– Из трущоб.
– Из каких еще трущоб?
– Из питерских.
– В Питере есть трущобы?
– Есть, поверь мне! Вонючие, уродливые и прогнившие. Безликие, как и их хозяева, не занимающие ничего в этой жизни, кроме места. Трата пространства. – Костя отчаянно осушил стакан, словно это был последний глоток воды перед засухой, и рассерженно смял его в пальцах. – Питерская клетка, или «двор чудес». Не слышал о нем?
– Я мало что знаю о нашем городе, – задумчиво пробормотал Артур. – Ты вырос там?
– К несчастью моих родителей.
– Проблемы с предками?
– Мама у меня санакуны.
– Сана… что?
– Золотая, – пояснил Ромал с внезапно вспыхнувшей нежностью. – Она одна, таких нет. Бывают люди, ну, знаешь: «Хачен, нэ на татькирэла» – «Горят, но не греют». Она другая.
– Значит, классная она у тебя.
– Верно.
– Моя мама тоже хорошая, – поспешил заверить соседа Артур и уверенно кивнул, – у нее, конечно, пунктик на том, чтобы все было идеально, и я тоже идеальный, а меня это, по правде говоря, раздражает. Из себя выводит.
– Мать – святое.
– Не сомневаюсь, мучачо.
– Не мучачо – ромал. – Костя приложил ладонь к сердцу. – Цыган.
Артур неожиданно нахмурился. Ему стало на редкость паршиво, будто он оскорбил своего непутевого соседа, которого, к слову, оскорбить было так просто, ведь ему ничего не нравилось. Он положил руку на плечо Кости и сжал его.
– Как скажешь, – с чувством проговорил он, еле удерживая равновесие, – цыган.
– Вортако.
– Фортако.
– Вортако, – с нажимом повторил Ромал и кивнул, – друг.
– Друг. – Селиверстов покачал головой, разрываясь на тысячи частей от достаточно странного чувства, будто он приобрел нечто важное в повседневном хаосе. – Вортако.
– Вортако.
– Вортако, – повторил Артур и похлопал Костю по плечу, расчувствовавшись, будто мелкая девчонка. – Надо выпить.
– Не помешает. Там много еще осталось?
– На раз хватит.
– А который… – Ромал свел брови, позволяя мыслительному процессу медленно, но плодотворно крутить шестеренки, и подозрительно прищурился. – Который час?
– Время выпить.
– Я серьезно. Мы метро не пропустили?
– Да у нас полно времени. Не кипишуй! Сейчас только… – Блондин взглянул на свои наручные часы с гравировкой на серебряном ремешке и, несмотря на то что черные точки так и прыгали перед глазами, увидел страшную картину. – Вот же! – Он резко выпрямился и уставился на соседа, чья кожа при тусклом освещении казалась черной. – Ты только на прохожих не кидайся, договорились? И стены не круши. И…
– Сколько?
– Около трех.
Костя покачнулся и надавил пальцами на глаза. Сосуды наверняка полопались, и завтра точно придется несладко. Костя взвыл, словно медведь гризли, и сквозь пальцы уставился на новоиспеченного вортако.
– Что будем делать?
– Вызовем такси, – с готовностью ответил Артур.
– На какие деньги, гений?
– Да я имя им свое назову – и все, проблема решена.
– Никто не повезет нас просто так. – Ромал опустил руки и шмыгнул носом. – Нам пешком придется топать. К рассвету доберемся до общаги.
– К рассвету? – ужаснулся Селиверстов.
– Ну плюс минус пару часов. Пару-тройку часов.
– Да я в жизни столько не ходил.
– Вот и попробуешь.
– Стой, стап, аррете, халт!
– Да ты билингв, – присвистнул Костя, – чего так распереживался? Не нервничай. Не знаю, как тебе, а мне завтра надо на угловое право и профессиональную эстетику.
– Что? – не понял Артур. – Что еще за профессиональная эстетика? – Угловое право, видимо, его совсем не смутило. – У меня тоже завтра тренировка. Надо… напрячь… мозг.
Селиверстов весь сморщился, будто откусил лимон, а Ромал скептически поджал губы. Каким же образом стиснутые зубы и наморщенный нос разрешат ситуацию? Но уже в следующее мгновение Артур воскликнул:
– Идея!
– Мне она уже не нравится.
– Не нуди, вортако. Я знаю, что нам надо сделать.