Шрамы

Глава IV

Хаос

Прошло уже несколько лет, как Игорь получил офицерское звание и двухкомнатную квартиру в военном городке, за сыном уже не смотрели соседи – бывшие зэки – малыш был устроен в ведомственный детский сад, в городе. Надя продолжала работать на рынке. Казалось бы, начались серые будни и борьба за выживание позади. К сожалению, руководствуясь неизвестными Игорю соображениями, Министерство обороны, пришло к умозаключению, что армия стране как таковая не нужна —другого объяснения тому факту, что заработную плату Игорь не получал больше года, он не находил. Если не считать, ежемесячный, сух паёк, получаемый им на продовольственном складе, то в части обеспечения семьи ему подходило выражение – «как от козла молока.» Конечно, это не способствовало гармонии в семье. Чувство вины – разрушительное чувство, причём оно разрушает не только самого ощущающего это чувство человека, но и всё вокруг. Он понимал, что работа в лютые морозы на открытом рынке это даже не пытка, это ежедневный подвиг супруги, во имя выживания его, офицера, и маленького сына, но изменить что-то не мог. Он полностью отдавал себе отчёт, что на протяжении уже долгого времени она обеспечивает и его, и себя, при этом от него помощи ровным счётом не было никакой. Она всё заслужила и всего была достойна и дорогой, по его мнению, косметики, одежды, и даже шубы, но позволить себе всего этого он не мог, поэтому неожиданные приобретения Нади, цепляли его самолюбие и вызывали иногда неприкрытое негодование. Да, выглядело это, как гнев, в её адрес, но фактически вызвано собственной неудовлетворённостью и было направлено на самого себя. Борьба же с самим собой, как известно, – самое сложное и зачастую разрушительное противостояние.

Вернувшись после двухнедельной тревоги, по случаю побега группы заключённых, домой, Игорь первым делом зашёл в единственный магазинчик в городке. Продавщица, привыкшая выдавать товар под запись в долговую книгу, ничуть не удивилась просьбе Игоря и, протянув бутылку водки, сделала соответствующую запись. Не раздеваясь, Игорь устроился на полу зала, включил видео-концерт Розенбаума, вытащил школьный альбом и погрузился в мысли и воспоминания. Школа, одноклассники, походы в горы, а вот и море, палатка, маленькая и его любимая Надя, дом, якобы подаренный на свадьбу, приведённый им в божеский вид, а потом оказавшийся обманом, куры, которых Игорь, практически, собственноручно выхаживал и гордился каждым удивительным цыплёнком…

Да, дом… Игорь вспомнил, как выгнали его из дома, как их приютила бабушка Нади, жившая в сорока километрах от города в посёлке Ярком. Хорошо, всё же, что поселок располагался по пути в город, где уже учился Игорь и куда старалась поступить Надежда. Хорошо, с точки зрения экономии, так, как можно было ездить в город, иногда даже «зайцем». На этом все плюсы посёлка заканчивались. Вернее, они наверняка были, но обращать внимание, на что бы то ни было, в то время было некогда – они столкнулись с самым настоящим голодом. Бабушка, оставив молодым дом и громогласно заявив, что дарит его, такой замечательной паре, уехала жить в город. Всё в доме и окружении было запущено, даже забор, некогда отделявший облупившееся строение от дороги, завалился и пророс бурьяном. Картину райского уголка, для жизни, дополняло полное отсутствие ванной комнаты и туалета, то есть не отсутствие туалета внутри дома, а отсутствие туалета, уборной, как такового достижения цивилизации, в принципе. Периодически это ставило в тупик, но на помощь приходил тот самый, не тронутый лопатой, огород – райские кущи девственной природы. Проблема с душем тоже оказалась решаемой, но несколько экстравагантно – нагрев воды в вёдрах, на плите, в душевую комнату превращалась целая кухня и Игорь с удовольствием выполнял роль душевой системы, поливая Надю из ковшика. После чего оба, довольные, ползали по полу с тряпками и собирали разлившуюся воду – романтика! Сколько же было в этом доме любви, ласки и нежности! Только чтобы окружающая жизнь не прекратилась как таковая из-за голода, молодые Нядя и Игорь выходили в курятник насыпать комбикорма нескольким пернатым. Кур было жалко, Игорь не смог себя заставить убить, ради того, чтобы поесть, никого тем более курицу, которая по всем меркам куриной жизни, была заслуженной старейшиной курятника. По самым скромным подсчётам ей было, со слов бабушки, больше десяти лет. Да и не решило бы это убийство проблему глобально, а решение необходимо было искать срочно. Работы, на которую мог бы устроиться Игорь, в посёлке не было, да и работать не было времени, так как он студент – очник. Проблема с посещением института решилась легко – он перевёлся на заочную форму обучения. Денег на существование требовалось, таким образом, меньше, но проблему с пропитанием не решало. На перспективу он вспахал огород, засеял картофелем, огурцами и помидорами, а для того, чтобы выжить здесь и сейчас, день через день они брали вёдра и отправлялись на поселковую бойню. Игорь оставлял Надю около соседней лесополосы, так как подходить ближе было невыносимо из-за трупного запаха разлагающегося мяса, сам же, шёл на дальше, залазил в чан для отходов и пытался там найти то, что можно было бы съесть – копыта, хвосты, желудки – всё это тщательно очищалось от опарышей, чувствующих себя просто великолепно в преддверии ада, после чего всё добытое долго варилось и, в принципе, было готово к употреблению. Так шёл месяц за месяцем, дом уже был отштукатурен и побелён, забор стоял как новенький, а в уголке участка гордо высился туалет, с прибитой табличкой – «memento mori». Количество живых душ выросло кратно! Десятки маленьких жёлтых цыплят радовали глаз, а несколько кроликов, приобретённых для размножения, вызывали два желания – потискать, пушистика, и любопытство. Как отличить кролика от крольчихи? Ответ Игорю подсказал хитрый джигит, на рынке, – отличить со слов специалиста по кроликам можно было только по глазам, а вернее – по взгляду, и никак иначе!

Решением проблемы с пропитанием могло стать только трудоустройство, и он нашёл выход, даже в этой глуши! В конце восьмидесятых – начале девяностых найти работу можно было либо в милиции, либо у бандитов, ко вторым Игорь относился предвзято, а среди первых даже знакомые были – его отец. Александр Михайлович служил в соседнем райотделе и дослужился к тому времени до заместителя начальника РОВД, в звании майора милиции, но обращаться к нему за помощью, учитывая, мягко говоря, натянутые отношения, было глупо. Тем не менее новому потенциальному сотруднику, в местном отделении милиции обрадовались и после прохождения медицинской комиссии и заполнении кучи бланков и заявлений, предложили должность помощника участкового. Нескрываемую радость испытывал капитан милиции, которому в нагрузку дали ещё три населённых пункта, в которые входил и посёлок Яркий, в виде предпенсионного дембельского аккорда. В предвкушении передачи дел, молодому пополнению, капитан с упоением ежедневно возил Игоря на личном мотоцикле «Урал» по входившему в его зону ответственности населённым пунктам. Во время экскурсий он подробно рассказывал практически о каждом доме и его обитателях, знакомил с «нужными», как он говорил, людьми и параллельно знакомя с историей раскрытия чрезвычайно запутанных преступлений. Волею судьбы, нераскрытых преступлений века, внезапно, стало два – исчезновение гуся у милой старушки Полины Митрофаньевны и украденный, коллекционерами железобетонных конструкций, столб – опору линии электропередачи. Расследование первого преступления неминуемо и сразу же забуксовало, так как рассматривалось слишком много версий, начиная от «улетел на ЮГ», «заблудился у соседей» и заканчивая – «бабка сама съела своего гуся и забыла». Выбрать верную версию расследования и строго ей следовать было, практически, невозможно. Зато второе циничное преступление против человечности было раскрыто, как говорится, «по горячим следам», а именно: по следам волочения столба оставленных на поле, дороге и далее частному двору. Именно по этим следам Игорь с капитаном милиции, как Шерлок Холм и доктор Ватсон, обнаружили и столб, привязанный к трактору, и пьяных ого обладателей. Членораздельно объяснить, зачем им понадобился столб, преступники не смогли, но клятвенно пообещали вспомнить, при условии – капитан даёт им бутылку водки здесь и сейчас, а если две, то через пять минут они вкопают его на прежнее место или куда капитан им укажет, так как для них этот вопрос не принципиален.

Прервалась практически начатая государева служба крайне неожиданно – явившегося в ОВД на совещание Игоря вызвали в отдел кадров, и милая девушка озвучила принятое где-то решение: «Игорь Александрович, извините, мы не можем сейчас принять вас на службу – объяснять причины нет необходимости, но одно могу сказать – поговорите с отцом, а потом приходите к нам. Мы будем ждать. Уладьте с ним все дела, а мы пока документы ваши придержим у себя, чтобы в край не отправлять и восстановить вас в тот же день». Чудеса, подумал Игорь, обычно родители радуются успехам сыновей, а если уж и не радуются, то стараются не мешать и не лезть в их жизнь, но тут, видимо, совсем другая история и необъяснимая логика. Да и задача, видимо, другая – не дать встать на ноги. С точки зрения здравого смысла, понять это невозможно, тем более в отношении отца к сыну.

«Всё-таки здорово было» – подумал Игорь и услышал, как домой вернулась Надежда. «Привет, малыш», – с трудом повернувшись, поприветствовал он. «Привет. Бухаешь? Слушай, пока тебя не было, я подумала и решила, так как ты говоришь, больше не будет, теперь слушай меня…» – с порога и без прелюдий начала Надя. «Чудеса, – подумал Игорь, революции не бывает без ситуации, описанной вождём пролетариата – а это уже чистой воды бунт!» – решил Игорь, но вслух произнёс: «Музыку слушаю, никому не мешаю… Слушай, я не знаю, что произошло, пока меня не было, но сегодня я бух и в дискуссию вступать не хочу. Давай, перенесём выяснение, я даже не понимаю, чего, на завтра?» «Нет, никаких завтра не будет!» – в ответ на этот месседж Игорь прибавил громкости Розенбауму и отвернулся от продолжавшегося мятежа. От табуретки, летящей в него, он увернулся с непривычной для него грациозностью, также куда-то мимо пролетела цветочная ваза, громко разбившись за его спиной. «Блин, Малыш, ты чё?» – Игорь начал вставать с пола, чтобы положить конец началу разрухи и перевести метание домашнего скарба в вербальную перебранку, но тут в лицо ему полетели кусочки разорванных Надей фотографий друзей. Дело было совсем не в бумаге и не в оскорбительном выпаде, дело было в том, что повторить данные фотографии было уже невозможно, – некоторых друзей, запечатлённых на них, уже не было в живых, и он сорвался – первый раз в жизни, за себя, за них, за обиду на свою жизнь, за своё бессилие – хлёстким ударом ладони он сбил её с ног, аккуратно взял на руки и понёс в комнату. «Давай, поговорим завтра? Не сегодня. Сегодня я устал», – повторял он как мантру, – я сейчас свяжу тебя, утром развяжу, и мы поговорим», – с этими словами он снял портупею и крепко, но не туго связал руки супруги за спиной, перевернул её набок и добавил: «Лежи, сейчас найду ремень – свяжу ноги». Пока Игорь искал куда-то запропастившийся ремень, от парадной формы, Надя бросилась бежать – по коридору, на улицу, по снегу в соседний, офицерский двухэтажный барак, гордо называвшимся домом, к любимой подруге, тоже жене офицера. В тот день он поднял руку не просто на женщину —на свою любимую, с которой, казалось, прошли то, что другим парам даже в кошмарных снах не суждено было испытать.

Меньше часа прошло, как в квартиру постучали сотрудники оперативного отдела, которые решили не вызывать милицию, как того требовала Надежда, а разобраться внутри маленького военного городка самостоятельно. Первый раз в глазах Нади Игорь увидел ненависть и осмысленное желание причинить ему максимально возможную боль и страдания. В ту ночь Игорь услышал о себе много нового, что это он алкоголик и дебошир, ни копейки не привнёсший в благосостояние ячейки общества, что, собственно, и можно наблюдать на руинах некогда уютной квартиры. Надежда с какой-то кровожадной удовлетворённостью показывала дежурным офицерам оборванные занавески, содранный со стены ковёр, разбитую мебель, разбросанные куски фарфора и стекла. Проблема, с её слов имела глубинный смысл – именно он искалечил детство сыну и растоптал молодость его жены – казалось бы, ничего нового, в воздухе давно витали подобные намёки, но сказано, причём в присутствии, пусть и сослуживцев, но чужих людей, было впервые. Чтобы погасить так замечательно разгоравшийся скандал, Игорь оделся и, попрощавшись с коллегами, ушёл жить в свой кабинет. Оперативники, рассчитывающие на продолжение действа и весёлое дежурство, тем более что первый акт обещал быть только завязкой интриги, разочарованные, поплелись следом. Расстояние от дома до работы, от силы, составляло триста —четыреста метров, теперь же оно сократилось до нуля – он жил на работе. Через неделю, заступая в караул, Игорь обнаружил, что впопыхах сборов, клубах батальной пыли и дыма орудий, не говоря уже о свистящих пулях и табуретках, забыл дома служебное офицерское удостоверение, а вернувшись за ним домой, был шокирован – взамен удостоверения Надежда потребовала купить комнату в городе для того, чтобы они с сыном переехали от него и больше никогда не виделись. На долю секунды Игорю даже показалось, что одного синяка под глазом ей реально недостаточно, но он плюнул, причём, фактически, на пол, развернулся и ушёл.

Странно, страшно и совершенно непонятно как, казалось бы, любимый человек вдруг перешагивает невидимый Рубикон и глаза его моментально заполняет ненависть. Причём не менее страшным и непонятным является то мгновение, в которое происходит перерождение, – без предупреждения, как щелчок пальцев, как выстрел… К этому нельзя подготовиться. Усевшись на роскошный кожаный диван, стоящий у него в кабинете, запершись на ключ, он просидел так до утра, обхватив голову руками. Может быть, это он переродился и не заметил этого? Сам слишком сильно был погружен в себя и свою работу, в зэков, многим из которых стал, почти другом и не заметил… Он вспомнил, как седой Джумаев советовал ему, ещё молодому лейтенанту: «Запомни сынок, вот здесь у тебя, – показывал он на правый карман штанов, должен быть секретный тумблер, твой тумблер. При переходе через КПП утром засунь руку в карман и переключи тумблер на „мент“ и не забудь нащупать его вечером по дороге домой и переключить его в режим „человек“. И смотри не потеряй его! Как только потеряешь и забудешь переключиться – дело кончено, понесёшь всю погань себе домой». Может, Игорь его потерял? В любом случае такие рассуждения совершенно не успокаивали, а наоборот создавали ещё больший ворох мыслей в голове, вектор которых можно было бы выстроить в одну линию фразой – «что я сделал не так в прошлом и, как жить дальше, в будущем?»

Глава V Дембель

Яркое солнце, даже на ночь не заходящее за горизонт, разбудило Игоря в кабинете. Продрав глаза, в штанах, майке с полотенцем через плечо, привычным уже маршрутом он отправился в туалет. Картина, мягко скажем, для здания администрации колонии неординарная. Одно радовало точно, пока его сослуживцы, просыпаются, умываются, бреются и идут на работу – он, впереди планеты, уже тут. Сказать, что слухи в колонии распространяются немного быстрее скорости звука, это значит, недооценивать скорость их распространения. «Куда-то засунул… Найду обязательно, но завтра…» – именно так Игорь преподнёс пропажу служебного удостоверения, которая уже была секретом Полишинеля.

«Вывод отряда на работу» – культурно-массовое, если можно так выразиться, мероприятие, подразумевающее исключительно положительное отношение заключённых к минимально оплачиваемому, но тяжёлому труду, к сотрудникам администрации, а также к осуждённым других мастей, которые по тем или иным причинам, не выходят на работу. Тем не менее участвовать в данном мероприятии должны были все. Игорь, как начальник отряда, лично должен был выкрикнуть фамилию осуждённого и тот, выйдя из строя, обязан был выйти из жилой зоны и пройдя через внутренние ворота колонии, попасть в производственную – промку. Выведя один из своих отрядов, он остановился возле офицеров, чего-то бойко обсуждавших между собой. Рыбалка и сопутствующая ей пьянка или, наоборот, для него было абсолютно не важно – нужно было просто отвлечься от сжиравших его изнутри мыслей. «Лейтенант, я к тебе обращаюсь, да – ты! – услышал он окрик начальника колонии, проходящего мимо, – ты вконец охренел, ты кто такой? Ты что себе позволяешь?! – начал переходить на крик полковник, – тебе, урод, законы не писаны? На тебя смотрят подчинённые, я смотрю! Я смотрю, а ты куришь!» Игорь, слегка опешил от такого напора, но взяв себя в руки, произнёс: «Товарищ полковник, вы верно ошиблись, я не курю, но считаю, это место неудобным для подобного рода общения, тем более в таком тоне, поэтому с вашего разрешения, буду ждать вас возле вашего кабинета», – после этих слов он развернулся и пошёл на выход из жилой зоны в административное здание. Произведённый эффект имел долгосрочные последствия, но в данный момент Игорю даже льстило, как маленький, тщедушный, тихо неуважаемый всеми, но всё же полковник кричал вслед что-то из классиков: «Стоять, лейтенант! Стоять, я сказал! Из-за таких, как ты, наша страна и армия в ж…е!»

Пошёл третий час, как он пересчитал всех мух в приёмной начальника колонии, пообщался с секретарём и даже прикорнул на стуле, но намеченное рандеву откладывалось по независящим и неизвестным для него причинам. «Н-дааа… развод на работу», – он вспомнил, как выводил свой отряд в самый первый раз – семь тридцать утра, январская метель, мороз примерно градусов тридцать, качающийся от ветра плафон, он – в офицерской бекеше – армейском полушубке ещё времён ВОВ. Напротив, построившись по пятёркам, весь его отряд, выглядевший так же, как наверняка выглядели каторжане начала века – одетые, кто во что горазд в основном грязные порванные фуфайки, брюки-трико и валенки. Похвастаться наличием шапки и варежек могли далеко не все. «Граждане осужденные, обращаю ваше внимание, что ум, честь и совесть эпохи говорят нам о необходимости трудовой деятельности в колонии. И мы обязаны с вами выйти в промку и начать работать. Если есть желающие бросить глупое стояние, чреватое обморожениями, и выйти на работу – милости прошу. В конце концов, чем вы хуже меня? Я же хожу на работу и смотрю на вас ежедневно, – начал Игорь, – Остальных поздравляю – мы с вами вместе будем сначала читать, а потом заучивать наизусть „Уголовно-Исполнительный кодекс Российской Федерации“, в части наиболее интересующих нас с вами статей». Желающих оказалось немного – из почти трёхсот человек из строя вышло максимум восемь – десять человек. Экзекуция продолжалась почти два часа. Когда руки уже отказывались держать книгу, он делал закладку – заминал уголок страницы и объявлял: «Антракт! Не расходимся!», и уходил в дежурную часть пить чай, сидя на батарее отопления. Уже через неделю его отряд выбился в лидеры по количеству желающих искупить вину честным и практически бескорыстным трудом. Видимо, так должно работать СЛОВО, которое, как известно, согласно Евангелию от Иоанна, «было в начале». «Как меня ещё не прибили?» – хмыкнул Игорь и улыбнувшись вспомнил о том, насколько обоюдоострым оружием является слово и применять его необходимо очень филигранно, особенно в том месте, где он сейчас.

Отношения с осуждённым Золотарёвым у Игоря не задалось изначально. Невысокого роста, пухленький, рыжеволосый мошенник – рецидивист, при любом удобном случае норовил максимально озадачить его огромным количеством вопросов и просьб начиная от просьбы уточнить, какого именно числа и года у того оканчивается срок, какая сумма у него на счету, сколько он потратил в предыдущем месяце, заканчивая просьбами уточнить адрес Конституционного суда РФ, чтобы написать жалобу на чудовищное отношение со стороны администрации в целом и отдельно взятого лейтенанта, в частности. Однажды, проводя ночной обход отряда, Игорь заметил, что Золотарев, накрывшись по самый нос одеялом, подмигивает ему! «Золотарев! Чё не спим? Не дай бог, завтра соберёшься на работу и будешь ходить там, как сонная муха! Спи!» На что тот, видимо, заранее подготовившись, ответил театральной сценой – поковырявшись в прикроватной тумбочке, хлопая глазами, со словами: «Кто здесь? Ничего не вижу! Не трогайте меня! Я вам ничего не сделал», – достал сплетённые из медной проволоки очки, водрузил их на нос и, глядя сквозь вымышленные линзы, вытирая пот со лба, добавил, – «Фух, гражданин начальник, – это вы. Я счастлив! Я в безопасности». Игорь улыбнулся, махнул рукой и ушёл в дежурную часть. Каково же было его удивление, увидев Золотарева, одетого в одни трусы и валенки, с матрасом, как говорится, «в скрутку», с пакетом каких-то вещей, под окнами дежурки. И всё бы ничего, но зима, мороз и время три часа ночи! «Ты чё припёрся, придурок?! – крикнул ему дежурный по колонии, выйдя на крыльцо здания, на что получил вполне осмысленный, ответ, учитывая вышеперечисленное и выждав мхатовскую паузу, рецидивист – филантроп выдал заранее подготовленную тираду: «Прошу изолировать меня, до момента принятия решения, по моей жалобе, организацией Объединенных Наций, а также уполномоченного представителя по защите прав человека в Российской Федерации, батюшки нашего, на которого возлагаю все свои надежды и молюсь, господина Миронова, на начальника отряда номер три, так как нет сил терпеть более всем нам его унижения и оскорбления, – и подумав, добавил, – вон он, рядом с вами, стоит». Занавес. Ночь перестала быть томной… Конечно, осуждённого спасли, поместив в индивидуальные апартаменты – камеру в штрафном изоляторе, так как изолированный пациент для прокуратуры намного ценнее, чем отмороженный дурак, но зачитанный манифест, написанный Золотарёвым и прочитанный вслух на офицерском собрании, произвёл ошеломительный эффект. Если бы у кого-то из присутствующих спросили: «Как вам премьера?» Все как один ответили бы, что даже не ожидали такого ошеломительного успеха! «Господину нашему, человеколюбцу, на которого только и уповаю, в исполнении возложенных обязанностей по защите прав людей в России, президентом нашим, Миронову О. О.», – начиналось послание. Перечисляя все смертные грехи, включая и мужеложство, рыжий, униженный и оскорблённый осуждённый, жаловался на лейтенанта, носившего прозвище Блаженный. Шесть листов убористого текста, от имени раба божьего Золотарёва И. М., а также от имени всего отряда номер три колонии, подписями единомышленников, правда, подкреплены не были. Под занавес почётного собрания данное письмо было торжественно вручено Игорю, под смех и крики «браво», со словами: «Идиот он, но будь с ним аккуратнее». Как аккуратнее, куда ещё аккуратнее? – осталось для Игоря загадкой.

Время вышло, рабочий день закончился и секретарь начальника колонии попросила Игоря выйти, чтобы закрыть кабинет: «Ну, нет – так нет, идти „домой“ – только подняться этажом выше», – он знал, что боксёры перед первым раундом могут позволить себе задержку перед выходом на ринг, чтобы заставить противника ещё больше волноваться, но, как ему казалось, это не та весовая категория, чтобы переживать слишком сильно – всё будет так, как будет, да и волноваться по-настоящему ему есть о чём, кроме встречи с полковником.

Утро следующего дня началось бодро: в дверь постучал секретарь начальника колонии и предложила срочно явиться «на ковёр». «Во даёт!» думал Игорь, слушая «всё своеобразие» русского языка в свой адрес, рассматривая окна своего отряда, отлично видимые из кабинета Хозяина, вспоминая, что принёс обои, оставшиеся после ремонта в квартире, и то, что забыл распределить работы по оклейке, в комнате отдыха. Вспомнил, что, отогревая паяльной лампой замёрзшие трубы отопления в своём отряде, напрочь испортил внешний вид труб отряда, который курировал Бешеный Макс – придётся тоже их приводить в порядок своими силами. «Ты хоть, урод, знаешь, какое у тебя погоняло?» – выдыхался уже полковник. И не дожидаясь ответа, продолжил – «Бла-жен-ный! Ты, бл…, хотя бы „Отче наш“, знаешь?» «Знаю, – ответил Игорь, – на современном русском, старославянском и постараюсь вспомнить на древнерусском, но вам, товарищ полковник, читать не буду, так как это моё личное дело». «Будешь! Будешь! Ты мне будешь рассказывать всё, что я спрошу! В том числе как, и в каких позах ты спишь со своей женой!» После этих, слов Игорь произнёс: «Извините, товарищ полковник, не вижу смысла продолжать данный диалог, у меня срочные дела в отряде. Разрешите идти?» – и не дождавшись ответа, жестом отдав честь, развернулся и, сделав несколько шагов, закрыл за собой дверь.

Отдавая должное полковнику, именно он нашёл какие-то важные и главные, в тот момент для Надежды слова, встретился лично и убедил её принять Игоря назад, домой. Удостоверение, правда, так и числилось «пропавшим», за что Игорь получил выговор в виде объявления неполного служебного соответствия, но это не помешало пойти на повышение и занять должность заместителя начальника колонии по интендантскому и хозяйственному обеспечению. С осуждёнными он теперь встречался только в режиме дежурного по жилой зоне, раз в две-три недели. Специфика работы полностью изменилась – на него легли задачи по обеспечению колонии продовольствием, материально-техническими ресурсами, а также поддержание и ремонт жилищно-коммунального хозяйства в военном городке. Выполнение приказов полковника иногда походило на квест или авантюру, граничащую с безумием, так как практически все приказы, отдаваемые с целью снабжения колонии, чем бы то ни было, заканчивались фразой: «С деньгами я и сам найду! Вы найдите без денег! Марш выполнять!» Так, Игорь не без удивления, поправляя фуражку, узнал из местных новостей, освещаемых по телевидению, что «разбойная группа, разобрала и увезла в неизвестном направлении несколько километров дороги, соединяющей отдалённые нефтедобывающие месторождения. Стоимость похищенных дорожных плит составила несколько десятков миллионов рублей. Автомашины «УРАЛ», задействованные в хищении, а также несколько кранов, на той же колёсной базе, разыскиваются сотрудниками милиции. Объявлен план «ПЕРЕХВАТ». «Вот ведь какие сволочи, ну надо же, – комментируя Надежде увиденное по телевидению, резюмировал Игорь, – ничего не боятся!» Очередная задача, поставленная полковником, пошла не по плану. Выход на заброшенный завод бетонных конструкций, за облицовочными листами – профильным листом шестиметровой длины, вообще чуть не закончился трагедией. В тот день один из сорвавшихся с крыши листов, съехав по скату крыши, врезался в не вовремя высунувшегося осмотреть красоты Западной Сибири, с высоты птичьего полёта, молодого лейтенанта. Переданному в подчинении сотруднику, а по совместительству многодетному отцу, он не оставил выбора, участвовать ли в этом сомнительном субботнике или нет, – «Родина – мать зовёт. Жду на работе», – приказал Игорь. Кинетической энергии сорвавшегося листа хватило, чтобы задуматься о смысле жизни и целесообразности покрытия строящегося барака именно бесплатным, и, почти ничейным профлистом, а ровная полоса разреза на бушлате, только подтверждала в верности этих выводов. Диссонансом в голове звучали мысли: «Я русский офицер, что я тут делаю, со своими подчинёнными? Для кого? Этого требует Родина? Но, согласно уставу офицерской чести, приказ может быть обжалован только после его исполнения, значит, исполняю. Касаемо «обжаловать» – кому? Тому, кто эти приказы и отдаёт?»

Требования увеличились, но заработная плата от этого не то что не прибавилась, не появилась, в принципе. Он был один из многих, и, наверное, даже не самый нуждающийся, так как Надежда, подвязавшись подвигом жены декабриста, исправно кормила, поила и, даже обула Игоря в дорогущие и тёплые иностранные ботинки. Меньше повезло его другу Вовке – младший лейтенант, четверо детей, ищущая себя и своё предназначение супруга – психолог, на втором году жизни в военном городке привела к тому, что тот, в первый раз, просто потерял сознание, сидя в кабинете Игоря, а во второй – рухнул в его объятия по пути на службу, от голода. Содержание семей офицерского состава полностью лежало на жёнах, ушедших с головой в ту или иную торговлю, кто-то торговал одеждой, кто-то обувью, особо общительные – «Гербалайфом», пылесосами Kirby, посудой и косметикой. Семьи напоминали небольшие, но реально работающие, полупреступные группировки, где один пытается что-то продать, а второй прикрывает, участвует в разборках с конкурентами, выбивает торговые площади и возможности, страхует его своими погонами и влиянием.

Решение об увольнении витало в воздухе. Ощущение содержанки не могло привести к укреплению семейных отношений и вызывало всё возрастающее чувство вины, которое, в свою очередь, становилось отличным катализатором и подкормкой неудовлетворённости собой, семьёй и даже сыном. Изучение азбуки сыном, казалось, взорвёт мозг Игоря. Играющего дичайшие ритмы игрушечного магнитофона, подаренного Надей, сыну на день рождения, хватило не более чем на полчаса – разбит, броском в противоположную стену. Бездарность ситуации и глупость поступка он, конечно, попытался исправить – адская коробочка была собрана, перетянута изолентой, батарейки вставлены в оставшиеся, чудом целые гнёзда. Китайская игрушка продолжила долбить в самый центр головного мозга Игоря, светясь от счастья разноцветными лампочками, но симптом, как сказал бы любой доктор, налицо. Медленно, но, верно, он становился противным и омерзительным самому себе. Мироощущение Игоря можно было описать одним коротким предложением – «бесит всё». Отлично понимая, что вслед за чувством вины, практически, след в след, идёт более разрушительное чувство ненависти и себе и ко всему окружающему. Игорь всё более и более склонялся к мысли о том, что тянуть с изменениями недопустимо и в случае опоздания, никакая революция будет уже никому не нужна – семья рухнет в одночасье, превратившись в пепел и воспоминания, а он, из офицера, званием которого гордился, – в рядового вертухая.

Очередной отпуск на море, с заездом к родственникам, позволил решить главную проблему – развязать руки с увольнением, оставив трёхлетнего Лёшку с бабушками в родном сердцу посёлке городского типа Светлый путь. Бабушка, единственный человек из всех родственников переживавший о судьбе внука и появившегося правнука, предложила оставить маленького Лёшку на несколько месяцев, у себя. Даже отец принял участия в устройстве малыша в садик из соображений, видимо, упростить задачу присмотра за правнуком. Весь опыт общения с родственниками чётко и безапелляционно говорил ему простую истину: «Чем дальше от родственников, тем крепче семья», но в данном случае это было огромным подспорьем. Вместе с Надей, как казалось, они могут выдержать и справиться со всем, ведь переживала семья и более сложные жизненные ситуации. Удивительно и непривычно было для обоих – впервые они имели возможность воспользоваться помощью родственников. Вернувшись в часть, Игорь отказался заключать новый контракт и написал заявление на увольнение – армейская жизнь осталась в прошлом.

Замечали ли вы, что память крайне избирательна? Хорошие и весёлые истории, друзья и подруги, закаты, горы, костры, палатки, стихи и песни под гитару вываливаются из памяти самопроизвольно – всё это позитивные воспоминания. Крайне сложно вспомнить гнетущий, сдавленный воздух ШИЗО, запах одежды и собственной кожи – запах зоны, ситуации балансировки на грани жизни и смерти, собственное унижение, предательство и глаза восемнадцатилетнего парня, вся жизнь которого, на ближайшие двадцать пять лет, ясна, – всё это защитная реакция. На этом держится вся нервная система человека, никто не смог бы нести, внутри себя, на протяжении всей жизни столько боли и страдания, которые окружают нас ежечасно. Мозг, пытаясь спасти разум, удаляет больные воспоминания как злокачественные образования. Ни одно сердце не выдержало бы такого внутреннего давления, так как оно само подвергается ежедневным ударам и уколам. Некоторые оставленные гематомы и порезы зарастают и почти забываются, другие кровоточат всё жизнь, как бы мы ни пытались забыть, заменить или просто задвинуть их на задворки воспоминаний – всё это лишь даёт временный эффект. Шрам можно зашить, обработать и, в конце концов, он перестанет кровоточить, болеть, но, сняв повязку, мы увидим, что он никуда не делся и, более того, понимаем, что теперь он с нами на всю жизнь. Да, ныть, крутить, и зудеть он будет только в непогоду, но он с нами навсегда и при определённых стечениях обстоятельств, не нужно будет прилагать даже минимального усилия, чтобы шрам закровоточил вновь.

Глава VI Срыв

    октябрь 2001 г., г. Екатеринбург

«Станция Екатеринбург, через час. Через десять минут закрою туалеты. Сдаём бельё» – включив свет в вагоне, прокричала, в его недра, проводница. Все надежды Игоря на то, что поезд задержится хотя бы на пять – шесть часов в пути тем самым сократит время ожидания на вокзале, следующего поезда, рухнули. Как назло, проехав более двух с половиной тысячи километров из Краснодара, до Екатеринбурга поезд не задерживался даже на пару минут. Он взглянул на часы, – три часа, – в четыре он в Екатеринбурге, а до следующего поезда двенадцать часов, ну что ж ладно, буду изучать вокзал и его окрестности, делать нечего.

Сдав в камеру хранения три огромные сумки и микроволновую печь, завёрнутую в пододеяльник, оттого напоминавшую котомку, Игорь вышел на вокзальную площадь – «Блин, когда у них тут рассветает? Ну и погодка, ни снег и ни дождь, а что-то среднее, а судя по каше на асфальте, ещё и грязного цвета, идти знакомиться с окрестностями рано – точно, – размышлял Игорь, – времени у меня – вагон, пусть хотя бы рассветёт». Зал ожидания вокзала не задумывался как помещение, в котором люди вынуждены будут спать, есть, развлекать детей, на протяжении больше двенадцати часов. Грязь и слякоть, принёсшая сюда тысячами путешественниками, с улицы, Игоря не смущали, устроившись на свободное место, между военными, с чемоданами и котомками, он закрыл глаза. После пяти минут, в зале ожидания, к изобретателю деревянных кресел, с чудовищными подлокотниками, скреплённые по шесть штук в ряд, возникал один вопрос – откуда столько ненависти к людям? Примерно такой же вопрос можно было задать начальнику вокзала: «Дорогой ты мой, место позволяет расставить кресла таким образом, чтобы расстояние между ними позволяло ходить, не запинаясь о ноги, человека, напротив, зачем же составлять их именно так?» Задавать все эти вопросы было некому, да, в сущности, и не нужно, у Игоря и так было о чём подумать и задать себе, вопросы, более касающиеся его жизни, нежели временные неудобства, в отдельно взятом вокзале.

Как так произошло, что после увольнения, он вместе с Надей и Лёшкой вселились в комнатку в общежитии? Спасибо, конечно, коллегам, они помогли переехать, вместе со всем нажитым скарбом, но уже сразу было понятно, что доверху нагруженный ЗИЛ, привёз к подъезду такое количество вещей, которую комнатка, снятая его семьёй, вместить не сможет. И это был неглавный вопрос, на который у Игоря не было ответа – как случилось так, что рядовой скандал закончился дележом имущества, взаимными проклятьями и хлопаньем дверью. Память как будто вычеркнула из жизни несколько недель жизни в общежитии, и даже ссора, возникшая, видимо, на пустом месте, вспоминалась вспышками. Он вспомнил, почему сейчас он нашит такое количество вещей – объяснимо, но безумно стыдно. В пылу ссоры Надя бросила ему: «У тебя здесь вообще ничего нет, всё, что ты видишь, куплено мной и на мои деньги». Часть правды в её словах, безусловно, была – заработная плата Игоря, в колонии, задерживалась безбожно. Красной тряпкой для него послужило это обвинение, именно после этих слов остановиться было уже невозможно – обида застелила глаза. Он был уверен, что всё, чего достигли они с Надей, это заслуга обоих и ни смотря ни на что его вклад также присутствует, и осязаем. Упрёки Надежды, основывавшиеся на полуправде, выливались на голову Игоря, общей навозной кучей, не давая ни малейшего шанса разобрать, где вымысел, а где истина. Доводы о том, что он тоже не на диване валяется, что заработную плату хоть и задерживали более года, иногда, всё же выдавали, то, что жили они всё же в ведомственной квартире, полученной Игорем, и Лешка тоже был устроен в ведомственный детский садик, никого не интересовали. Несмотря на то что в общем картина ясна, вспомнить детали, предпосылки он не мог никак.

Дальше картина резко прояснялась: выйдя из дома, со сваленным кучей барахлом, другого слова он не находил, абсолютно на эмоциях принятом решении, Игорь купил билеты на поезд и поехал туда, где его когда-то ценили, ждали – туда, где ему, пусть и давно, но были рады – в свой маленький провинциальный посёлок. Пять суток в пути позволили выдохнуть последний скандал и, успокоившись, понять глупость своего поступка, как минимум, в части дележа имущества. Чем больше он абстрагировался, тем более чёткой и ясной открывалась совершенно не радужная картина – ехать абсолютно некуда. «Зачем я поехал? – думал Игорь, чего тебе было непонятно до этого? Общение с родителями прервано, очень давно, сёстры заняты решением своих проблем, многочисленные родственники возвели хоть не осязаемый, но вполне реальный забор между „мы“ и „вы“ – рассчитывать на помощь – идиотизм! Да, бабушка – она мне точно была бы рада, а как бы я посмотрел её в глаза и рассказал, что ушёл, после скандала и вот… прихватил с собой скарб, который нажили?! Ты точно ненормальный! Сам не понимаю… Как оправдание, не более – на автомате, нужно было, что-то делать я и делал. Нет, разумного объяснения нет, – это точно».

Игорь, бросил на деревянное кресло, куртку, чтобы занять место и вышел покурить, на привокзальную площадь. Мокрый снег, падая практически отвесно, и ложась уже плечи и голову крупными капельками воды, усиливал ощущения душевного дискомфорта, – дома настоящая зима, красотища – думал Игорь, – Екатеринбург не для меня. Даже на Юге комфортнее, хотя кто там? Только друзья».

«Здорово дружище! Вот уж не ожидал! Но рад, чертовски рад! Не переживай, я с Валюхой договорился – поживёшь у нас, она не против, – начал Юрка, встретивший его на вокзале, мы дом снимаем, почти в центре. Детвора пока с нами в комнате поживёт, а у тебя будет своя комната». Игорь обнял Юрку, – Привет, Юрка, тоже рад! Вот ведь судьба – твой папа нас, с Надюхой, провожал, на Север, а ты теперь меня встречаешь. Спасибо огромное за гостеприимство, я думаю, что ненадолго, я вас стесню… С мыслями сейчас соберусь – пару-тройку дней, хорошо?» «Говорю же, – убирая узел с микроволновкой, в багажник легенды советского автопрома автомобиля «Волга», ответил Юра, – с женой договорился, она не против. Всё норм! Поехали! Кстати, нужно обязательно наших парней, хотя бы позвать – повод есть! Да я знал, что ты за, но сегодня уже никак, а завтра четверг – утром на работу, а вот на послезавтрашний вечер планы не строй – обзвоню ребят, посидим, выпьем, поболтаем. Парни будут рады, да и тебе не помешает, вдруг решишь остаться в городе.»

Расстояние между домом, который снимал одноклассник Игоря и домом бабушки составляло не более полутора километров, но, проехав очень быстро и не задумываясь четыре с половиной тысячи, именно последняя миля, оказалась непреодолимой. На следующий день, выйдя прогуляться, он незаметно добрёл до бабушкиного дома. В этом городе он, казалось, знал всё: каждое дерево, бордюр, живую изгородь вдоль дороги, даже прохожие казались ему давно знакомыми людьми. Медленно подбирая слова, он подошёл к дому, в котором прожил, практически, всё девство, вырос, прикоснулся к ручке калитки, но открыть не решился. «Какого чёрта?! Что я скажу?! Я вернулся… с микроволновкой!!! Самому нужно разбираться со своими проблемами», – стыд за свой поступок не позволил войти во двор.

Вернувшись с работы Юрка торжественно объявил – «ну что же, Игорёк, я всем нашим сообщил, что ты приехал, обещались сегодня прийти. Валь, ты слышишь? К восьми вечера оба Сашки придут, Валерка и Вовка. Это хорошо. Тебе помочь на стол накрыть? Кстати, я пригласил ещё Юльку – коллегу по работе, – он подмигнул Игорю, – она в разводе уже года два, ребенок есть… В общем, познакомитесь, чем чёрт не шутит, может, понравитесь друг другу».

Провожая, далеко за полночь, Юлю домой, Игорь прекрасно понимал, что ни о каких отношениях, как минимум пока, и речи быть не может – он должен исправить ситуацию с Надей. Необходимо было вернуть эти треклятые вещи, с которыми он таскается, как дурень с писаной торбой – стыдоба, поговорить с Надей, всё-таки общий сын, и уже после этого принимать какие-то решения и строить планы на жизнь.

На следующий день, Игорь поблагодарил, за гостеприимство друзей и, собрав вещи, отправился на вокзал, где тут же купил билеты на поезда Краснодар – Екатеринбург и Екатеринбург – Мелучинск. Дорога, подстёгиваемая стыдом за свой поступок, пролетела как одно мгновение.

«Так, ну что же, шесть часов отсидел – ещё шесть и можно собирать котомки, – Игорь встал со стула, от неудобной позы болело, казалось, всё, – жизненно необходимо пройтись и размяться. Будь проклят конструктор этих стульев… Нужно ещё какой-нибудь подарок Лёшке привезти – не могу же я с пустыми руками приехать?!» Обойдя в сотый раз территорию вокзала Игорь, купил яркую радиоуправляемую гоночную машинку, которую присмотрел ещё ночью на витрине ларька —«какие классные игрушки, мне бы в моё детство такую машинку – самым счастливым киндером бы был!»

Через два дня Игорь постучал в дверь комнаты в общежитии – «Привет, Надь, я был не прав, устроив делёж вещей, прости. Мне стыдно за себя. Все вещи – вот тут, – он подтолкнул лежавшую ближе всех к двери, сумку ногой, – мне они не нужны. Если они и тебе не нужны, то я просто выброшу, в мусорку, возле общаги, но на душе станет легче. Да и ещё, я тут Лёшке подарок привёз – позовёшь его или я войду?» Надя, открывшая дверь, посмотрела на Игоря, на сумки, стоящие на полу, ответила: «Привет, проходи, уже почти ночь, куда же ты пойдёшь…»

Глава VII Вольные хлеба

    апрель 2002 г., г. Мелучинск

Комната в общежитии ни шла ни в какое сравнение с теми условиями, в которых они жили, пусть даже и вдалеке от города, но всё же квартире, поэтому поиск подходящей квартиры был начат практически сразу. Накопить необходимую сумму, на съём двухкомнатной квартиры в уютном месте города, в непосредственной близости от Комсомольского озера, располагавшегося практически в центре города, удалось только через несколько месяцев. Надя продолжала работать на рынке, а Игорь окунулся в поиск работы. Как оказалось, он с этим ещё не сталкивался, реформа по отмене крепостного права, начатая в 1861 году, не была завершена от слова «совсем», вплоть до конца XX века! Правда, институт «приписных крестьян» к заводам и фабрикам заменили словом «прописка» и соответствующим штампом в паспорте, с отметкой о той же приписки, но уже к населённому пункту, отчего суть происходящего не изменилась ни на йоту! Как раньше нельзя было бросить одну мануфактуру или завод и уйти на другой, так и сейчас лишившись прописки или имея прописку в другом регионе устроиться на работу было невозможно. Но не стоит отчаиваться, действие-то происходит в России, а это значит, что безвыходных ситуаций не бывает! В подобной ситуации, скорее всего, порядочный бюргер, наложил бы на себя руки, а среднестатистический маори, в Новой Зеландии, продал бы себя в рабство. Но, повторюсь, – действие происходит в России, а это значит прописку можно было купить – об этом нескончаемой бегущей строкой, рассказывал телевизор или получить, заключив фиктивный брак. С каким бы чувством юмора ни относился Игорь к официальному статусу бомжа, но само осознание своего места под солнцем, вернее, места и безвыходной ситуации, в которой он оказался, заставляло мозг принимать самые неординарные решения. Поскольку стоимость прописки в месяц, практически соответствовала стоимости снятия квартиры и одновременно средней заработной платой в месяц, а фиктивный брак не рассматривался как таковой он обратился к знакомым сотрудникам МВД. Друзья не без удивления его ситуации, отправили его, к своим знакомым, в «Социальный центр по оказанию помощи лицам без определённого места жительства». Такими «несложными» манипуляциями Игорь стал счастливым обладателем прописки в городе Мелучинск, не за восемь тысяч рублей в месяц, а за двадцать четыре копейки, государственной пошлины, за целый год. Побочные эффекты тоже были – при приёме на работу изумление и удивление вызывала аббревиатура места жительства «Социальный центр помощи лицам БОМЖ», а также тот факт, что акция с пропиской в богоугодном заведении была одноразовая и прописаться на второй год было невозможно. По всей видимости, Государство считало свою миссию, по оказанию помощи выполненной, ровно через год, и подразумевало, что за этот льготный период, бомж приобретёт себе квартиру, женится на имеющей квартиру хантыйке или, на худой конец, сможет далее покупать прописку ежемесячно, у желающих подзаработать. Игорь, давно отделяя, понятия Родина и Государство, в очередной раз убедился, что второе – это дурдом, за лоском которого скрывается полное отсутствие даже намёка на справедливость и равенство, а всё, что ты можешь добиться это не благодаря, а вопреки этому самому Государству.

Тем не менее его с распростёртыми объятьями приняли на работу, на винно-водочный склад, в должности, носившую гордое наименование – кладовщик-комплектовщик. Как оказалось, текучка кадров на данном предприятии была более чем оправдана отношением руководства, задержками заработной платы, всевозможными переработками и дополнительными нагрузками, но коллектив, в который попал Игорь, с лихвой компенсировал многие нюансы. Совершенно разные, но добрые, с прекрасным чувством юмора, казалось, они ходили не на работу, а для того, чтобы встретиться друг с другом, для того чтобы подшучивать друг над другом и просто отлично проводить время – своего рода клуб по интересам.

«Игорь, дружище, – обратился Сашка Юдин, – ты как с компом дружишь? Давай Валерку разыграем! Смотри, что у меня есть», – он ткнул пальцем в экран монитора, на котором красовалась пара – мужчина сидел на стуле, похожем на стулья, которые находились в помещении кладовщиков, со сложенными руками на коленях, а за его спиной стояла очень презентабельная девушка, с ярко-голубыми глазами и белоснежными локонами волос. Картину дополняла главная деталь, на которой автор сделал наибольший акцент —дама была топлес, а её шикарная грудь покоилась на плечах мужчины. «Если ты сможешь вставить фото лица Валерки Деточкина, вместо этого хмыря, то я с удовольствием распечатаю, и мы обклеим весь склад, фотографиями форматом А1, с надписью – „Осторожно мошенники“, или – „Гордость винно-водочного склада“ – круто?» – заливаясь смехом и размахивая руками, рисовал он картинки достигнутого эффекта. Всего час потраченного, рабочего, времени и вот уже десять листов огромного формата выскочили из производственного принтера. Склад преобразился, его было не узнать – то тут, то там можно было наткнуться на практически произведение искусства, в исполнении одного из сотрудников, с поясняющей, для не посвящённых и далёких от высокого искусства, что именно изображено на холсте и как это необходимо трактовать. Стоит ли говорить, что руководство среднего звена в лице, заведующего складом, недоумевало, некоторое время от осознания того, что их любимый склад, в одночасье превратился в выставку одного художника, и осознав, что время работает не в его пользу, незамедлительно ринулось искать на складе изображённого героя. Деточкин, тем временем мирно и трудолюбиво, абстрагировавшись от всего сущего, собирал заказ из нескольких сотен, разноцветных бутылок, для очередного магазина. Тем временем по странному стечению обстоятельств, неизвестному ни Игоря, ни Евгению, звёзды сошлись не в пользу Валеры – за ним пришла его супруга, предположительно рассчитывающая, видимо, на романтическую прогулку с работы домой, а может, просто не доверявшая ситуации, когда он, коллектив и винно-водочный склад останутся наедине, втроём, после окончания рабочего дня. Тем не менее первое кого увидел Владимир, влетая в комнату кладовщиков, подстёгиваемый отборным матом Толика – заведующего складом, была его дражайшая половина, со стулом наперевес. Как оказалась, барышня всем была хороша, но чувство юмора у неё отсутствовало, как таковое, – простительный, но досадный минус любой девушки. Принятие изображения на холсте истиной в первой инстанции вариантов на дальнейшую совместную жизнь не оставляло никаких, поэму следующий месяц Валерка жил как царь – один в пустой квартире, лишь иногда сетуя, на то, что у него не получилось приготовить то или иное блюдо. Отдельную тоску у него вызывала уверенность в том, что супруга, и он в этом абсолютно уверен, живя в соседнем микрорайоне с родителями, ни в чем себе не отказывала и готовила лучше. Более того, любая попытка, со стороны Валерки, на примирение встречала жёсткий отпор, сначала со стороны тёщи, а уж потом со стороны его суженой. Правда в этом был и интригующий плюс – тесть, видимо, поспорив, с кем-то, на никому не ведомые сокровища, в случае перемирия молодых, тут же купить Валере новенькую автомашину ВАЗ. Одна мысль о подобной награде несла ноги изгоя в соседний микрорайон и если бы не работа, то почти наверняка можно было предсказать, что он перебрался бы в люк теплотрассы, у подъезда любимой, чтобы откуда досаждать просьбами о пощаде, было намного удобнее.

День рождения Игоря, отмечаемое всем коллективом, не могло закончиться банально – это было понятно всем и сразу. Начатое торжество на складе, благо ассортимент позволял, через шесть-семь часов переместился в съёмную квартиру Игоря. Безнадёжно уставшие, к тому времени, коллеги, были посажены в такси или отправлены пешком, по морозцу, с целью проветривания, до момента появления перед членами семей и в продолжившейся вакханалии не участвовали. Утро следующего утра можно было бы сравнить с поминками – все молчали, думали и вспоминали. Разрядило молчание появление виновника вчерашней попойки – «О, здорово Игорёк, – поприветствовал его Юдин, твою ж мать, что с тобой? – вглядевшись в физиономию Игоря, – вроде ж всё нормально было и даже разошлись по-человечески!» Игорь, потирая заплывший глаз осмотрел присутствующих и сказал: «так я и думал, с Рамилем беда, нужно звонить ему домой и узнавать, что и как – нам вчера обоим накостыляли, когда я пошёл его проводить домой… не дошли». Рамиль тоже был одним из сотрудников золотого коллектива, не очень хорошо владеющий русским языком, но зато имеющий рост ниже среднего и худощавую комплектацию. «С Рамилем? – уточнил Деточкин, – если уж тебя так отделали, то Рамиля, скорее всего, убили! Давайте звонить!». Супруга «убиенного», построила диалог не ответом на прямой вопрос – «Где Рамиль?», а полностью отвечающим представлениям о женской логике, набором умозаключений. Около десяти минут Александр выслушивал мнение, супруги Рамиля, о спившейся банде алкашей, празднующих все праздники, в отрывном календаре, отсутствии совести, отцовских чувств, а также наличии грязи, которую он вчера принёс домой. По косвенным признакам можно было сделать вывод о том, что пациент скорее жив, чем мёртв. Игорь поведал, что, провожая Рамиля домой, очень сильно захотелось выпить по кружечке пенного, поэтому они и пошли в круглосуточно работающую забегаловку. Зайдя, они напомнили друг другу, что очень сильно торопятся домой, в связи с этим принялись очень рьяно следить, чтобы в занятую очередь никто не просунулся, а особо наглым даже сделали замечание. Погода тем не менее располагала к употреблению пива, строго в тёплых и сухих помещениях, так как «за бортом», в марте, было в районе минус тридцати, поэтому уходить из магазинчика не было никакой возможности, следовательно, пили непосредственно в магазине, так сказать, «не отходя от кассы».