Оценить:
 Рейтинг: 0

Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России

Год написания книги
2021
Теги
<< 1 2 3 4
На страницу:
4 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– В Новый год без звонков, без писем, без свиданий… – вздыхают женщины в камере № 107.

Это «экономическая» камера: здесь находятся женщины, арестованные по подозрению в мошенничестве, растрате и т. д. Всего тут 29 человек, из которых у 16 есть дети, а восемь и вовсе официально многодетные матери. По моим примерным подсчетам, обитательниц одной только этой камеры ждет дома около 40 детей. Те, кто отправил за решетку их мам за ненасильственные преступления до приговора, вряд ли это учитывали.

– Заключение под стражу – это исключительная мера, а в Москве она стала обыденностью, – выходит вперед одна из многодетных матерей. – Многие из нас предлагали залог, но суд отказывал. Получается, что московские суды, наоборот, считают альтернативные аресту меры пресечения – исключительными. Все перевернуто с ног на голову.

– Мы все тут директора компаний, собственники предприятий, бухгалтеры, юристы, – добавляет другая женщина. – Арест – это просто давление на нас. Кстати, вы знаете новую тенденцию? Многие из нас проходили (и не один год) свидетелями по уголовному делу.

А потом следователь, не найдя виновных (те скрылись за границей, например), перевел этих женщин в статус подозреваемых, и суд сразу арестовал их. Такая история произошла со стюардессой крупной авиакомпании. Девушка от рыданий даже говорить не может. Сокамерницы поясняют: долгое время она была свидетелем по делу о перевозке наркотиков в самолетах, приходила в следственный орган, давала показания. А потом один из фигурантов указал на нее как на соучастницу.

– Его дело вывели в отдельное производство, отпустили, и он сразу скрылся, – наконец выговаривает она сквозь плач, – а меня арестовали.

– Я пять лет проходила свидетельницей по делу о мошенничестве, – говорит еще одна женщина. – Видимо, дело разваливалось, а его надо было хоть как-то завершать. Так что я теперь единственная обвиняемая.

Женщины наперебой рассказывают, что ни звонков, ни свиданий они перед праздником не получили.

– Мне следователь не дает их уже девять месяцев.

– А мне почти полтора года.

– Я больше двух лет никому не звонила, так что не первое Рождество чуда жду.

– Я оспариваю отказ на звонки в суде, но это долго, – говорит очередная обвиняемая. – У нас тут много юристов, но даже они не в силах сами себе помочь в таком, казалось бы, несложном вопросе со звонками и свиданиями.

Женщины жалуются, что письма с воли доходят медленно и даже теряются. С корреспонденцией действительно проблема: нужен дополнительный сотрудник, который бы ее читал и разносил по камерам.

Следующая камера. И снова те же проблемы.

– Я студентка четвертого курса Плехановского университета, – плачет девушка. – Мне 20 лет. На меня как посредника были оформлены какие-то документы. Пусть следствие разбирается, но зачем в СИЗО? Я теперь не могу продолжить учебу.

– У меня в СИЗО, где я уже два года, случилось отслоение сетчатки, – рассказывает ее сокамерница, бухгалтер по профессии. – Сделали пять операций в ГКБ № 1 (вывозили из СИЗО). Скоро суд, туда будут возить в автозаке, а там ведь людей как картошку трясут… В общем, из-за вибраций есть угроза, что будет осложнение и я совсем ослепну. Ну почему меня нельзя на время суда поместить под домашний арест?

В одной из камер женщина со слезами рассказывает, что дома у нее двое детей, им 4 года и 10 лет (у одного задержка психического развития). Так вот она единственный родитель, а потому просила Кунцевский суд, который приговорил ее к четырем годам колонии общего режима, об отсрочке наказания. Отказали.

А вот другой женщине дали отсрочку. Учли, что она почти слепая. Но прокурор с этим не согласился, подал апелляцию, и Московский областной суд встал на его сторону. Слепая мать в СИЗО, ее сын дома.

– Как много тут горя, – вздыхают священники.

Практически в каждой камере женщины бросаются к ним, просят, чтобы чаще выводили в храм (сейчас обычно раз в один-два месяца) и чаще исповедовали. Отец Сергий раздает маленькие иконки, крестит, рассказывает, как правильно молится о спасении, о прощении и о чуде.

– С Рождеством, женщины!

Анастасия Чистова, получившая 10 месяцев колонии за непристойное фото на фоне храма Василия Блаженного, рассказывает отцу Сергию, что раскаялась. На шее у нее висит крестик. Просит вывести ее в храм при СИЗО.

– Я ведь раскаялась в содеянном (в том числе публично), исповедовалась, – объясняет Анастасия. – До сих пор не могу свой поступок объяснить. Парень предложил, а я не смогла ему отказать… Вроде и справедливое наказание мне дали, но в то же время слишком суровое. Дай Бог, чтобы апелляция его смягчила!

Батюшка осеняет девушку крестом, а сотрудница изолятора обещает, что скоро ее выведут в храм.

– Я не хотела, чтобы наш поступок повторяли другие, – сетует Анастасия. – А стали повторять. Это так плохо! Люди на меня злились… Я еще хочу исповедоваться перед Рождеством.

Но, увы, накануне праздника исповедь не состоялась…

Кубанская активистка (в сети ее называют «кубанской безумицей») Дарья Полюдова не верит в Бога. Девушка подавлена, это связано с тем, что против нее возбудили новое уголовное дело. Ее жалеют даже многие сотрудники: Дарья, как бы это правильно выразиться, просто не совсем понимает объективную реальность. Эдакая фантазерка, которых раньше на Руси называли убогими. Считалось, что грешно таких обижать, что бы они ни говорили. Но нынешние следователи с ней борются всерьез…

В одной из камер сразу три врача, в том числе гастроэнтеролог и гинеколог. Между известными арестантками – калининградскими докторами Элиной Сушкевич и Еленой Белой – стена (содержатся в соседних камерах). У них всё те же проблемы, что у других, так что ни свиданий, ни писем. В их камерах по три десятка заключенных, но на конфликты с ними врачи не жаловались.

Бывшая замминистра просвещения Марина Ракова находится в большой камере, где не меньше 60 % арестанток – наркоманки. Почему ее не посадили в «экономическую» камеру? Места там есть. Выходит, версия, что ей хотели показать все «прелести» заключения, не лишена оснований. Марина похудела так, что ее просто не узнать. С момента, как мы видели ее в ИВС, от прежней Раковой едва осталась половина. Видно, как ей тяжело, в глазах слезы, но не жалуется. Наоборот, старается искать что-то позитивное.

– На Новый год разрешили украсить камеры. Мы на стенах нарисовали зубной пастой снежинки и снеговиков. В 22:00 был праздничный концерт на плацу. Мы открыли окна камеры и слушали, как поют под фонограмму осужденные из хозобслуги. Эта музыка была настоящим подарком. И ваш приход тоже чудо в какой-то степени.

Мы покидали женский СИЗО со смешанными чувствами. С одной стороны, удалось многих поздравить, подарить подарки, решить какие-то вопросы прямо на месте. Например, тем, кто просил разрешения экстренно связаться с родными, обещали сегодня дать добро. С другой же… А с другой стороны женщины прильнули к решеткам, провожая нас в Рождество.

Пять лет в СИЗО: истории женщин, безумно долго ждущих приговора

В столичном СИЗО № 6 «Печатники» в 2022 году находилось семь женщин-долгожительниц. Но не в смысле возраста, а в смысле продолжительности пребывания за решеткой до приговора суда. У некоторых в камере прошли лучшие годы жизни (как, например, у Катерины, которая попала туда в 20, а недавно отметила за решеткой 25-летие).

За пять лет можно получить высшее образование и освоить любую интересную профессию.

За пять лет можно открыть и развить собственный бизнес.

За пять лет можно научиться неплохо играть на любом музыкальном инструменте или хорошо рисовать (а если повезет, и то и другое).

За пять лет можно создать семью, родить ребенка и научить его говорить и читать.

За пять лет можно побывать в 193 странах мира (как это сделал белорус Руслан Марголин).

А можно провести это время в камере СИЗО, даже не будучи признанной судом виновной.

Что это за страшные преступницы, которые провели в изоляторе столь значимую часть своей жизни? Почему они застряли тут и как умудрились сохранить себя?

«В изоляторе в Москве уже пять лет в ожидании приговора сидит женщина», – эти мои слова во время выступления на прошедшем в 2022 году Х Юридическом форуме в Санкт-Петербурге вызвали много шума. Говорила я про то, что тюремное население в России сокращается, но на этом фоне поражает рост числа заключенных в СИЗО. И если раньше люди там проводили не больше двух лет, то теперь сидят годами.

Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Татьяна Москалькова возмутилась историей про женщину и обещала заняться ей. Но этот случай, увы, не единственный.

И вот я в женском СИЗО № 6 целенаправленно ищу тех, кто сидит немыслимо долго. Их много. Их большинство. Обойдя десятки камер, делаю несколько выводов.

Первое. Следствие редко когда укладывается в отведенный максимум – год. Во многих случаях следователи ссылались на коронавирус, который им якобы помешал.

Второе. Следствие ведется с такими грубыми нарушениями, что дела все чаще возвращают для устранения ошибок.

Третье. Судебные заседания в последнее время часто откладывались (в том числе из-за пандемии). До сих пор женщин нередко вроде как везут в суд, на процесс, а в итоге они попросту зря катаются туда-сюда.

Четвертое. До назначения даты апелляции может пройти целый год. Это, кстати, новая беда (раньше дело в апелляционной инстанции рассматривалось за два-три месяца).

Но все это сухие факты. А вот что за ними стоит.

– Когда меня арестовали, ребенку было восемь лет, – рассказывает Алла (имя изменено, чтобы сын не узнал правду о маме). – Ему сказали, что я попала в больницу и лечусь. Сейчас ему 12. Наверное, он догадывается… Но мы поддерживаем версию о моей тяжелой болезни. Звонки мне разрешили спустя два года, так что я теперь хотя бы изредка могу его номер набрать, спросить, как дела в школе, услышать голос…


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 2 3 4
На страницу:
4 из 4