверх цветастого платья. Ночными официантками обычно подрабатывали актрисы, чтобы днем участвовать в пробах. Сейчас она ходила между столиками, вытряхивая пепельницы и сметая крошки вчерашней пиццы. В дальнем углу за прилавком парень колдовал с кофеварками. Больше в кафе никого не было, отчего зал в двадцать – тридцать круглых столиков напоминал темную, сырую пещеру с рощей гигантских поганок, теснящих друг друга в борьбе за выживание.

Куда податься? Шафт медленно двинулся в дальний угол, где у прилавка стоял маленький столик с видом. Если сесть за него спиной к стене, то можно будет просматривать все помещение и еще следить за тем, что снаружи, – окна кафе выходили на Мак-Дугал с одной стороны и на Бликер – с другой. Если это имеет какое-то значение.

– Кофе, – сказал он девушке, которая положила перед ним меню. Уловив законченность интонации, девушка забрала меню.

Когда она ушла за кофе, Шафт переложил кольт из-за пояса на колени. Сделав так, он придвинул стол вплотную к себе и подумал, что он либо очень смелый, либо очень глупый сукин сын. Это не купит ему пяти секунд глубокого дыхания, но, возможно, даст им повод задуматься. И потом, никто из них ему еще не угрожал.

– Что вы сказали? – спросила девушка, ставя перед ним чашку с горячей жижей.

– У вас есть лимонная цедра? – Он разговаривал сам с собой. Вслух.

– Конечно. – Она повернулась и пошла обратно.

Шафт смутился. Вот черт! Он сидит в этой уродской забегаловке с пушкой на коленях, какой-то мафиози собрался прострелить ему задницу, какая-то девка стащила (небось) из его квартиры радио с часами, его лучший костюм безнадежно испорчен. Как он устал! Он не хотел пить это пойло, он не хотел разговаривать, не хотел играть в игры со смертью, не хотел никого убивать. Он хотел вылакать бутылку "Джонни Уокера", а потом ходить кругами, пока не упадет на землю, и спать, спать, спать...

– Хотите еще чего-нибудь? – спросила она. – Мы скоро закрываемся.

Белый свет для него скоро закроется, если он не перестанет валять дурака.

– Я не хочу даже того, что у меня есть.

– Вам не нравится кофе? Я принесу вам другой.

Она хотела забрать чашку.

– Нет-нет, – сказал он, слегка касаясь ее руки. Он улыбнулся. Она не отдернула руку. Ее поколение было таким, и следующее – тоже. Они не смотрели на цвет кожи, они чувствовали прикосновение. – Нет, все в порядке. Я думал о другом.

– Уже поздно, – сказала она.

– Да, уже поздно, – согласился он. Но его слова не были ей ответом – он смотрел на дверь.

В зал входили три человека. Они пришли с перекрестка, не показавшись в окнах.

Рука Шафта скользнула вниз, на рукоятку кольта. Он надеялся, что они приняли его за человека, который собрался почесать член. Но они и не смотрели, во всяком случае, не пристальнее, чем входящие в кафе обыкновенно смотрят на уже сидящих там. Если опрокинуть на себя стол, то он прикроет большую часть жизненно важных органов, думал Шафт. Интересно, насколько прочен мрамор? Поверхность стола вся потрескалась от ударов пепельниц и чашек, которые на нее падали. Нет, мрамор не прочный материал. Не прочнее пули.

Они прошли вдоль стены окнами на Мак-Дугал – трое плотных мужчин в темных костюмах – и сгрудились, как геморроидальные шишки, за последним столом в ряду. Двое сели лицом, третий – спиной к Шафту. Они ли это? Кем бы они ни были, они хотели занять угол зала.

Блондинка пошла узнать, чего они хотят. Шафт отщипнул кусочек лимонной корки и бросил в чашку. Он начинал кое-что понимать. Это были они. Крепкие орешки. Подобной крепостью, определяемой с первого взгляда, обладали люди самых опасных в городе занятий – полицейские, таксисты, бармены и профессиональные убийцы. У Шафта тоже она была.

Его отвлекло движение у дверей. Что за прекрасное место он себе выбрал! В дверь входили еще трое, и опять он не разглядел их в окно! Новенькие сошли с иллюстраций к той же книге: одинаковые серые костюмы, одинаковые лица и фигуры. Им нужен был столик в противоположном углу по его улице, только возле окна. Они сели так же, как и первые: двое лицом к нему, один спиной.