Честь и Вера

Глава 4. Писец и недописанная история

Утро началось с каши и скандала.

– Я сказала: две ложки! – возмущённо кричала худощавая женщина в пёстром платке. – А она мне три зачерпнула! Думаешь, я не вижу?!

– Ты всегда видишь только лишнее, Аграфена, – устало отрезала Берта, вытирая руки о передник. – Съешь – не похудеешь.

– За что я должна платить за то, чего не просила? – не унималась женщина. – Честный человек – тот, кто делает ровно то, что говорят!

Вера стояла рядом с котлом и молча наблюдала. Она положила ей две ложки. Аграфена сама, задумчиво щёлкнув языком, наклонила миску ближе и смахнула с края ещё пол-ложки сверху, даже не заметив. Теперь – скандал.

Интересно, подумала Вера. Некоторые так живут: сами себе добавляют – сами же возмущаются.

– Если хочешь ровно две, – сказала она спокойно, – могу забрать назад половину.

Она протянула руку к миске так серьёзно, что Аграфена поспешно прижала её к груди, как ребёнка.

– Не смей! – возмутилась она. – Уже налито – значит, моё. Но… всё равно нечестно!

– Тогда давайте я в следующий раз буду класть меньше, – вежливо предложила Вера. – А вы будете ругаться, что мало. Так привычнее.

У ближайшего стола кто-то прыснул. Даже Берта на секунду прикрыла рот, чтобы скрыть улыбку.

Аграфена подозрительно прищурилась, но спорить дальше не стала: забурчала что-то про «молодых наглых девок» и понесла миску к своему любимому углу.

– Смотри-ка, – пробормотала Берта, когда та скрылась. – И не поссорилась, и язык показала. Аккуратно.

– Она сама решила поругаться, – пожала плечами Вера. – Я только дала ей красивый повод успокоиться и уйти с полными руками.

Людям иногда нужен не результат, а ощущение, что их услышали, – отметила она мысленно.

Берта хмыкнула:

– Из тебя вышла бы неплохая торговка. Жаль, ты уже у меня.

-–

К обеду в дверь вошёл тот, кого Вера издалека приняла за подростка.

Невысокий, худой, с длинными пальцами, которые всё время что-то трогали: край рукава, ручку сумки, ремень. Одежда аккуратная, но простая – что-то среднее между городским и служащим. На пояснице – кожаная сумка, оттянутая свитками.

Он остановился у порога, оглядел зал быстрым, ёрзким взглядом, будто проверял, не сидит ли где опасность, и только потом подошёл к стойке.

– Что тебе? – спросила Берта.

– Похлёбку, хлеб и… – он чуть поморщился, огляделся, – самое простое питьё. Чтобы голова ясной осталась.

– Вода? – уточнила Берта.

– Желательно кипячёная, – серьёзно ответил он.

Вера улыбнулась краешком губ. Чистюля.

– Садись вон туда, – кивнула Берта на стол у стены. – Девка, обслужи его.

– Уже, – сказала Вера.

Она взяла миску, хлеб, кружку, кувшин и направилась к указанному столу.

Парень сел так, чтобы спина была к стене, а лицо – к залу. Но глаза у него всё время бегали по мелочам: как двигается Берта, кто с кем садится, где лежит кувшин с водой.

Тоже смотрит, отметила Вера. Но иначе. Не как охотник. Как тот, кто записывает.

– Ваша похлёбка, хлеб и кипячёная вода, – сказала она, ставя миску и кружку на стол. – Пиво не советую, если нужна ясная голова.

– Я сам не советую, – буркнул он. – Спасибо.

Он посмотрел на неё чуть внимательнее.

– Ты – новая? – спросил.

– Да, – кивнула Вера. – Вера. У Берты.

– Понятно, – сказал он тем тоном, каким говорят: «всё ясно, терпеть будем».

– А вы – старый? – невозмутимо уточнила она.

Он фыркнул, едва не поперхнувшись хлебом.

– Двадцать два, вообще-то, – возмутился он. – Для писца – самый расцвет.

– Писца? – переспросила Вера.

– Городская Гильдия Писцов, – с достоинством произнёс он, будто объявлял высший титул. – Я там служу. Записываем сделки, составляем бумаги, храним бумаги, исправляем чужие кривые формулировки…

Бюрократ, определила Вера. Но не тупой. Те, кто обращает внимание на формулировки, редко глупы.

– Меня зовут Лан, – добавил он. – Если интересно.

– Интересно, – честно ответила Вера. – Особенно мне интересен человек, который сам просит кипячёную воду и заранее предупреждает, что голова ему нужна для работы.

Он внимательно посмотрел на неё.

– Ты говоришь странно, – сказал он. – Не как здешние.

– Я… издалека, – привычно ответила Вера.

– Чужая? – в голосе его не было страха или осуждения – скорее любопытство.

– Да, – сказала она. – Но у меня уже есть крыша над головой. И имя в списке.

– В каком ещё списке? – тут же спросил Лан, навострившись.

Слишком живо реагирует на слово «список». Явно профессиональное.

– У стражи, наверное, – уклончиво сказала Вера. – Дом Норвинов за меня поручился.

Лан чуть приоткрыл рот.

– Серьёзно? – прошептал. – Ты… чужая, и за тебя поручился советник Норвин? Просто так?

– Не совсем просто, – сказала Вера. – Пришлось сначала не дать переломать его родственника окончательно.

Он заморгал.

– Я, видимо, пришёл в трактир в очень интересное время, – заявил он. – Обычно тут максимум, что происходит, – драки из-за мяса и карт.

– Драки были и вчера, – заметила Вера. – Просто не все связаны с костями.

Он уставился на неё пару секунд, а затем вдруг рассмеялся – тихо, но искренне.

– Ладно, – сказал он. – Мне уже интересно. Можно я иногда буду здесь сидеть и смотреть, как ты отвечаешь людям?

– За заказ – сколько угодно, – ответила Вера. – У нас так: каждый платит за своё зрелище.

-–

Она вернулась к делам, но периодически бросала в сторону Лана короткие взгляды. Он ел быстро, но не жадно. После еды вытащил из сумки свиток и перо, прямо за столом что-то записывал, иногда прикладывая язык к губе – привычка сосредоточенного человека.

К обеду зал заполнился почти полностью. И именно тогда случилось маленькое, но важное «что-то странное», к чему ещё утром готовил её Каэль.

В трактир вошли трое.

Они не кричали, не размахивали руками и не были пьяны. Но в их походке было то самое ощущение «чужой власти»: люди сами расступались, даже не успев понять почему.

Одежда у них была небогатой, но добротной. На груди – одинаковые, маленькие, почти неприметные значки – круг с перекрещенными в центре линиями.

Берта, заметив их, едва заметно напряглась.

– Кто это? – шепнула Вера, оказавшись рядом.

– Торговый Совет, мелкая шестерёнка, – ответила та неохотно. – Те, кто решают, кто имеет право торговать, а кто – нет. Не дружи с ними. И не ругайся, – добавила. – Вообще лучше сделай вид, что ты мебель.

Вера знала, что с мебелью тоже иногда разговаривают – пьяные. Но промолчала.

Трое направились к столу в центре зала. Один сел, как хозяин, двое – по бокам. Вера заметила, что многие торговцы краем глаза следят за ними. Некоторые локти напряглись, разговоры стали тише.

– Девка, – кивнула Берта. – Обслужи их. Аккуратно. Без твоих шуточек.

Без шуточек – так без шуточек, подумала Вера.

Она подошла к столу.

– Что будете? – спросила.

– Похлёбку, мясо, хлеб, пиво, – перечислил тот, что сидел по центру. Голос у него был густой, размеренный, как у человека, привыкшего читать вслух приказы. – И… – он поднял взгляд на неё, – скажи своей хозяйке, что мы хотим с ней говорить. По делу.

– Передам, – спокойно кивнула Вера.

Когда она уходила, один из его спутников тихо пробормотал:

– Сколько у неё сейчас людей без отметки?

– Не знаю, – отозвался другой. – Но слухи ходят, что у неё чужая работает.

– У чужих язык длинный, – заметил первый. – И уши тоже.

Уши у вас тоже не маленькие, – мысленно фыркнула Вера. Просто вы ими не пользуетесь.

Она поставила заказ на поднос, передала Берте сообщение.

– Говорят, «по делу», – сухо добавила.

Берта выдохнула, как человек, который давно ждал неприятной встречи.

– Ну что ж, – сказала она. – Вечно они выжидают до самого жирного часа. Ладно. Ты только посуда помни, Вера. Мебель и посуда.

– Я послушная мебель, – заверила её Вера. – Но мебель может слушать.

– Только не говори, – буркнула Берта. – И нос не суй.

-–

Разговор начался, когда они уже поели наполовину.

– Берта, – начал центр, откинувшись на спинку. – Ты давно своим трактиром владеешь.

– Достаточно, чтобы знать вас в лицо, – нейтрально ответила она.

– И нас, и наши правила, – кивнул он. – В последнее время у тебя стало слишком много… свободных рук.

– У меня стало много грязных тарелок, – парировала она. – Для каждой тарелки нужны руки. Платить-то вы мне не предлагаете за чистые столы?

Спутник справа поморщился.

– Мы слышали, что ты берёшь людей без отметок, – сказал он. – Чужих.

– Я беру тех, кто работать умеет, – отрезала Берта. – Остальное не моё дело.

– Не совсем так, – вмешался третий. – Когда в городе появляются чужие – это дело всех. В том числе Торгового Совета. Нельзя, чтобы непонятно кто крутился вокруг наших людей и слышал лишнее.

«Наших людей», отметила Вера. Значит, торговцы – их ресурс.

Лан, сидевший у своей стены, писал как ни в чём не бывало. Но Вера по тому, как чуть замедлилась его рука, поняла: он слушает тоже.

– Мои люди – мои люди, – спокойно сказала Берта. – И пока никто из них не утащил у вас под нос бочку пива или телегу рыбы, я не вижу вашей проблемы.

– Проблема в том, – мягко произнёс центр, – что чужие всегда приносят шум. А шум – это не то, что мы любим на рынке. У нас должен быть порядок.

– Порядок у вас на бумагах, – возразила Берта. – А у меня здесь люди. Они шумят. Они едят. Они ругаются. И иногда работают лучше, чем те, у кого есть ваша отметка.

– Мы можем сделать так, что у тебя не будет ни людей, ни шума, – ровно сказал спутник справа. – Только пустые столы.

Вера почувствовала, как дыхание у неё чуть замедлилось. Это была уже не просто проверка силы. Это была угроза.

Берта улыбнулась – неожиданно широко и почти приветливо.

– Пустые столы – значит, ни у кого не будет места поговорить, – сказала она. – Тогда вы потеряете больше слухов, чем получите порядка. А вы, как я вижу… – она перевела взгляд на центр, – слухи любите.

Центр прищурился.

– Смелая, – заметил он.

– Опытная, – поправила Берта.

Повисла пауза.

Сейчас, – подумала Вера, – если они надавят сильнее – может быть беда. Берта не из тех, кто любит гнуться. А они не из тех, кто любит, когда им отвечают прямо.

Нужно было что-то, что легонько, не в лоб, но сдвинет разговор в сторону. Сохранит лица всем, но даст Берте время.

И вдруг мысль пришла сама.

Она тихо, как бы невзначай, подошла к их столу с кувшином.

– Извините, – сказала она мягко. – Я только воду долить.

Она будто бы не слушала, но говорила достаточно громко, чтобы их разговор стал чуть более публичным. Люди рядом невольно притихли, уши потянулись ближе.

Советники не любили, когда их угрозы звучали на весь зал.

Центр мельком посмотрел на неё – и на зал, где несколько голов действительно повернулись.

– Воду долей и иди, – холодно произнёс он. – Здесь взрослые говорят.

– Конечно, – послушно кивнула Вера. – Просто… Берта у нас женщина шумная, но честная. Её все знают. Если вдруг она останется без людей… – она как бы задумалась, – ну, вы же не хотите, чтобы по городу говорили, что Торговый Совет боится одной трактирщицы?

Она сказала это без вызова, без улыбки – скорее как наивное рассуждение. Но слова давно жили своей жизнью.

В зале прошёл лёгкий, почти неслышный смешок. Кто-то кашлянул, пряча улыбку.

У Советников на лицах на секунду промелькнуло раздражение, но центр быстро спрятал его.

– Никто никого не боится, – ровно сказал он. – Мы хотим лишь порядка.

Он перевёл взгляд на Берту. – Считай, это предупреждение. Следи за тем, кого берёшь.

– Я всегда слежу, – кивнула Берта. – Особенно за теми, кто много говорит и мало платит.

Спутник справа дёрнулся, будто его ударили по самолюбию. Но центр уже поднимался из-за стола.

– Похлёбка была приемлема, – сказал он. – Вина могло бы быть лучше.

– Город мог бы быть другим, – спокойно ответила Берта. – Но у каждого свои недостатки.

Они ушли. Зал постепенно снова наполнился обычным шумом. Но воздух в нём ещё какое-то время казался плотнее.

Берта повернулась к Вере.

– Ты что сейчас сделала? – спросила она.

– Долила воды, – серьёзно ответила Вера. – И чуть-чуть вернула порядок. Они хотели, чтобы всё было тихо и под контролем. Но угрозы в тишине – это одно. А угрозы на людях – это уже риск для их лица. Пришлось им быть аккуратнее.

Берта какое-то время смотрела на неё так, будто заново взвешивала.

– Ты слишком умная для трактирной девки, – наконец сказала она. – Это раздражает. Но иногда полезно.

– Я могу притворяться глупее, – предложила Вера.

– Не надо, – вздохнула Берта. – От глупых потом проблем больше.

-–

После ухода Совета к Вере подошёл Лан.

– Можно вопрос? – спросил он.

– Один или много? – уточнила она.

– Начнём с одного, – согласился он. – Ты понимаешь, что сейчас сделала?

– Да, – кивнула Вера. – Немного подвесила их между угрозой и смешком. Чтобы у них был выход. Они не могли довести конфликт до конца, не потеряв лица. Значит, пришлось отступить. Но так, будто это их решение.

Лан тихо присвистнул.

– Ты уверена, что не из Гильдии? – спросил он. – У нас многих учат таким вещам годами, а ты…

Он покачал головой. – Пугающе.

– А ты понимаешь, что сейчас сделал ты? – спросила Вера.

– Что? – не понял он.

– Сидел и писал, делая вид, что ничего не слышишь. Но я видела, как замедлялась твоя рука, когда разговор становился интересным. Ты тоже собираешь информацию. Просто по-другому.

Он на секунду растерялся, потом усмехнулся.

– Ты права, – признал он. – Я привык всё записывать. Даже то, что, возможно, никогда не понадобится.

Он чуть наклонился к ней. – Если тебе когда-нибудь понадобится посмотреть на то, как мир устроен… на бумаге, а не только в криках, – загляни в Гильдию. Я… могу тебе кое-что показать. Не бесплатно, конечно, – честно добавил он. – Но, думаю, мы найдем, чем расплатиться. Не деньгами.

– А чем? – спросила Вера.

– Глазами, – ответил он. – Ты видишь то, что другие пропускают. Я – записываю то, что другие забывают. Вместе из этого может получиться… интересная картина.

Союз, отметила Вера. Пока маленький, но настоящий.

– Подумай, – сказал Лан, доедая хлеб. – Я чаще всего бываю здесь по утрам и после заката. Если решишь – спроси меня.

Он начал собирать свитки.

– И ещё, Вера… – добавил он, уже вставая. – Сегодня ты сделала так, что Совет поскользнулся, но не упал. Они этого не забудут. И ты – тоже не забывай.

– Угроза? – уточнила она.

– Предупреждение, – сказал он. – Писцы редко угрожают. Мы просто знаем, чем всё заканчивается.

Он ушёл.

Вера осталась стоять посреди зала, глядя на место, где только что сидели Советники, и на дверь, за которой скрылись Лан и другие.

С каждым днём нитей становится больше, подумала она. Стража, дом Норвинов, торговый Совет, писцы. И я – маленький узел где-то посередине.

Она провела ладонью по переднику, вытерла невидимую крошку.

Если правильно за эти нити тянуть – можно не запутаться, а сплести себе лестницу.

Берта крикнула из кухни:

– Эй, чужая! У нас тут стол шестой ждёт, когда ты перестанешь думать и начнёшь работать!

– Уже иду, – ответила Вера.

И пошла – с тем самым мягким, немного хитрым выражением лица, с которым люди, ещё не зная, кто она такая, уже запоминали её.

Глава 5. Тень Господского квартала

В тот день дождя не было, но город всё равно казался мокрым.

Камни под ногами блестели, словно их только что вымыли; воздух был плотным, насыщенным запахами: жареное, сырое, кислое, пряное – всё вперемешку. Шум рынка уже давно перестал пугать Веру, но полностью привычным так и не стал. Он был как фон: громкий, навязчивый, но полезный. На этом фоне любая неправильная нота звучала особенно ясно.

– Итак, слушай внимательно, – сказала Берта, затягивая ремень на своей сумке. – Ты дойдёшь до Торгового квартала, найдёшь дом с вывеской «Три ключа и колосья», отдашь вот это госпоже Мелии.

Она приложила к словам тяжёлый сырой конверт и аккуратно вложенный в него свёрток.

– Не перепутай, кому и что. Письмо – в руки. Свёрток – тоже. Ничего не вскрывать, не нюхать, не трясти. Поняла?

– Поняла, – кивнула Вера, беря конверт. Он был плотный, чуть влажный по краям.

– Это долг, – сказала Берта. – Старый и неприятный. Если она начнёт говорить гадости – стой и молчи. Ты – просто ноги. И рот лишний не открывай. Ни для того, чтобы её успокоить, ни для того, чтобы ей ответить. Это наша давняя история. Тебя в неё не впутываю. Ты только… – она прищурилась, – смотри по сторонам.

– Я всегда смотрю, – тихо ответила Вера.

– Вот и хорошо, – кивнула Берта. – И ещё. Если кто-то спросит, откуда ты – говори честно. Если кто-то спросит, куда идёшь, – говори туманно. Если кто-то предложит проводить – отказывайся. Особенно если это мужчина с улыбкой и без имени.

– А если мужчина с именем и без улыбки? – уточнила Вера.

– Тогда думай сама, – вздохнула Берта. – Ты у нас вроде умная.

Она поправила платок, словно собиралась на войну, а не отправляла просто девку с письмом.

– И да, – добавила она, уже отворачиваясь. – В Торговом квартале не смотри в глаза тем, кто явно богаче тебя. Они это не любят.

Она замялась и добавила: – Но если уж посмотришь – не опускай взгляд первой.

Вера усмехнулась.

– Поняла, – сказала она. – Не кусаться, но зубы иметь.

– Вот, – фыркнула Берта. – Иди уже.

-–

Дорога в Торговый квартал начиналась там же, где заканчивался рынок.

Как будто город нарисовали на карте, а потом провели линию: вот здесь – шум, грязь и крики, а вот тут – порядок, каменные фасады и вывески ровными буквами.

До этой линии Вера добиралась уже по привычке: мимо рядов с рыбой, мимо места, где вчера спорила Аграфена, мимо лавки, где старик всё ещё оставлял недопитое пиво. Она отметила его краем глаза и пошла дальше.

Чем ближе была к линии, тем сильнее менялся воздух. Шум не исчезал, но становился… организованнее. Меньше криков «горячий хлеб» и «свежее мясо», больше деловых голосов:

– Даю по три монеты за мешок, не больше.

– Договор есть договор.

– Записывайте, я не запомню.

И где-то в этом хоре уже слышались знакомые слова: «гильдия», «совет», «налог».

Граница между кварталами была формальной – никакой стены, никаких ворот. Но люди переходили её так, будто перешагивали порог чужого дома.

Дома стали выше, окна – ровнее, двери – крепче. Вывески – аккуратными, вылизанными. Здесь почти никто не сидел на земле. И уж точно никто не орал на весь переулок, сколько стоит его капуста.

Вот он, средний мир, подумала Вера. Не грязь, но и не золото. Камень между низом и верхом.

Она шла, стараясь не сутулиться и не озираясь слишком явственно. С одной стороны, всё было интересно: аккуратные лавки с тканями, вдоль которых тянулись рулоны цвета спелой сливы и мха; булочные с окнами, за которыми выпечка лежала в ровных рядах, будто на показ. С другой – она чувствовала на себе взгляды.

Взгляды были разные. Кто-то смотрел мимо, как через стекло. Кто-то – с любопытством: ещё одна девка из нижнего, с письмом, с поручением. Но были и такие, в которых читалось: «что она тут делает?»

Пусть думают, что я выполняю поручение, – подумала Вера. – Так и есть. Просто поручения бывают разные.

Дом с вывеской «Три ключа и колосья» нашёлся не сразу. На одной улице было «Два меча», на другой – «Колосья и весы». Наконец она увидела искомое: резная табличка, на которой три ключа переплетались с пучком зёрен.

Дом был широким, с каменными ступенями и тяжёлой дверью. Дверь была приоткрыта.

Дальше уже не мой мир, мелькнуло в голове. Но мои ноги уже здесь.

Она поднялась по ступеням и постучала – просто для порядка.

– Заходите, – раздался изнутри женский голос. Резкий, чёткий, без лишней теплоты.

Вера вошла.

Внутри пахло мукой, сушёными травами и чем-то металлическим – как будто где-то в глубине стояла большая железная печь. Комната была просторной, с двумя окном. У одного – длинный стол, у второго – узкая лавка. На стенах – связки трав и аккуратно развешанные связки ключей, настоящих и декоративных.

За столом сидела женщина.

Ей могло быть сорок, а могло и все пятьдесят – из тех, кто быстро стареет от дел, а не от возраста. Лицо острое, как нож, глаза тёмные, в которых сразу читалось: ничего лишнего, только нужное. Волосы убраны в тугой пучок, руки – сухие, сильные.

– Ты от кого? – спросила она, даже не встав.

– От Бертe, из трактира «У Старой Мельницы», – правильно поставила ударения Вера. – Меня зовут Вера. Она просила передать.

Она положила конверт и свёрток на край стола.

Женщина отложила перо, вытерла пальцы о тряпку так, будто стирала с них не чернила, а чью-то вину, и только потом взяла конверт.

– Берта не любит ходить сама, – сказала она, вскрывая письмо. – Боится, что её лавка рухнет без неё.

– Берта сказала, что это её старый долг, – тихо ответила Вера. – И что я – просто ноги.

Женщина на секунду подняла взгляд, оценивая её.

– Хоть честная, – произнесла она. – Уже плюс.

Она быстро пробежалась глазами по письму. Чтение заняло не больше минуты, но за это время лицо её успело дважды измениться: сначала напряглось, потом… расслабилось? Нет. Скорее, стало бессильнее и усталей.

– Вот, значит, как, – пробормотала она. – Старая дура всё-таки решилась.

Она положила письмо рядом, развернула свёрток. Там были деньги. Не много, но и не мало. Монеты позвякали так, будто сами не верили, что перекочевали сюда.

– Скажи своей Бертe, – сказала женщина, не трогая монет, – что я её долг помню. Давно помню. И что эти гроши – не то, чем можно его закрыть. Но… – она чуть вздохнула, – иногда важна не сумма, а сам факт, что кто-то всё же решил платить.

– Передам, – кивнула Вера.

– И ещё, – добавила женщина. – Скажи ей, что чужих она зря к себе забирает. Много бед было от чужих. И ещё будет.

– Чужие бывают разные, – тихо сказала Вера. – Некоторые просто хотят жить.

– Жить хотят все, – резко ответила та. – Вопрос в том, что они готовы сделать ради этого.

Она прищурилась. – А ты сама какая?

Вера на секунду задумалась.

Чужая. Лишняя. Но уже не совсем нулевая.

– Та, которая не хочет, чтобы из-за неё страдали те, кто её кормит, – сказала она. – И та, которая не собирается возвращаться в Пасть, даже если о ней только слышала.

Женщина слегка качнула головой, будто признала этот ответ приемлемым.

– Запомню, – сказала она. – Меня зовут Мелия. Когда-нибудь спросишь свою Бертy – кто я для неё. Если она захочет – расскажет. Если нет – значит, пока рано.

Она перевела взгляд на монеты.

– Возьми две, – неожиданно сказала она. – За дорогу. Берта бы не дала – скажет, что ты и так на неё работаешь. Но я – не Берта.