Научись любить, если сможешь

– То есть ты больше не грустишь?

– Не-а!

– Совсем-совсем?

– Да!

– Как классно! – поднимаю взгляд на Мишу и пожимаю плечами, мол, дети, такие дети. Плачут, а через пять минут уже радуются как ни в чём не бывало. Даже не знаю, что ещё могу сделать. Да и надо ли?

Подхожу к Горе и протягиваю руку, чтобы забрать кеды подруги.

– Михаил, отдайте мне обувь, думаю, инцидент исчерпан, и я могу уйти. И простите, пожалуйста, что из-за меня у вас на работе такой переполох случился.

– Ты ходячее несчастье, – убирает руку с обувью за спину. – Какой у тебя размер ноги?

– Зачем вам?

– Поиграй с Юлей в комнате отдыха на втором этаже, пока я буду покупать тебе новые.

– Категорически – нет!

– Я тебя и не спрашивал, хватит из себя правильную строить. Всё идите наверх.

– Я верну вам деньги за обувь.

– Ага. Размер какой?

– Тридцать седьмой. Только, пожалуйста, возьмите самые дешёвые, мне просто до дома доехать.

– Да-да… – говорит он и отмахивается от меня рукой, как от назойливой мухи.

А я замечаю, что в тот момент, когда Миша практически отвернулся, на его лице мелькнула улыбка. Хороший знак. Значит, я ещё поживу немного.

Глава 11

Лара

– Михаил, вы хотите меня в рабство взять? – кошусь на крафтовый пакет с явно дорогущей обувью.

– Что не так?

– Дайте мне чек, – прикрываю глаза и тру переносицу, а вторую руку вытягиваю в ожидании кассового чека.

– Я его не брал, – сжимает ручку пакета.

– Хорошо. Тогда так скажите, стоимость обуви?

– Да я, по-твоему, изучал ценники? Взял первые попавшиеся, как ты просила, и пошёл.

– Хорошо, но посмотреть-то в банковском приложении вы можете? – уже откровенно закипаю.

– Не могу.

– Как так? – яростно рявкаю.

– Глючит, не работает.

– М-м-м, ну отлично, – врет, как дышит. Вижу же. – Тогда я сама найду магазин, где продаётся эта обувь. Я же должна знать, за какую сумму мне придётся продать свои органы.

– Не дуркуй. Мне ничего не надо.

– А мне надо. Не люблю быть должна.

– Ты уже заплатила.

– Да? И каким же образом.

Миша косится на свою дочь, с хитрецой смотрит на меня и касается пальцами своих губ.

– Этим.

Заливаюсь краской до самых кончиков ушей. Щёки горят, как раскалённые на солнце камни. За грудной клеткой так грохает сердце, что создаётся впечатление, что оно и не орган вовсе, а старый ржавый механизм. Старая молотилка. Делаю широкий шаг и оказываюсь прямо перед Горой, дёргаю на себя пакет и убираюсь от него подальше на безопасное расстояние.

Извращенец.

– Я верну вам деньги. Потом…

Тот день был последним, когда я видела Мишу и Юлю. Прошёл уже месяц. И если первые дни, я ещё с опаской поглядывала на телефон, когда раздавался звонок или звук входящего сообщения, с оглядкой шла домой, то спустя время уже расслабилась. А теперь и вовсе кажется, что это было не со мной и вообще сном.

– Лариска! А посуду кто будет мыть? Лентяйка неисправимая! – горланит Толик из кухни.

– Да пошёл ты, – тихо бубню, чтобы не было слышно и показываю в сторону коридора средний палец. – Урод.

Да, произошли ещё кое-какие изменения. Моя подруга Женька, решила съехаться с парнем, и как следствие, мне пришлось покинуть её квартиру. Конечно, она умоляла остаться, но… я всё понимаю. Ребятам нужно уединение.

И за неимением денег, всё, что я могла себе позволить, это вновь вернуться в дом отчима.

Встречая меня, Толик пакостно скалил свои гнилые зубы с полной и безоговорочной победой на лице. Мама сдержанно стискивала зубы, понимаю, я ей что кость в горле. Но выгнать меня под открытое небо, видимо, остатки совести не позволили.

– Что Лариска, не удержала своей дыркой от бублика того денежного мужика? – злорадствовал отчим.

– Сам ты, дырка от бублика, Толик!

Он подошёл и тут же отвесил мне звонкий подзатыльник, затем поднёс ко рту пиво и отглыкал полбутылки за раз.

– За базаром следи! Я тебя научу уважению. Кретинка мелкая.

Мать кивнула и молча ушла в комнату. А я с видом бродяжки поплелась в комнату, в которой я прожила большую часть своей жизни и которую ненавижу. Это моя тюрьма.