Сон о принце

– А-а… извини, продолжай, пожалуйста.

– Так вот она все прочнее вживается в образ хорошенькой куколки. Ей нравится быть призом. Ценным призом. Призом, которого надо добиваться, после чего бережно охранять. А вот ее подружка любит расстёгивать верх своей блузки несколько больше, чтоб парни стекленели в ожидании, что края разойдутся чуть больше…

– Чего только не узнаешь о тинэйджерах…

– …Правда, им ничего не светит, – продолжала я, «не заметив» комментария, – так как у нее там все булавочками аккуратно подколото. Но зато парни охотно откликаются на ее просьбы, что доставляет ей немалое удовольствие. Еще есть пара девчонок похоронивших свои мозги в моднючестве: не важно, что и зачем, главное, чтоб стильно и престижно. Однако большинство девчонок видят свое будущее в осовремененном повторении жизни окружающих людей. Как правило, родителей. Чтоб дом-муж-дети-работа.

– Это ж прямо переложение немецких трех Ка!

– Кухня-церковь-дети? – уточнила я и признала, – похоже, но только не в отрицательном смысле ограниченности, а как к ключам к простому женскому счастью. Они же видят мам, и совсем не против, чтоб у них было так же хорошо. Ну, с некоторыми вариантами. Впрочем, есть еще такие, которые хотели бы комбинации вышеперечисленного…

– А есть те, кто думает в первую очередь о карьере…

– В нашем классе нет, но я встречалась с такими.

– А где ты в этой картине? – прозвучал ожидаемый вопрос.

– Нигде. Сижу в сторонке, смотрю на них на всех и думаю, то ли не вызрела, то ли мозги набекрень сбиты.

– То есть ничего из целей твоих одноклассниц тебя не вдохновляет?

– Ну почему же, мне тоже нравится красиво одеваться, нравятся модные штучки, и мысли о будущей семье и детях не вызывают у меня неприятия. Вот только… – я замолчала, пытаясь подобрать слова.

– … только… – спустя несколько шагов напомнил собеседник.

– Только все это, кажется, мелочным, что ли, – вздохнула я, – словно шелуха, под которой нет сути… – пара шагов раздумий, – может не шелуха, а просто внешний атрибут. Но ведь внешнее должно основываться на чем-то внутреннем, а оно у меня не вызрело. Ни желания, ни стремления. А посвящать себя в чисто внешние роли не очень хочется, так как оно, внешнее, сформировать внутреннее сможет, а вот наполнить его содержимым, скорей всего, нет. И будет жизнь без драйва.

– Знаешь… – произнес задумчиво Валеркин отец без всякой сексуальности во взгляде, – пожалуй, теперь я понимаю своего сына. Ты внутренне намного его старше.

Я пожала плечами:

– Спорить не буду. Возможно со стороны виднее. Но и не соглашусь тоже. Ведь в моем взгляде на жизнь еще много неопределенностей.

– Что же заставило тебя так смотреть?

– Прыщи.

– Не понял?

– На лице выползли прыщи, – пояснила я, – заставив самомнение считающей себя симпатичной девушки скатиться до последней в ряду претенденток на мужское внимание. Озлобляться не хотелось, убиваться в отчаяние тоже. Пришлось как-то пересматривать интересы и желания. А оказалось, что нет никаких интересов и желаний.

– Получается, прыщи убили у тебя интерес к простым радостям? – продолжал доискиваться до причины спутник.

– Получается, что став уродливой, я поняла, что уродливо живу.

– Хм-м, а тебе не кажется, что в твоих речах звучит подростковый максимализм-нигилизм?

– Скорей всего. Я же все-таки подросток, когда ж ему звучать, если не сейчас?

– А он тебе позволит выслушать мнение со стороны?

– Ваше?

– Мое.

– Выслушать позволит, последовать вряд ли. Вы все-таки лицо предвзятое и скорей всего в ваших рассуждениях, пусть даже ненамеренно, может гнездоваться желание через меня влиять на вашего сына.

– Сильно.

– Но честно… и, кстати, мы уже пришли. Спасибо, что проводили. Давайте мне альбом.

Валеркин отец взглянул на протянутую руку, но отдавать подарок не спешил.

– Дай мне все же высказаться напоследок. Так сказать, выбить чуток почвы из-под твоего нигилизма. Во-первых, прыщи явление противное, но проходящее.

– «И это пройдет», – сказал мудрец.

– Именно. Они не главное. Главное как ты себя подаешь. Мы, мужики, бросаемся не на самое красивое, а на самое яркое, эффектное. У тебя, сказать откровенно, классная фигурка. Это не лесть, – добавил он, заметив мою невольную гримасу, – и тем более не подкат. Просто констатация факта. А если в дополнение ты себе придашь шарму косметикой, одеждой или даже поведением, то отбоя от поклонников не будет.

– Я это знаю, только смысла не вижу.

– Я пока не говорю о смысле, а объясняю, что твоя так называемая некрасивость – это скорей недооценка себя. Будешь считать себя уродиной, и другие почувствуют это и согласятся. Будешь считать себя яркой и красивой – и тебя будут так воспринимать. Нет, не возражай, – остановил он меня, – так как я не собираюсь доказывать, что оно тебе надо. Просто прими как данность, что в тебе есть потенциал заткнуть за пояс любую красотку. О смысле же я рассуждать не возьмусь. Да и, пожалуй, у всех он свой. Однако кой-какую мыслишку я тебе подкину. Недостаток твоей философии в манипулировании слишком глобальными категориями. Жизнь же… Она, знаешь ли, состоит из кучи повседневных мелочей. Они создают радости и горести, которые в конечном итоге создают ощущения счастливой или несчастной жизни. А у мелочей, как правило, смысловой нагрузки если и не ноль, то близко к этому. Так что старайся не сильно зарываться в «Зачем?» и «Почему?»… Вот, держи свой альбом, и спасибо, за Валеру.

Глава III

Домашние смотрели хоккей. Дед, вообще-то, больше фигурное катание любит, а вот бабушка не пропускала ни одного матча. По ее рассказам началось все из-за боли от потери мужа. Она садилась перед телевизором, как бы в память о супруге, заядлом болельщике. Поначалу смотрела, вспоминая, как он радовался голам, ругал судей, пересказывал голевые моменты. Однако игра «настоящих мужчин» оказалась коварной соблазнительницей пожилых женщин. И вскоре бабушкина жизнь стала подчиняться расписанию хоккейных трансляций. Видимо у нее с ушедшим супругом было гораздо больше общего, чем они думали… Впрочем, может и хорошо, что не думали, и поэтому у бабушки появился способ выйти из уныния.

Но самое главное, хоккей дарил ее внучке приличный кусок свободного времени. А мне как раз стоило побыть одной, чтоб спокойно поразмыслить о прошедшем разговоре. И начать видимо с оценки, что именно видел собеседник, бросая свой жаркий взгляд.

Подойдя к шкафу, я открыла дверку. Укрепленное на ее внутренней стороне большое зеркало отразило цветущие буйным цветом прыщи. Не вдаваясь в разглядывание, я отошла подальше, стараясь охватить взглядом фигуру целиком. Валеркин отец назвал ее классной. Да и мужики в спортклубах уже надавали достаточно поводов не сомневаться на этот счет. Но хотелось бы не просто возбуждать инстинкты, а восхищать, не вызывать стремление к продолжению рода, а желание полюбоваться… мной.

Это не правда, что мне не нравится лесть. Она греет душу, замёрзшую от реальности. Ведь доброе слово даже кошке приятно. Наверно это и есть одна из тех мелочей, из которых, по словам Владислава Владимировича, состоит жизнь. Можно миллионы раз говорить себе что уродлива, но стоит лишь услышать искреннее «красавица» и мозги поплывут…

Мои точно поплывут. Даже самой страшно, до какой степени растаю. А если еще будут смотреть таким взглядом, как Валеркин отец, то…

Захотелось по новой пережить те ощущения, чтоб прочувствовать все до конца без ненужной борьбы самой с собой. Да только толку в том, что захотелось. Воспоминаниями о еде не наешься.

Легкое, но ожидаемое разочарование, вытолкнуло на поверхность глупенькую идейку и… все равно никто не узнает, а мне нужно подурачиться.

«Нужно подурачиться» – это деда слова. Он твердо убежден, что если бы люди не стеснялись иногда подурачиться, то половина проблем современного мира бесследно рассеялось. Я наверно тоже так считаю, потому что временами с удовольствием предаюсь незатейливым глупостям. Их потом так забавно вспоминать! Например, ошарашено вытянутые физиономии «очень взрослых» одноклассниц, когда я предложила на переменке попрыгать в детские классики. Кстати, тогда меня неожиданно поддержали Молёк с Дилярой. И это действительно оказалось очень весело. Десять минут искренних дурачеств, показных обид и споров про нечестно, да про кто куда заступил. А эти «взрослые» морщили носы, снисходительно улыбались и… завидовали.

С другой стороны большинство дурачеств у меня случаются наедине с собой. Причем по одной простой причине: если рядом никого, то никто не отвлекает, и можно чудить в полное удовольствие.

Но вот так, что б главным было «никто не увидит и не узнает», случилось, возможно, первый раз жизни… Если не считать мелкие детские пакости, конечно. Сейчас речь шла совсем не о пакостях. Я буквально подначивала сама себя, раздувая желание попробовать, и пальцы, побежав по пуговицам блузки, принялись шустро освобождать их от петлей.

Вся одежда лежала на кровати, однако решимость обернуться к зеркалу зацепилось за сомнения, что собираюсь заняться чем-то постыдным. Вот только зацепилась она совсем слегка, поскольку сомнения были маленьким, а желание узнать получиться или нет большим.

Я обернулась. Никаких изменений. Сотни раз виденное отражение. Где надо подбрито, где надо подстрижено. Мамина строгость привила привычку следить за своим телом. Наверно нужно быть ей за это благодарной. Только вот теперь смотрю на себя как на зону ответственности, от чего идея окинуть себя мужским взглядом провалилась с треском. Не помогли даже изгибания на манер девиц из журнальчиков… Конечно, же, эти популярные издания не миновали моих ручек: любопытство – сила великая… почти необузданная, а у паладина стопка внушительная, поэтому не сунуть свой нос в красочный глянец, я просто не могла. Только Валеркиному папаше совершенно необязательно знать все подробности. Хотя, по большому счету, мне и рассказывать нечего. Не впечатлило. Просто совершенно не впечатлило. И чего заходиться? Ну, девицы… Ну, красивые… Ну, выставляют напоказ то, что принято скрывать от чужих глаз, так в музеях стоит полно античных статуй, демонстрирующих себя с той же откровенностью и с полной доступностью. А живопись, кажется, вообще на пятьдесят процентов состоит из картин дамочек различной обнаженности. Вот и получается, что ничего нового эти журнальчики не привнесли, если, конечно, не считать приобретение огромной аудитории путем установления цен, доступных даже школьнику.