Жало белого города

– Кракен… – прошептал хриплый голос; этот голос пронзил мой разум, как пуля, парализовав память.

На несколько секунд я превратился в статую, забыв даже дышать. Тасио тем временем поднял свой безумный взгляд и уставился на меня в упор.

Невозможно было соединить образ красивого и успешного мужчины, который хранился в моей памяти, с этим человеческим отрепьем. Тасио исполнилось сорок пять, но заключенный, которого я видел перед собой, казался намного старше. Сказать, что старость его испортила, было бы слишком поверхностно – этот Тасио был грубой пародией на заключенного американской тюрьмы. Костлявый наркоман с сальными патлами, кое-как забранными в хвост. Усы в форме перевернутой подковы, дикие и неуместные, будто бы только что из семидесятых, выглядели жуткими и комичными одновременно.

Нет, вру: все это выглядело пугающе.

Этот тип явно был не в себе. Вид у него был просто дикий. Как будто двадцать лет объезжал диких лошадей или что-нибудь похуже.

«Что с тобой сделала жизнь, парень?» – это было первое, о чем я подумал.

Непонятно, по какой-то причине эти слова вылетели из меня сами. Так бывает с пьяным или ребенком, которые не лгут.

– Что с тобой сделала жизнь, парень? – услышал я сам себя, будто под гипнозом.

Я сжал веки, когда понял вдруг, что уже поздно. Ничего себе начало…

– Именно это мы и попытаемся исправить, Кракен. То, что со мной сделала жизнь… – неторопливо проговорил он. Его слабый и какой-то замогильный голос врезался мне в барабанную перепонку и оцарапал ее.

Его медлительная речь действовала как героин; возможно, этот новый голос, на несколько тонов ниже того, что я помнил, был результатом многолетнего курения.

Тасио глубоко затянулся, спокойно выдохнул сигаретный дым и некоторое время возился с одной из пачек черного табака, лежавших с его стороны на железной полке. У него оставалась еще одна пачка, нераспечатанная. И две пепельницы. Да, именно две.

Он жестом предложил мне присесть, и наши отражения в толстом защитном стекле накладывались друг на друга подобно двойной голограмме.

– Ладно, – вздохнул я. – Давай сразу к делу. Почему ты меня позвал?

– Я очень обеспокоен, – произнес он наконец после молчания, длившегося, казалось, целую вечность. – Я выхожу через пару недель в тюремный отпуск[14 - В испанской пенитенциарной системе существует несколько видов тюремных отпусков в зависимости от тяжести преступления. Предполагается, что такие отпуска должны помочь с адаптацией после выхода из тюрьмы. Как правило, право на тюремный отпуск дается по истечении четверти срока наказания или в экстраординарных случаях (смерть близкого, тяжелая болезнь и т. д.). Во время такого отпуска заключенный носит браслет на ноге и находится под наблюдением правоохранительных органов, но в остальном может несколько дней провести как обычный житель города, а затем должен снова вернуться в тюрьму.]. Если преступления продолжатся, убийца найдет способ снова меня подставить.

– Подставить тебя? Но пока ты в тюрьме, как кто-то может тебя подставить?

– Не притворяйся – ты думал об этом, как и вся Витория, на протяжении последних часов. Вы думаете, что я подстрекатель. Вот почему я тебя позвал. Если я помогу тебе его поймать, Витория примет меня обратно.

– Примет тебя обратно? – недоверчиво повторил я. – После того, как ты убил восьмерых детей-виторианцев? Ты понимаешь, что говоришь?

Тасио вновь посмотрел на меня потерянным взглядом. Помолчал, словно отвечать на мой вопрос не имело – смысла.

– Бесполезно убеждать тебя в том, что я невиновен в совершении первых восьми убийств. Знаю, в твоих глазах я обречен. Как и в глазах всего человечества. В первые годы я пытался, пытался изо всех сил. Для суда я нанял лучшую защиту, которую только имел возможность оплатить, но этого оказалось недостаточно. Затем, когда приговор был окончателен и меня посадили в Нанкларес вместе с другими заключенными, с теми чиновниками… Все вы меня осудили. Мне было сложно убедить себя в том, что ничего уже не поделаешь, что правда никого не интересует. Только факты: виновный сел в тюрьму, и убийства прекратились. Но я был как одержимый: мне нужно было понять, как случилось, что в течение нескольких часов люди, которые еще вчера просили у меня автографы, начали меня ненавидеть. Я занялся криминалистикой, изучал психологию убийц, судопроизводство, поднял дела о серийных убийцах. Затем пристрастился к детективам и пересмотрел все то немногое, что сумел достать в тюрьме. Полюбил черные сериалы. Я начал понимать, что реальность и вымысел – братья-близнецы что они питают друг друга. Во всех этих историях есть план, завязка и развязка, герой, противоборствующие силы, союзники, враги, испытания… и подстрекатель. О чем я сейчас говорю? Эй, Кракен? О вымысле или реальности?

– Поэтому ты стал сценаристом…

– Я обнаружил, что неплохо разбираюсь в структуре истории. Она напоминает строительные леса. Остается только украсить здание, не так ли? Дело в том, что я выхожу на свободу через пятнадцать дней, и все это для меня очень плохо. Вот почему я хочу, чтобы мы помогли друг другу.

– И как ты собираешься мне помогать? Будешь расследовать это новое преступление, не выходя из тюрьмы?

– Видишь ли, у меня есть преимущество, о котором ты пока даже не подозреваешь. Я знаю, что не я подстрекатель убийцы, и знаю, что не был убийцей двадцать лет назад, поэтому сосредоточусь на том, кто мог это сделать. Однако для тебя я виновен в первой серии убийств, и сейчас ты вынужден будешь исследовать мой круг, чтобы исключить или, наоборот, подтвердить мое участие в качестве подстрекателя тех, кто пришел мне на смену. Это отнимет у тебя драгоценное время. Даже не сомневайся: убийце это только на руку.

«Договорились, Тасио. Давай сыграем в твою игру. И посмотрим, куда все это приведет».

– Предположим, вопреки очевидному, я тебе поверю, – сказал я в трубку, которая обжигала мне ухо. – Ты не был убийцей, тебя подставили, в точности как ты указывал в своих первых заявлениях…

– Ага, – кивнул он и махнул рукой с сигаретой, приказывая мне продолжать.

– Скажи, ты считаешь, что прошлые убийства совершил один и тот же человек?

– Я не видел фотографии. Можешь как-нибудь мне их показать.

– Не валяй дурака, Тасио, – перебил я его.

– Ладно. – Он откинулся на спинку своего черного пластмассового стула. – Итак, сейчас я достану археолога из чемодана. Первые убийства были теснейшим образом связаны с хронологией Алавы. Дольмен у Ведьминой Лачуги: энеолит, пять тысячелетий назад. Дети были новорожденными младенцами. Как в первые века человечества. Улавливаешь параллель?

Он имеет в виду, что преступник издевался? Что его мозг настолько извращен?

– Да, Тасио. У меня было двадцать лет, чтобы это понять. У меня и у всей страны.

– В таком случае ты знаешь, что будет дальше. Кельтское урочище Ла-Ойя, тысяча двести лет до нашей эры. Пятилетние дети. Соляная долина, первый век нашей эры. Детям по десять лет. Средневековая стена, одиннадцатый век. Мальчик пятнадцати лет и девочка того же возраста. Совсем юная.

Я отметил у него на лице едва заметную гримасу боли – уголки губ, опущенные вниз; затем он поднес ко рту сигарету, чтобы это скрыть. Не упустил я из виду и то, что он заменил обобщенное «дети» на уточнение «пятнадцатилетняя девочка». Было ли что-то личное в этом последнем преступлении? Надо будет тщательно покопаться в отчетах о первых убийствах.

– Что же дальше, Тасио? Ты заставил меня прийти, чтобы просветить?

Мою последнюю фразу он пропустил мимо ушей и потянулся ко мне вместе с телефоном, едва не коснувшись лбом стекла.

– Если следующих убитых вы обнаружили в Старом соборе, временны?е координаты указывают на двенадцатый век. Дальше он передвинется в следующие века. Теперь можете ожидать, что сцены новых преступлений будут связаны с эмблемами нашей истории времен Средневековья. Дом Анда, улицы ремесел: Пинто, Кучильерия, старый еврейский квартал. Возможно, Дом веревки. Жертвам будет по двадцать пять лет. Затем мы перейдем в Виторию эпохи Возрождения. Остерегайтесь дворцов: Бенданья, Монтеэрмосо, Вилья Сусо… Уф, всего не перечислишь. Что вы собираетесь делать? Установите наблюдательные устройства?

Наглость какая! Я не выдержал и усмехнулся.

– Ты в самом деле думаешь, что я стану с тобой это обсуждать? Это все равно что дать написать список пожеланий. Шведский стол для убийств на любой вкус по выбранному сценарию.

– Ты так и не понял: я предлагаю тебе помощь. Я могу оказаться для тебя бесценным. Я лучше кого-либо знаю подробности предыдущих преступлений ведь все они были тщательнейшим образом разобраны во время суда. К тому же я больше кого-либо готов обсуждать с тобой все, что ждет тебя в дальнейшем расследовании. И ты обязательно вернешься в этот зал, чтобы попросить меня о том, что я сам тебе сейчас предлагаю.

– Договорились. – Я остановил его жестом. – Вернемся в исходный пункт. Предположим, я тебе верю. Предложи мне что-то, чего я сам не знаю; пусть это будет знаком доб-рой воли.

– Чего ты не знаешь… Я не знаю, чего ты не знаешь, Кракен. Не стесняйся, спрашивай обо всем, что пожелаешь.

– Ладно, раз уж ты сам предложил… Итак, какова причина смерти первых убитых?

– Тис.

– Тис? – повторил я, ничего не понимая.

– Да, яд тиса. – Он пожал плечами. – Доримские народы пользовались им для самоубийства. Есть свидетельства, что кельты использовали тис в качестве яда с третьего тысячелетия до нашей эры. Это один из тех секретов, про которые в наших краях не говорят вслух, но все пожилые люди, живущие в деревнях, про это знают. Кора, листья… в тисе ядовито все, кроме семян. Для кельтов это дерево было священным, они считали его бессмертным из-за долголетия. Когда же пришло христианство, тисовые деревья начали сажать возле церквей и кладбищ. Так сохранялись древние верования. До сегодняшнего дня.

В этот миг в глазах Тасио мелькнула знакомая искорка: передо мной снова был популяризатор, обожавший свою работу, который знал о нашей истории все и готов был поделиться своими знаниями.

– Звучит как лекция по археологии.

– Именно это и сказал судья, – разочарованно отозвался он, расплющив сигарету в одной из своих пепельниц. – Во время суда нас заставили посмотреть самую первую передачу, которую я записал для регионального телевидения, когда интернета еще не было. В ней я как раз рассказывал о тисе. Подробно объяснил, что пятьдесят граммов листьев тиса, сваренных в кипятке, способны убить ребенка или некрупного взрослого. Теперь ты понимаешь, почему я утверждаю, что убийца следил за моими выступлениями, прежде чем совершать свои преступления, и делал это таким образом, чтобы меня подставить. То же самое произошло с эгускилорами. В то время я воспринимал этот цветок как символ личной защиты, и использовал его всякий раз, когда представлялась возможность. Носил браслеты и подвески с серебряными эгускилорами. Один из них висел у меня в кабинете, его видели миллионы зрителей различных программ… Продолжать?