Честь и Вера

Глава 1. Рынок

Сначала Вера услышала шум.

Он был неправильным. Слишком близким, слишком громким, слишком живым. Словно кто-то включил телевизор на максимум, а потом вылил все голоса ей прямо в уши.

– Эй, смотри под ноги!

– Я первой стояла!

– Свежий хлеб! Горячий, как сердце твоей жены!

Запах ударил следом: кислый, пряный, дымный, сладкий, все сразу. Вера закашлялась, открыла глаза – и поняла, что лежит на камнях.

Камни были жёсткими, холодными и местами липкими. Над ней тянулось чужое небо – не светло-голубое, к которому она привыкла, а выцветшее, жёлтое, в дымке. Краем зрения она заметила деревянные навесы, лоскуты ткани, чьи-то ботинки, подол грубой юбки, руку с корзиной.

Она резко села.

Мир качнулся, как старый автобус на кочке.

Вера машинально потянулась к карману за телефоном – и нащупала пустоту. Ни телефона, ни джинсов. Вместо привычной одежды на ней был какой-то выцветший серый сарафан, грубую ткань которого неприятно царапала кожу, и льняная рубаха с широкими рукавами.

– Вставай, – сказала над ней женская, раздражённая. – Тут не место валяться.

Рядом стояла торговка – невысокая, плотная, с красным лицом и руками, посыпанными мукой. На Веру она смотрела так, будто та специально выбрала самое неудобное место, чтобы умереть.

– Я… – Вера сглотнула. Голос звучал чужим, хриплым. – Простите. Я… упала.

– Сама вижу. Поднимайся, пока стража не заметила, – буркнула женщина и уже отвернулась к своим буханкам.

Вера осторожно поднялась на ноги. Голова кружилась, в груди что-то стучало – страх или сердце, она не была уверена.

Она огляделась.

Рынок. Настоящий, как в исторических фильмах, только без камеры и монтажёров. Ряды лавок, грубо сколоченные прилавки, вёдра с рыбой, связки лука, ткани, бочки. Люди – в длинных рубахах, сарафанах, плащах, с корзинами, кувшинами, мешками. Ни одного телефона, ни одной машины, ни кабеля под ногами. Только грязь, камни и солома.

Где-то вдалеке протрубил рог.

– Что за реконструкция?.. – прошептала она, но сама не поверила в эту версию.

Слишком… настоящее. Слишком тяжёлый запах дыма и пота, слишком натуральный хруст под ногой, когда она неосторожно наступила на куриную кость.

Кто-то толкнул её в плечо.

– Да пошевеливайся же, девка! – рявкнул мужчина с корзиной картофеля. – Проход загораживаешь!

Она машинально отступила в сторону. Люди текли вокруг плотным потоком, не замечая её больше чем бочку или столб. От этого становилось только хуже.

Так. Спокойно. Просто дыши.

Она попыталась вспомнить последнее, что было «до». Там, где должен был быть вчерашний вечер, проваливалась серая, липкая пустота.

– Девка, – вдруг услышала она за спиной. – Ты чья?

Вера обернулась.

Перед ней стояла высокая женщина в тёмном платке, с лицом, загоревшим неравномерно, будто солнце её не щадило. Одной рукой она придерживала на бедре корзину, другой – внимательно изучала Веру.

– Не узнаю тебя, – продолжала женщина. – С какой слободы?

– Я… – Вера замерла. С того момента, как она открыла глаза, это был первый прямой вопрос, требующий ответа. – Я… заблудилась.

– Заблудилась, – протянула та, чуть прищурившись. – В одном сарафане? Без платка? Без сапог?

Вера только сейчас посмотрела на свои ноги. На ней были грубые кожаные ботинки, завязанные ремешком. Подошвы – в грязи. Вид у неё, судя по выражению торговки, был плачевный.

– Я… упала, – повторила она беспомощно. – Ударилась головой.

Женщина прищурилась ещё сильнее, и Вере показалось, что она буквально просвечивает её насквозь.

На секунду ей захотелось сказать правду: «Я не отсюда. Я вообще не знаю, что это за мир, кто вы, почему здесь нет ни одной вывески с логотипом и Wi-Fi».

Но она только сжала пальцы в кулак.

Скажи что-нибудь нормальное. Ты не сумасшедшая. Ты жива. Значит, нужно притворяться.

– Я… издалека, – сказала она наконец. – Забрала меня хозяйка, а потом… я упала. Не помню.

Женщина медленно кивнула. На лице её не читалось ни сочувствия, ни особого недоверия. Скорее привычный, тяжёлый скепсис человека, который в жизни видел всякое.

– Так, значит, без хозяина, – заключила она. – Свободная. Или сбежавшая.

Слово «сбежавшая» она произнесла с таким оттенком, что Вера внутренне вздрогнула.

– Нет, – быстро сказала она. – Я… свободная.

Вокруг словно стало чуть тише. Вера не сразу поняла почему, а потом заметила: стоящие рядом торговки бросают быстрые взгляды в их сторону. Пара мужчин, остановившись, тоже прислушиваются.

– Свободная, – повторила женщина. – И без работы?

– Да, – выдохнула Вера. – То есть… да.

– Ну что ж, – женщина пожала плечами. – Тогда стража тебя заберёт. Здесь без работы и без хозяина долго не стоят.

Она сказала это просто, буднично – как говорят «пойдём дождь переждём под навесом».

– Стража? – переспросила Вера. – А… если я найду работу?

– За полчаса? – хмыкнула другая торговка. – Пока обход сделают? Удачи, девка.

Где-то в конце ряда металлически брякнуло. Чей-то голос громко выкрикнул:

– Освободить проход! Городской обход!

Поток людей начал странно колыхаться, расползаясь по сторонам. Будто кто-то провёл невидимую линию, за которую никто не хотел заходить.

Вера увидела их: четверо мужчин в кожаных жилетах поверх кольчуги шли неторопливо, как хозяева. У двоих на плечах – алебарды, у третьего – короткий кнут, у четвёртого – связка ключей и что-то вроде свитка.

– Ну, – сказала женщина в платке. – Вот и они.

Она смерила Веру взглядом ещё раз – быстрым, оценивающим, как смотрят на товар.

Вере стало по-настоящему страшно.

– Погодите, – выдохнула она. – Может… вы знаете, где нужна помощь? Я могу работать. Быстро учусь.

– Поздно, – отозвалась продавщица хлеба. – Им как раз такие и нужны – без имени и без бумажки.

Она не успела спросить, что за бумажка.

Стражники уже подходили. Один из них лениво оглядывал ряды, второй рассматривал людей, будто выбирал, кого бы сегодня прижать для примера.

Третий вёл взглядом прямо по центру рынка.

И этот взгляд очень быстро нашёл её.

– Ты, – сказал он, даже не повысив голос. Но почему-то стало ясно, что обращается он именно к ней. – Подойди.

Ноги Веры словно вросли в камни. Но тело двигалось само – она сделала шаг. Один. Второй. Сердце стучало так громко, что казалось, его слышат все.

Стражник был выше её почти на голову. Лицо – загорелое, с едва намечающейся щетиной, глаза – бледные, бесцветные. Он посмотрел на неё как на стену.

– Имя, – коротко сказал он.

Имя?

– Вера, – ответила она.

– Чья?

– Ничья, – вырвалось прежде, чем она успела придумать хоть что-то разумнее.

За её спиной кто-то тихо охнул.

Глаза стражника чуть сузились.

– Значит, без хозяина, без рода и без отметки, – протянул он. – Чужая.

Слово повисло в воздухе – тяжёлое, как дым.

Торговки отвели взгляд. Мужчины сделали вид, что рассматривают товар.

– Чужая… – повторил другой стражник, подходя ближе. – Повезло тебе. Работы в Пасти много.

– В какой… пасти? – спросила она машинально.

– В такой, куда тебя отвезут, – спокойно пояснил тот. – Каменоломни. Там чужим рады.

Пасти. Каменоломни. Хозяева. Всё это звучало так, будто она угодила не в «мир мечты», а в плохую инструкцию по выживанию.

– Я могу работать здесь, – быстро сказала Вера. – В трактире. В лавке. Убирать, таскать воду…

– Без отметки – не можешь, – отрезал первый. – Кто возьмёт тебя, того оштрафуют. Или хуже. Город не любит тех, кто ниоткуда.

Он уже протянул руку к её плечу – не грубо, но так, как берут вещь, которую собираются унести.

Вера инстинктивно отшатнулась.

– Стой, – сказал он, и в голосе впервые прозвучала сталь.

Вера остановилась, но под кожей всё сжалось.

Если я сейчас просто пойду с ними – всё. Я исчезну. Ни телефона, ни паспорта, ни даже нормального имени в списке.

Её словно втянуло в тёмную трубу: впереди – Пасть, позади – рынок, где её никто не знает. Где она – никто.

– У неё глаза странные, – вдруг сказала та самая женщина в платке. – Не от мира сего.

Страж бросил на неё короткий взгляд:

– Видела таких?

– Разных видела, – буркнула она. – Но эта… не похожа на беглую. Слишком смотрит.

– Как это – «слишком»? – поднял бровь второй стражник.

Женщина молча указала на Веру.

И Вера поняла, что действительно смотрит – прямо, слишком внимательно, будто пытается зацепиться за каждую деталь: складку на его рукаве, зазубрину на бляхе пояса, пятно ржавчины на алебарде.

Ей вдруг стало ясно: этот человек любит власть, но не любит думать. Этот – усталый, будет делать, что скажут. А третий, с кнутом, смотрит с каким-то скучающим интересом – ему нравится, когда другие боятся.

Эта картинка сложилась в голове за секунду, как пазл. Слишком быстро, слишком чётко.

Я правда это вижу? Или мне кажется?

– Видишь, – женщина продолжала говорить уже не стражнику, а самой Вере. – Опасность чуешь. Это у чужих бывает.

Слово «чужие» прозвучало уже иначе. Не как ругательство, а как странный диагноз.

– Ладно, хватит, – отрезал страж. – Девка, шагай.

Он снова потянулся к ней.

И именно в этот момент, где-то за их спинами, послышался глухой мужской крик:

– Осторожно!

Кто-то толкнул бочку, бочка поехала, задевая ногами людей. Рядом пискнула женщина, посыпались яблоки, кто-то споткнулся – и всё смешалось в хаотичный шум.

Стражник машинально обернулся.

Вера не думала. Тело двигалось быстрее, чем разум.

Она шагнула в сторону, едва не сбив с ног женщину с корзиной, и рванула туда, откуда слышался крик, – не потому, что хотела помочь, а потому что там, в хаосе, было движение. А значит – шанс.

Она проскользнула между бочкой и лотком с рыбой, почувствовала, как кто-то хватает её за рукав – и выпускает, не удержав.

Перед ней, прямо посреди прохода, на камнях лежал мужчина в дорогом, явно не крестьянском камзоле. Его нога была неестественно вывернута, на виске – кровь. Над ним склонился мальчишка-подмастерье, бледный, как мука.

– Я не специально! – залепетал он. – Барин, я…

Стражники уже разворачивались к ним.

Вера вдруг ясно осознала: если сейчас она просто сольётся с толпой и убежит – стражники всё равно её найдут. Они шли именно за ней. У них была цель.

Но если у них появится другая, более важная цель…

Она опустилась на колени рядом с раненым, даже не раздумывая.

– Не двигайте его, – сказала спокойно. Голос её вдруг стал твёрдым и уверенным, словно она в этой ситуации уже была десятки раз.

Мальчишка поднял на неё круглые от ужаса глаза.

– Но он…

– Я сказала, не двигай, – повторила Вера. – Можешь только подложить что-то под голову. Аккуратно.

Она говорила, а сама слышала, как слаженно, холодно звучат её слова. Где-то на дне памяти всплывали уроки первой помощи, обрывки роликов, инструкции.

Шея. Позвоночник. Не трогать ногу.

Раны в фильмах всегда перевязывали красиво, но в жизни всё было проще: не делай хуже.

– Что здесь?! – прогремел над ней голос стражника.

– Он упал, – быстро ответила Вера, не поднимая глаз. – Его нельзя сейчас переносить, иначе он может остаться калекой. Надо подождать, пока очнётся.

Стражник фыркнул:

– Откуда ты знаешь?

Она всё-таки подняла взгляд.

– Потому что я умею, – спокойно сказала она. – Если хотите, чтобы господин остался цел, не трогайте его резко.

Несколько секунд они сверлили друг друга глазами.

Где-то на краю сознания Вера понимала, что ведёт себя слишком смело для «никчемной девки без хозяина». Но странное внутреннее спокойствие не отпускало.

Она видела: стражник сомневается. И это сомнение – её шанс.

Рядом с ним появился другой человек – в тёмном плаще, без брони, но с перстнем на пальце. Глаза – внимательные, холодные.

– Что случилось? – спросил он.

– Господин Каэль, – стражник чуть склонил голову. – Кажется, ваш… родственник пострадал. Эта девка говорит, что его нельзя переносить.

«Господин Каэль». Запомнить.

Человек в плаще – Каэль – посмотрел на Веру так, будто она была странной заметкой на полях важного документа.

– Ты кто? – спросил он.

– Вера, – ответила она. – Просто Вера.

– И ты разбираешься в ранах?

– Немного, – сказала она, стараясь не думать о том, что её руки дрожат. – Я могу помочь. Но если вы сейчас дёрнете его за ногу или попытаетесь посадить – будет хуже.

Каэль молчал секунду, две. Вера чувствовала, как весь рынок будто замер в ожидании.

Наконец он кивнул:

– Делай, как считаешь нужным. Если врёшь – отвечать будешь ты.

Ответ прозвучал спокойно, но в нём не было ни грамма шутки.

Вера склонилась над раненым – и впервые за всё утро почувствовала что-то похожее на опору. Да, мир чужой. Да, у неё нет ни документов, ни дома, ни даже нормальных ботинок.

Но она умела хотя бы одно: в хаосе всегда находить точку, за которую можно держаться.

Сейчас этой точкой был человек, который мог умереть или остаться калекой – в зависимости от того, что она сделает.

Ладно, подумала Вера. Начнём с этого.

И рынок снова загудел – уже по-другому. С любопытством.

Где-то за спиной женщины шептались:

– Это та самая чужая…

– Смотри, как говорит.

– Может, всё-таки ведьма?

Вера аккуратно подложила под голову мужчины сложенный плащ, проверила дыхание, приложила пальцы к шее.

Он был жив. И пока он жив, у неё – тоже что-то наподобие шанса.

Глава 2. Трактир «У Старой Мельницы»

Мужчина на камнях застонал, веки дрогнули.

– Тише, – сказала Вера, не поднимая головы. – Не пытайтесь встать.

Он попробовал всё равно. Тело дёрнулось, лицо перекосилось от боли, но Вера крепче прижала его плечо к земле.

– Я сказала – не двигаться, – повторила она уже совсем тем тоном, каким одёргивают упрямых детей и пьяных.

Он замер. Где-то над ними шумел рынок, люди переговаривались, но сейчас всё это будто отдалилось. Был только этот человек, камни под ним и чужой мир вокруг.

Она проверила дыхание ещё раз, провела рукой вдоль шеи, осторожно подлаживая свёрнутый плащ под голову. Нога всё так же лежала под странным углом – неприятный, неправильный.

Перелом. Почти наверняка.

– Ну? – спросил сзади один из стражников. – Долго ещё?

– Пока жив, – коротко ответила Вера. – Это уже неплохо.

– Дерзкая, – заметил кто-то.

– Живая, – отозвалась она. – А это сейчас важнее.

Она чувствовала на себе взгляды. Люди привыкли к крови и дракам, но не привыкли к тому, что какая-то девка без платка командует стражей.

– Лекаря позвать? – спросил Каэль, который всё это время стоял чуть поодаль.

– Если у вас есть кто-то, кто умеет лучше меня – зовите, – сказала Вера. – Я только придержу до его прихода. Перелом, возможно, с вывихом. Дёрнете сейчас – потом пожалеете.

Она специально добавила знакомые «умные» слова. Не для эффекта, а чтобы он понял: она хоть что-то знает, а не просто играет.

Каэль коротко кивнул одному из стражников:

– Беги к городскому лекарю. Скажи: срочно, падение, возможно, перелом. От дома Норвинов.

Стражник рванул с места, и толпа чуть расступилась перед ним. Имя «Норвины» прокатилось глухим шёпотом.

Вера продолжала держать раненого за плечо, чувствуя под ладонью слабое напряжение.

– Вам нужно дышать ровнее, – сказала она уже тише, склонившись к его уху. – Вдох… выдох. Не кричать, не дёргаться. Иначе будет больнее.

Её голос неожиданно для самой себя стал таким же, каким она когда-то говорила с испуганными детьми в автобусе, когда та же маршрутка резко тормозила. Спокойный, почти ленивый.

– Кто… ты… – прохрипел мужчина, разлепляя губы.

– Никто, – ответила Вера честно. – Просто Вера.

Он попытался посмотреть на неё, но глаза тут же закатились. Она слегка похлопала его по щеке.

– Нет, не засыпаем. Дышим.

– Удивительно, – произнёс над её головой голос Каэля. – Ты говоришь с ним, как с лошадью.

– Лошади тоже живые, – не отрываясь, ответила она. – И с ними тоже нужно спокойно.

Он тихо хмыкнул. Но в этом звуке было скорее любопытство, чем насмешка.

Минуты тянулись вязко. Вере казалось, что её колени сейчас превратятся в камень. Где-то там, на периферии сознания, продолжал жить страх: а что будет потом?

Сбоку шептались торговки:

– Говорят, чужая.

– Видела её раньше?

– Нет. Но глаза… странные.

Чужая. Слово, которое уже успело прилипнуть к ней крепче, чем грязь к ботинкам.

Наконец сквозь шум рынка прорезался новый звук: быстрые, уверенные шаги, звон металлических баночек. Толпа расступилась, и к лежащему мужчине пробрался сухонький старик в сером сюртуке, с кожаной сумкой через плечо.

– Где пострадавший? – спросил он, хотя и так уже видел.

– Здесь, лекарь, – отозвался один из стражников. – Падение. Эта девка… говорит, нельзя трогать.

Лекарь окинул Веру взглядом. Не презрительным и не уважительным – рабочим, оценивающим.

– Отойди, – сказал он.

– Если вы будете его переворачивать… – начала Вера.

– Я сказал – отойди, – повторил он, уже жёстче.

Она колебалась всего секунду, потом убрала руки. Отступила буквально на шаг, но из поля зрения не ушла.

Лекарь нащупал пульс, осмотрел голову, провёл пальцами вдоль позвоночника, затем принялся осторожно ощупывать ногу.

– Хм, – выдохнул он. – Шанс есть. То, что его не дёргали, – к лучшему.

Он бросил короткий взгляд на Веру.

– Это ты велела не трогать?

– Да, – ответила она.

– Везёт тебе, девка, – сказал старик. – Обычно у нас наоборот: сначала таскают, потом думают.

Каэль чуть заметно улыбнулся.

– Значит? – спросил он.

– Перелом, – сказал лекарь. – Но без открытой раны. Нужно шину, повозку и покой. Если бог будет благосклонен – будет ходить. Хромать, может, немного. Но ходить.

Вера почувствовала, как внутри наконец отпускает тугой узел.

Не зря. Значит, не зря.

Стражники задвигались, кто-то уже бежал за повозкой. Толпа постепенно расслаблялась: смертельной драмы не будет, значит, можно возвращаться к хлебу и рыбе.

Каэль повернулся к Вере.

– Ты откуда знаешь всё это? – спросил он уже спокойнее, но пристально.

Вера посмотрела на него. Вблизи он казался старше, чем издалека: лет двадцать пять, может, чуть больше. Тёмные волосы, аккуратно перевязанные лентой, серо-зелёные глаза, в которых читалась привычка прикидывать выгоду от каждого слова.

Назвать скорую? Ютуб? Интернет? – мысленно усмехнулась она. – Отличный способ угодить не в Пасть, а прямиком в сумасшедший дом.

– Я помогала одной старухе в… – она чуть запнулась, – в нашей слободе. Людей лечила. Смотрела.

– Слободе? – уточнил он. – В какой?

– Далеко отсюда, – уклончиво ответила Вера. – Очень. Я сюда… недавно.

Каэль не отводил взгляда. Выехал, видно, не первый день в людях – отличал, где прямой ответ, а где попытка уйти.

– Чужая, значит, – сказал он. – Без рода, без дома. Без отметки.

– Да, – бесцветно ответила Вера. Сказать «к сожалению» язык не повернулся. Сейчас «чужая» по крайней мере звучало как что-то определённое. До этого она вообще не знала, кто она здесь.

Стражник с кнутом вмешался:

– Господин, её всё равно нужно оформить. Чужие без дела на рынке не стоят. Для Пасти девка как раз сгодится.

Вера почувствовала, как холод поднимается от пяток вверх. Только что она почти забыла про вопрос «что дальше», а он снова встал перед ней, как стена.

Каэль задумчиво провёл пальцем по перстню.

– Девка, – сказал он Вере. – Ты знаешь, что такое Пасть?

– Примерно, – ответила она. – И не хочу туда.

– Мало ли кто чего хочет, – хмыкнул стражник. – Закон…

– Закон, – перебил Каэль, – гласит, что чужие должны быть под присмотром. В Пасти, у хозяина или в доме, который за них ручается. Разве не так?

Стражник поморщился, но кивнул:

– Так.

Каэль повернулся к Вере:

– Ты можешь работать?

– Да, – сказала она, стараясь не хвататься за этот тонкий луч надежды слишком явно. – Быстро учусь. Могу убирать, носить, считать. И молчать.

– Последнее особенно ценно, – сухо заметил он. – Ладно. Сегодня я в хорошем настроении.

Он чуть повернулся к стражникам:

– Девка Вера – под ответственностью дома Норвинов. Запиши.

Страж с ключами, недовольно поджав губы, всё же достал свиток и углём сделал пометку.

– Если она наделает бед, – буркнул он, – отвечать вам.

– Если она наделает бед, – парировал Каэль, – я сам решу, кто будет отвечать.

Стражник притих.

Вера всё ещё стояла, не веря толком, что только что её жизнь чуть не исчезла в каменоломнях, а теперь неожиданно оказалась привязанной к какому-то благородному дому, о котором она узнала пять минут назад.

– Я… должна идти с вами? – осторожно спросила она.

Каэль смерил её взглядом снизу вверх, будто прикидывая, сколько от неё пользы и сколько хлопот.

– Нет, – сказал он. – Пока нет. Оставайся там, где тебя взяли. На рынке. В трактире, если найдёшь работу. Главное – если стража спросит, кому ты принадлежишь, – он чуть усмехнулся, – говори: дому Норвинов. Но злоупотреблять этим не советую.

– Я не… – начала Вера.

– Вижу, – оборвал он. – Ты не глупая. Это хуже, чем если бы была глупой.

Он ещё раз кивнул лекарю, бросил быстрый взгляд на раненого – того уже осторожно укладывали на деревянные носилки – и пошёл прочь, так же спокойно и уверенно, как появился.

Толпа постепенно рассеялась. Рынок снова загудел, закричал, запахло рыбой и хлебом. Жизнь вернулась в привычное русло, только теперь в этом русле была маленькая завихрённая воронка – Вера.

Она стояла посреди прохода, чувствуя себя человеком, которого вытащили из воды, но ещё не сказали, на какой берег его вынесли.

– Ну, – сказала за спиной знакомая женская. – Повезло тебе, чужая.

Вера обернулась. Та самая женщина в платке – загорелая, с усталыми глазами – смотрела на неё уже без прежней резкости.

– Спасибо, – выдохнула Вера. – За то, что… ну… сказала там, про чужих.

– Я просто не люблю, когда людей тащат в Пасть без толку, – фыркнула женщина. – Там и без вас народу хватает.

Она вытерла руки о передник и смерила Веру ещё одним профессиональным взглядом.

– Есть хочешь?

Вера вдруг отчётливо почувствовала, как пусто у неё внутри. Живот сжался так, будто там был не воздух, а пустой мешок.

– Да, – призналась она.

– Тогда слушай внимательно, – сказала женщина. – Меня зовут Берта. Трактир у меня – в конце этого ряда, за мельничным колесом. Табличку увидишь: кривой гвоздь, кривые буквы. «У Старой Мельницы». Если хочешь не идти в Пасть – придёшь. Руки у тебя есть, голова вроде тоже. Работы у меня много. Жильё – так себе, но крыша есть.

Вера моргнула.

– Вы… правда возьмёте меня? Без… отметки?

– Отметка у тебя теперь есть, – хмыкнула Берта. – Дом Норвинов – это тебе не лапти плести. Пока за тебя такой ручается – ко мне не полезут. А там посмотрим.

– Почему вы мне помогаете? – спросила Вера прежде, чем успела прикусить язык.

Берта пожала плечами:

– Потому что ты не пищала, не ревела и не пыталась упасть в обморок, когда на тебя страж рявкнул. И потому что не убежала, когда увидела кровь. Такую девку грех на каменоломни отдавать. Годишься в посудомойки.