Матрица жизни на Земле

Плавленый сыр «Дружба»

Э. М.: Кстати, оказывается, сыр «Дружба» выпускается до сих пор. Вкусным его не назвать. Но я его иногда покупаю из соображений патриотизма.

Что касается ночевок, я, естественно, пытался остановиться у кого-нибудь из знакомых. Но это не всегда удавалось. В гостиницы устроиться было трудно, да и дорого это было для меня. Поэтому я довольно часто ночевал на вокзале или в аэропорту, предпочитая Центральный Аэровокзал на Ленинградском проспекте. Чисто там. И спится лучше. К счастью, у меня хороший сон, даже объявления отправляющихся и прибывающих рейсов не мешают.

Но если в отношении денег удавалось как-то «сводить концы с концами», то решить вторую проблему, о которой я упоминал выше, было значительно труднее. А суть этой проблемы состояла в том, что «Аллоплант», легализацией которого я занимался в Москве, был рожден чисто на интуиции, говоря иными словами – по божьей подсказке. Эта божья подсказка была столь сильна, что я решился изготовить из трупных тканей человека то, что мы впоследствии назвали «Аллоплантом», сделать эксперименты на животных, после чего перейти к операциям на людях, удивляясь хорошим результатам.

Я всегда сам себе признавался в том, что, являясь изобретателем «Аллопланта», не понимаю самой сути его. Будучи во власти безбожной коммунистической пропаганды и сдав в институте экзамен по атеизму, я боялся даже слова «интуиция», а уж слово «Бог» произнести в научных кругах не решался никогда. Нельзя было. Но я очень часто, особенно в периоды научных страстей, чувствовал, что в голову невесть откуда приходит совершенно неожиданная и, как правило, простая мысль, от которой ты приходишь в восторг и в дальнейшем следуешь только ей, нисколько не сомневаясь и не утруждая себя сбором приземленных доказательств правомерности этой мысли. Ты просто веришь этой мысли, да и все… как Богу веришь. И только иногда, сторонясь людей, поднимаешь глаза к небу и тихо шепчешь: «Спасибо тебе, боженька!»

Мои друзья-ученые (Рафик Нигматуллин, Венера Галимова, Сагит Муслимов, Клара Захваткина, Валя Яковлева и другие) почему-то всегда верили мне и никогда не говорили: «А ты докажи это вначале!» Божий шепот, видимо, распространялся и на них.

Зато с официальной легализацией «Аллопланта» в Минздраве СССР все было намного сложнее. Там ведь не объяснишь, что мысль пришла интуитивно, не говоря уж о том, чтобы сказать, что… Бог послал тебе эту идею! Засмеют, да и все.

Ох, и изощрялся я! Чего только не придумывал, чтобы все выглядело наукоподобно, и не надо было бы говорить слов «интуиция» и «Бог»! Я даже стал мастером этого дела – все что угодно «онаукоподоблю». Хотя… мне всегда было грустно это делать. Ну а куда деваться… в нашем мире! Ведь цель-то благородная – для людей ведь это все!

Разве в официальном учреждении объяснишь, что мысль пришла интуитивно… от Бога?!

Но однажды, в ходе своих горемыканий, я заметил, что все равно, даже здесь – в обители официоза – главное решают не слова, а глаза. Не знаю почему, но я к каждому чиновнику относился как к очень доброму, очень прогрессивному человеку, стараясь передать ему свою увлеченность. В этот момент у меня, наверное, блестели глаза, и это, наверное, нравилось людям. Ведь любому человеку приятно, когда ему что-либо рассказывают не только с доверительными нотками в голосе, но и с горящими глазами, как самому близкому человеку. Короче говоря, я ориентировался на то, что люди, и даже чиновники, в основной своей массе хорошие и добрые.

И это помогало. Шаг за шагом, в течение пяти лет, удалось легализовать «Аллоплант» в СССР. И, наконец, в 1987 году я держал в руках долгожданный приказ Минздрава СССР о разрешении широкого клинического применения «Аллопланта» на территории СССР. Этот приказ имел вид невзрачной и неказистой бумажки с плохо пропечатанными буквами, но он обладал силой, огромной силой… А обладал он силой, на мой взгляд, не только потому, что открывал дорогу новому направлению в медицине, но и потому… что его удалось получить не с помощью взяток или «волосатой руки», а с помощью того, что можно выразить словами: «Люди! Вы ведь очень хорошие и добрые! Вы ведь от Бога! Помогите, пожалуйста!»

Именно с этим приказом в портфеле, тогда, в 1987 году, я шел по Сретенке и… так хотел это отметить… так хотел отметить… Я знал, что у меня в заначке есть 7 рублей. И тут по пути мне попалась эта «Шашлычная».

И вот теперь, по прошествии многих лет, я сидел в этой же «Шашлычной» под другим названием. Я, конечно же, сейчас был хорошо одет, не то что тогда – в 1987 году. Да и денег у меня было достаточно, не то что тогда – в 1987 году. Да и портфель у меня был кожаный, из самой Мексики привезенный, не то что тогда – в 1987 году – барахло какое-то. Вот только радости в душе после разговора с Петром Гаряевым и Георгием Тертышным было так же много, как и тогда – в 1987 году, когда я держал в руках приказ Минздрава СССР. Я понимал, что идея Матрицы Жизни на Земле дорогого стоит, так же как тогда, в 1987 году, понимал, что этот приказ дорогого стоит.

Люди! Вы ведь очень хорошие и добрые! Вы ведь от Бога! Помогите, пожалуйста!

Я прекрасно помнил, что я заказывал в «Шашлычной» тогда, в 1987 году, и сейчас заказал именно то же самое. Мне так хотелось.

Официантка принесла шашлык и два кусочка черного хлеба.

– А скрипач у вас здесь больше не играет? – спросил я.

– Давно не играет, – ответила официантка.

– Жаль, – выдавил я из себя.

Я экономно налил из графина треть рюмки водки, чтобы растянуть удовольствие… как и тогда, в 1987 году. Выпил и закусил кусочком хлеба. Сочный шашлык я оставил лежать в тарелке, чтобы, как и тогда, в 1987 году, люди видели, что я… будто бы… равнодушен к еде и что… будто бы… шашлык для меня – ежедневная еда.

А тогда… тогда, в 1987 году, я, зайдя в эту «Шашлычную», прежде всего удостоверился в том, что моя заначка (7 рублей) на месте, после чего со страхом открыл меню. Оказалось, что шашлык стоит 3 рубля 50 копеек. Сто грамм водки стоили ужасно дорого – аж 1 рубль 80 копеек. Хлеб стоил аж по 2 копейки за кусочек, а чай – аж 10 копеек.

Графин с водкой

Шашлык

Я все подсчитал. Получилось 5 рублей 44 копейки.

– Пойдет! – с волнением прошептал я. – Беру! Остается даже… 1 рубль 56 копеек. Но ведь нужно еще официанту… копеек пятьдесят… дать чаевых. А рубль пусть будет в заначке. Да еще и на метро останется.

Я с видом ресторанного завсегдатая подозвал официанта и делано бодрым голосом сказал:

– Шашлык за 3.50, сто грамм водки… м-м… за 1.80, два кусочка черного хлеба за… ой, извините, и стакан чая.

Вокруг сидели люди. На столах стояло аж по целой бутылке водки. Все ели шашлык.

А я себя чувствовал гордо. Очень гордо. Почти что богатым себя чувствовал. Я по чуть-чуть наливал из графина себе в рюмку водки и тихонько пил ее, пил за то, что мы получили приказ Минздрава СССР. А потом я экономно, врастяжку, стал есть шашлык с хлебом.

И вдруг откуда-то сбоку появился хромой еврейский паренек со скрипкой в руке. Он остановился посреди зала и провел смычком по струнам. Все посмотрели на него. А я смотрел пристальнее всех, – мне казалось, что этот паренек пришел сюда, чтобы поздравить меня… именно меня… с приказом…

Скрипач поймал мой горящий взгляд, подошел к моему столику и заиграл. А играл он:

Шаланды полные кефали
В Одессу Костя привозил
И все биндюжники вставали
Когда в пивную он входил…

Мне, конечно же, хотелось ему подпеть под скрипку, но я не решился этого сделать в культурном обществе «Шашлычной».

А скрипка пела:

Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла-ла
Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла-ла
Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла-ла
Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла ла-ла.

А мне было хорошо. Очень хорошо. Душа вместе со скрипкой пела. Я даже поднял треть рюмки водки и, показав ее скрипачу, выпил… без закуски. Не буду же я жевать под музыку.

Скрипач

Исполняемая на скрипке мелодия этой популярной песенки должна была уже кончиться, а скрипач все играл и играл ее.

– Для меня ведь играет, – с гордостью подумал я.

Когда паренек закончил играть, он подошел ко мне и внимательно посмотрел на меня большими еврейскими глазами. Я гордо вытащил заначенный рубль и протянул его ему. Я, конечно же, понимал, что в таких случаях дают (например, кавказцы) больше – три, пять и даже десять рублей, но у меня больше не было. Тем не менее, я был горд, очень горд тем, что могу наравне с другими людьми сидеть в «Шашлычной» и даже могу… отблагодарить… скрипача.

Я иду с костылем в тайге

Скрипач, играя, обошел все столы. Все ему протягивали деньги. А в конце он остановился около моего столика и сыграл три мелодии подряд. Но протягивать оставшиеся 56 копеек было неудобно. Я просто сказал ему «Спасибо».

А сейчас, когда я, как и в 1987 году, сидел в этой же «Шашлычной и опять отмечал очень важное научное событие в моей жизни, мне было немножко грустно.

– Скрипача, наверное, не хватает, – подумал я.

Я подозвал официантку и спросил:

– А на скрипке у вас здесь больше никто не играет?

– Нет. Если хотите, я магнитофон включу.