– Уж получше твоего.
– В этом я и не сомневаюсь. А что этот псих? Приставал?
– Приставать он может только к тебе, а ко мне у него совсем иные претензии.
– Что же ты натворил? Знаю, это не мое дело, но Саш, этот парень ненормальный. У него явно какие-то проблемы с головой.
– Он просто избалованный мальчишка, – улыбается Саша, но я-то вижу, как он нервничает.
– Надеюсь, ты никого ради него не убил.
– Поверь, для подобного он привлекает других людей.
– Что? – недоуменно вскидываю брови. – Я же пошутила.
– А я – нет. – Саша оборачивается и неуклюже потирает веснушчатый нос. – Его отец только официально числится, как управляющий какого-то отдела в администрации. На самом деле он держит практически всех шлюх, наркоторговцев, владельцев баров, подпольные казино… Вот кто настоящий псих. А его сынок – лишь жалкое подобие.
– И почему же он до сих пор на свободе? Ты так спокойно об этом говоришь, будто данная информация – достояние всех и каждого.
– Так и есть.
– Но в чем логика? Все знают, что он – плохой парень, и молчат?
– А кому говорить, когда он контролирует весь город? Что тут поделать, есть неприкосновенные люди. У них много денег, у них большие связи. Куда не ступи – везде земля Болконского, и с этим ничего уж не сделаешь.
– Идиотизм. От того и его сынок решил, что ему все позволено.
– Яблоко от яблони… как известно.
Неожиданно до меня начинает доходить, с кем я связалась. И мой сгоряча заданный Диме вопрос: «Что ты мне сделаешь?» – сейчас кажется безумно глупым. Теперь ясно – он может абсолютно все. Я отворачиваюсь и отвлекаюсь на красивый вид за окном. Никогда еще не видела ничего подобного. Мне не приходилось выезжать за пределы родного города, и поэтому единственное, что я вызубрила – это одну старую, грязную улицу Ленина. И только.
Санкт-Петербург – красивый город, не яркий, не модный, а какой-то родной. Спокойный, узорчатый и горизонтальный, как водная гладь. Я внезапно и, правда, сожалею о том, что не рвалась исследовать уголки своей страны, ведь, наверняка, повсюду много чего удивительного.
– Ты как? – неожиданно спрашивает Саша, и я оборачиваюсь. Жизнь – странная штука. Ты барахтаешься в ней совершенно беспомощный, слепой, до тех пор, пока кто-то вдруг не хватает тебя за руку и не вытаскивает на поверхность. – Ты любишь Кинга?
– Кинга? – я растерянно выплываю из мыслей и пару раз киваю. – Да. Вполне.
– Тогда, может, после того, как ты приедешь от папы, посмотрим «Сияние»? Я давно хочу посмотреть, но одному как-то паршиво. А с тобой чего-то бояться – себя не уважать.
Я смеюсь. Классно, что Саша считает меня смелой. Правда, если бы он только знал, сколько раз за день я сегодня едва сдерживала порыв разрыдаться во все горло, тогда он не был бы так воодушевлен.
– Отлично, – пожимаю плечами. – Договорились.
– Круто!
– Приехали, – громко произносит водитель. Осматриваю клетчатую юбку, сжимаю пальцы в кулаки и повторяю: все будет хорошо, все будет в порядке.
– Не волнуйся, – будто прочитав мои мысли, отрезает Саша и кривит губы. Оттого у него появляются милые ямочки на щеках. – Я не думаю, что директриса уже успела нажаловаться. К тому же на тебе школьная форма. Вряд ли папа что-то заподозрит.
– Ага, – я выдыхаю, забрасываю сумку на плечо и открываю дверь. На улице послушный апрель, солнце так и жарит голову, и я прищуриваюсь, осматривая невысокое, кирпичное здание городского суда. Прикусываю губу и нерешительно переминаюсь с ноги на ногу: чего именно мне бояться – разговора о маме или о моем звездном дефиле? Неожиданно я замечаю пожилую женщину. Она неуклюже роняет пакет с продуктами, и тут же хаотичными бусинами зеленые, блестящие яблоки заполоняют ровный, нагретый тротуар. Я подхожу к ней, улыбаюсь и присаживаюсь рядом на корточки. Помогаю сложить продукты обратно.
– Все в порядке? – смотрю на женщину, и она вдруг благодарно мне улыбается. Кладет руку поверх моей ладони и кивает, молча. Старики – совсем другие люди. Правильные люди. Они не говорят много. Они знают: о чувствах не кричат, чувства показывают. И такая дикая мелочь неожиданно делает мой день легким и светлым.
– Зои?
Я оборачиваюсь и вижу его: Константин завернут в тонкий черный плащ, он смотрит на меня немного растеряно. Не знаю, что именно его удивило: то, что я умею сопереживать или то, что я, действительно, приехала.
– Здравствуйте, – откашливаюсь и неуклюже выпрямляюсь. Провожаю пожилую женщину взглядом, а затем вновь смотрю на… на отца. Он держит руки в карманах. Стоит неподвижно и ждет чего-то, вот только чего? – Я не вовремя?
– Да, нет, все в порядке.
– Вы хотели поговорить…
– Зои, – вздыхает он и, наконец, отмирает. – Давай на «ты». Прошу тебя.
– Ладно. Ты хотел поговорить.
– Будешь кофе?
– Я не люблю кофе.
– Тогда, может, чай? – он как-то по-детски улыбается и кренит тело немного вперед. Если бы я не знала, что между нами творится, я бы определенно решила, что Константин стесняется.
– Отлично. Чай сойдет.
Мы молча идем минут пять, затем сворачиваем на широкую, залитую солнцем улицу, и я смотрю на открывающийся вид Питера, как на сказочную картину. Он поблескивает в лучах мирного солнца, и для меня он – воплощение чего-то недостижимого. Этот город, будто самое подходящее место для таких людей, как мой отец, его жена, их знакомые, ведь только они в состоянии соперничать привлекательностью с укутанными тайнами петербургскими переулками, с его величественной панорамой. Едва мой отец ступает на мост, как тут же мир преображается, становится зарисовкой какого-то красивого, атмосферного романа о богатом человеке и не менее богатом городе. Но едва на мост выхожу я, как история перевоплощается в коротенький рассказик о девушке, чье место отнюдь не под солнцем, а в его тени.
– Я люблю дышать свежим воздухом, – неожиданно говорит Константин и кивает какому-то прохожему. – В Питере солнечные дни редкость, поэтому каждый раз я стараюсь пройтись хотя бы немного по этим светлым улицам. Тебе ведь нравится?
– Да. Здесь красиво.
– Я говорил с Любовью Владимировной. – Мое лицо обдает жаром. Я перевожу взгляд на мужчину, а он поджимает губы. – Она рассказала мне о твоем уходе из школы в костюме…
– Простите… то есть прости. Я не хотела. Это случайность. – Смотрю по сторонам, пытаюсь найти себе оправдание, причину. – Я не подумала о том, как это отразится на вас… тебе.
– Зачем ты так поступила?
– Мою одежду спрятали. И повесили это.
– Но почему ты не попросила у кого-то помощи?
– Потому что в этой школе ни о какой помощи не может идти и речи.
Константин подзывает меня в сторону небольшого кафе с затемненными, коричневыми окнами. Внутри так вкусно пахнет, что я невольно замираю. Смотрю на людей, сидящих у окна, и думаю: так бы каждый день – приходить в ресторан, заказывать горячий, выпеченный парижский фондант и сидеть в тусклом, бордовом зале, разговаривая с друзьями, отдыхая от работы. Чем не жизнь? Прекрасное существование без проблем и недугов. Беззаботно детство. Осознанное взросление. И спокойная старость. Да. Деньги определенно играют важную роль в каждом жизненном цикле.
Мы садимся в углу, Константин заказывает чай, свежую выпечку, а я нервно складываю на коленях руки, понятия не имея, как себя здесь вести. Наверное, надо тихо говорить и ровно держать спину. Подождать пока остынет чай. Размешать сахар, едва касаясь краев ложкой.
Только бы ничего не забыть