Бункер

– Я не виновата… Помню только сон. Бредовый какой-то, странный. А после месячные пропали… Я обрадовалась сначала, дура. Думала, на руках меня носить станут. Как же, непорочное зачатие… Мать в покоях игумена прибиралась, слышала краем уха, что с такими делают, которым ветром надуло… Шепнула, чтобы помалкивала. Я и помалкивала. Только пуза-то не утаишь…

Белек молчал. Покручивал в пальцах патрон. Местное средство наличного расчета номиналом в чью-то жизнь.

– Что же делать мне теперь? – в глазах девушки стояли слезы.

– Постарайся поспать, – вздохнул Белек. – Тебе сейчас силы нужны…

Белек оказался прав, никто больше его тревожить не отваживался. Лишь ворчали по ночам хищники, не находя привычной своей трапезы. Белек еще подолгу изучал округу в оптику и старался не мелькать лишний раз на виду. Просто по инерции, в силу природной осторожности.

Но все же, это произошло. Потому что все равно должно было произойти рано или поздно. Наивно ведь ожидать тихого конца от старости в нынешнюю-то эпоху. Да еще и при выбранном образе жизни…

Белек не слышал выстрелов, не видел стрелка. В первые секунды он вообще не осознал случившегося. Просто что-то горячее резануло по ногам, впилось в живот. Качнулось серое небо, в спину ударила земля. И боль разлилась по телу оглушительным колокольным звоном. Белек зацепил скрюченными пальцами ремень автомата, потащил к себе. Позади навис чей-то силуэт, нога в высоком берце откинула оружие.

– Я приказывал брать живым.

– Так он живой…

Откуда-то сверху, с отвесной скалы, проворно соскользнул боец в снаряжении альпиниста. Отщелкнул зажим, перехватив поудобнее бесшумный «Винторез».

«Спецы», констатировал Белек с каким-то мрачным удовлетворением.

То, что не удалось целому колхозу, оказалось под силу всего троим. Рядом стояли не обыватели, волею случая взявшиеся за стволы. Поступь рыси, скупые, нарочито небрежные движение выдавали профессионалов. Так что все по-честному. Плетью обуха не перешибешь…

– Парамедол ему дай. Свой.

– Добро только переводить…

– Выполнять!

Прямо через рукав куртки Бельку сделали инъекцию, подложили что-то мягкое под голову. Боль тот час же отступила, утихло головокружение. Рядом присел на корточки боец с капитанскими погонами. Сам сухой, поджарый, с колючим цепким взглядом.

– Говорить можешь?

– Могу, – Белек закашлялся.

Что-то подступало к горлу, лезло изо рта липкими пузырями.

– Где девушка? Мины, ловушки в бункере есть?

– Отец Тихон… – Белек обнажил окровавленные зубы, – кланяться не велел?..

– Скворец! – поиграл желваками капитан. – Вот скажи мне, Скворец, можно его о чем-нибудь спросить? Я имею в виду спросить так, чтобы он ответил. Чтобы он не мог не ответить, а?..

– Ну, виноват… Не рассчитал малость…

– Не рассчитал… Первым растяжки его собирать пойдешь. Понял?

– Есть первым…

Белек снова закашлялся:

– Че монахи-то посулили, капитан?.. Или вы так, из любви к искусству?..

– Хех! – капитан всплеснул руками. – Что за народец пошел!.. Я тебе уж про долг, про честь, про присягу рассказывать не стану. Все равно, наверное, таких слов не знаешь. Но здесь предельно же ясно все: чужие на нашу землю прут! Чужие! Защищать надо ее! Выгрызать зубами!.. Как достучаться до таких, как ты? Что сделать еще, чтобы проняло вас?..

Белек тяжело вздохнул, помолчал, глядя куда-то в сторону.

– Просрали мы свою землю, капитан… Не можем мы на ней жить… Не умеем… Может у новых лучше получится… – слова давались Бельку с трудом. Ноги холодели, дыхание вырывалось со свистом и клекотом. – Это ведь такие как ты ключи повернули, идейные… Вам ведь только жизнь отдать. Да чужую отнять. А за что? Да неважно!.. Кто поманит громче… Кто слаще с трибуны споет… Прочувственно, со слезой… А вышло вон… Шесть миллиардов душ… За так… А кто сгубил-то? Чужие? Нет! Самые, что ни на есть свои! Такие вот патриоты – лоб зубилом… Не думал ты о том, капитан?.. А, забыл!.. Думать-то вам нельзя!… Думать солдату вредно! Да, Скворец?..

– Замолчи, старик! – капитан угрожающе выпятил челюсть.

«Старик? Какой я старик?», – Белек цеплялся за слова угасающим сознанием. – «А вообще… Седой, косматый, бородой по глаза зарос, рожа в морщинах… И правда, ведь, старик…»

Значит, на самом деле пора…

Капитан что-то кричал, но Белек не слышал. На уши навалилась ватная тишина. Ноги холодели. В голове звучали чьи-то голоса. Реже и реже билось сердце.

«Вот, пожалуй, и конец».

Обидно только, что напрасно все. Найдут ведь девку-то. Найдут…

Холод поднимался выше, заливал грудину. Кто-то звал, настойчиво, кто-то знакомый, родной… Звал давно забытым именем…

– Мама?.. – Белек удивленно распахнул глаза.

И застыл.

– Отошел, – капитан выпрямился.

Постоял секунду, словно борясь с собой, потом все же не выдержал, прикрыл покойнику веки. Как-то странно тот смотрел на мир…

У входа в бункер капитан остановился. Что-то заставило его обернуться.

– Тьфу ты!.. – поморщился.

После разговора со стариком душа не на месте. Чудится черти что… Прав он в одном, сомнения, они солдату ни к чему. Капитан отбросил лишние мысли и решительно шагнул в темный проем…

Если капитану или кому-то из его бойцов пришло бы в голову оглядеть местность через оптику, то они, пожалуй бы, удивились. Тело старика облепили голубоватые плазмоидные образования. Облепили настолько плотно, что со стороны казалось, будто оно покрыто синеватым саваном…

…Фонарные лучи скрестились на измученной женщине, что сидела на залитом кровью одеяле, прижимая к груди грязный сверток.

– Вот она…

– Ну-ка, дай сюда! – капитан вырвал сверток из рук роженицы, брезгливо развернул.

– Ха! Гляди-ка, пацан! – через плечо заглянул Скворец, улыбнулся. – Белобрысенький… Белек…

Капитан молча вернул младенца матери. Постоял, раздумывая о своем. Достал из кармана брелок с игрушечной машинкой. Когда-то он носил на этом брелке ключи. От дома… Его ждали в том доме… Когда-то…