Пробы демиурга

– Пойдешь в ателье, возьми меня с собой. Я тебя так и вижу в примерочной, всю в шелке и в булавках.

– Да ну тебя, рано еще.

– А все ж таки ты счастливая! И жених у тебя – соответствующий!

Жалко, что писатель их уже не слышал…

4. Авария

В лифт он войти побоялся и преодолел все восемь лестничных пролетов на своих двоих.

Дома он тщательно перенес из блокнота в компьютер рассуждения о невесте и продолжил:

«Ее жених имел хороший характер. Был открыт, жизнерадостен и не боялся перемен. А может быть, даже и искал их, что проявлялось как минимум в том, что он отродясь не имел работы, на которой продержался бы больше нескольких месяцев. И не от лени, и не от склонности к праздности, а скорее, из-за поисков себя. Очень уж ему хотелось попробовать все и выбрать то, на что откликнется душа, что бы там ни понимали люди под этим словом.

В данный момент он работал развозчиком пиццы. И хоть пицца имела весьма посредственные вкусовые качества, да и сам он пиццу не любил, это не мешало ему вручать теплые и пахучие картонные коробки заказавшим их клиентам с ослепительной улыбкой и неизменной напутственной фразой: «Спасибо за заказ. ”Профессор пицца” – отменный выбор!»

И носиться по городу с этими коробками было здорово. На ярко-красном мотоцикле, выданном за счет заведения. В ярко-красном шлеме и перчатках. Навстречу ветру и восхищенным девичьим улыбкам. Одна так сладко улыбалась, что стала его невестой.

И сейчас он летел к ней. В кафе, где она работала официанткой. На обед. По льготной цене и со льготным обслуживанием. Ведь не питаться же одной пиццей, от которой его к тому ж, уже давно с души воротило. Что бы там ни понимали люди под словом «душа».

Невесту свою он любил. Еще с утра ему не терпелось ее увидеть. Тем более что он был уверен в том, что ей тоже не терпится. Но сегодня, как назло, все не заладилось. Один заказчик расплатился крупной купюрой, так что пришлось потратить кучу времени, чтобы разменять ее и вернуть покупателю сдачу.

Другой заставил его целых десять минут прождать у входа в офисное здание. Замешкался с делами и не торопился спуститься за коробкой. И еще у одного адрес оказался такой мудреный, что жених исколесил полмикрорайона, пока обнаружил нужную улицу, а на ней нужный дом.

И сейчас приходилось наверстывать упущенное время. Тем более что невеста заждалась. Да и живот подводило. Так что он даже зажмурился на мгновение, предвкушая любимые яства, а потом, чего греха таить, и жаркие объятия.

И это была его роковая ошибка. Не надо зажмуриваться на дорогах. Как бы лихо ты не владел мотоциклом. И как бы близко не был знаком с городской картой.

Даже если бы его могли потом спросить, как все произошло, он бы не смог дать внятного ответа. Все смешалось в его голове в одну точку. И не возможно было понять, что шло за чем: сначала резкий и страшный визг тормозов, а затем угрожающе быстро приближающаяся серая полоса асфальта, или наоборот?

Он упал. И больше ничего не помнил. И почти мгновенно душа его отлетела. Что бы там ни понимали люди под словом «душа»!

И случилось это прямо перед кафе, где работала его невеста. И она, хоть и была в данный момент на шумной кухне, услышала, как зловеще пели тормоза. И сердце ее дернулось. И она выглянула на улицу. И кто теперь объяснит ей, что бросило ее любимого под колеса старого Рено? Была ли то судьба, чья-то злобная воля или просто совпадение? Или закономерность жестокой статистики, которая утверждает, что все мотоциклисты падают? И умирают в 25 раз чаще водителей автомобилей…»

Следующую строчку писатель начать не успел. Потому что сквозь раскрытое окно до него донесся дикий скрежет тормозов.

– Это еще что такое? – поморщился он недовольно. – Сосредоточиться не дадут.

И все-таки оторвался от клавиатуры и подошел к окну.

Зрелище, открывшееся ему там, было не для слабонервных.

На проезжей части вздыбился чей-то зеленый Рено. А рядом с этим внушительным зеленым пятном было много-много красного. Останки красного мотоцикла. Красный шлем, откатившийся к самому тротуару и еще качавшийся на своей выпуклой полусфере. Брызги красного пластика, еще недавно ровным глянцевым слоем покрывавшие почти новенький мотоцикл. И брызги крови. Повсюду. Куда ни глянь.

Сначала вся эта краснота ударила в глаза. Заполнила собою все. Обожгла радужную оболочку. Затем собственная кровь писателя застучала в висках, уже второй раз за сегодня доводя его пульс до полного бешенства. В ушах его загудело от этой горячей волны, и он словно бы на несколько мгновений оглох. А потом, когда слух вернулся к нему, его потрясли несколько мощных звуков.

То смешались две сирены: полицейская и скорой помощи. И на их фоне возникла третья составляющая трагической какофонии – дикое, звериное, душераздирающее (что бы там ни понимали люди под словом «душа») соло обезумевшего сопрано.

Это кричала официантка из кафе. Та, которая подавала писателю теплый хлеб. Та, которая ждала своего жениха. Та, которая уже продумала фасон свадебного платья и форму обручального кольца. Та, которая могла бы быть идеальной моделью для невесты из марципана. Та, которая умела выть, как раненное животное, пережившее расстрел своей стаи. Как стихия, которая выбрасывает ревущие звуки, предшествовавшие всем словам и алфавитам. Как сама боль, которую мы услышали бы именно так, если бы только смогли подключить к центру боли в истерзанном мозгу тот микрофон, который соответствует нашему уху.

Она кричала!

Писатель зажал уши.

Она кричала!

Писатель зажмурился.

Она кричала!

Писатель почувствовал тошноту.

Она кричала!

Писатель прислонился лбом к прохладному стеклу.

Она кричала!

Писатель тоже закричал!

Закричал от увиденного ужаса, от крика официантки, от сострадания и от мучительного вопроса, который возник в сознании и буравил его изнутри, так что, казалось, он сам сейчас изойдет кровью.

– Что же это? – без слов, одним протяжным звуком кричал писатель. – Что это? Это судьба, чья-то злобная воля или просто совпадение? Или закономерность жестокой статистики, которая утверждает, что все мотоциклисты падают? И умирают в 25 раз чаще водителей автомобилей? Или я это угадал? Угадал? Угадал ли?

Тут ему показалось, что ничего такого он и не писал. И словно утопающий к спасительному буйку, он устремился к компьютеру, отчаянно надеясь, что файл пуст. Что его белизну и чистоту не обезобразила ни одна строчка о трагедии и крови.

Но компьютер был безжалостен. Он отрапортовал, что текст был автоматически сохранен минуту назад, И выдал ровнехонький черный орнамент из жестоких букв. Последние из них заплясали у писателя в глазах: «И умирают в 25 раз чаще водителей автомобилей…»

– Все кончено! Я пропал! – простонал писатель. – Как же теперь жить?

– Чушь собачья! – пропищал голос писательского разума. – Ты тут не причем. Это простое совпадение.

– Вот так, до последней детали?

– И что с того? Эх, теорию вероятности не учил ты, гуманитарий хренов.

– А что в ней?

– А то! Невероятные вещи тоже вероятны. И вот тебе одна из них.

– Не может быть!

– Может!

– Но вот так, до последней детали? И красный мотоцикл, и Рено.

– Опять заладил! Да кто тебе сказал, что до последней? Может, он вовсе и не пиццу развозил?