Но я не умер, я здесь перед тобою,
Любуюсь твоею красотою словно единожды
Прозрев, вижу свеченье с теплотою,
Святость прикрас в плоти невинностью созиждя.
Я оказался прав, отныне случаются у нас свиданья.
Позволь, Любимая, тебе я немного почитаю.
Коснусь твоей души без осязанья.
И сердце мертвое вновь нежностью наполню”.
Ариана в мгновенье затрепетала чуть бледнея,
Незнакомца глас кроткий услыхала гонимый ветром.
К древу приблизилась вниманьем столбенея.
Подумала, что дуб ей письма шлет приветом,
Но вот она дыханье чье-то ощутила и зазвучала сердечная поэма.
Поэт, ласкал ее словами, сравнениями робко целовал.
Разум девы чудом подчинял, романтики посадил в ней семя,
Осыпая цветущими речами привиденьем обнимал.
Покрывшись мурашками хлада неизъяснимого, она,
Благодаря за жизнь, вперяла взор в невидимые поблекшие глаза,
Касаясь пальцами неосязаемого лица.
От ветхого проснувшись сна, отныне внимает лире день ото дня.
“Рай – твои глаза, душа – блаженство,
Прекрасней всякого созданья мирозданья.
Девственно чисто девы королевство.
Весною рождена для вдохновенья, ради созиданья
Высших помыслов во мне изгое одиноком.
Помнятся редкие те встречи, переплетенье взора.
Младость вспоминается лишь днями со звоном
Голоса любовных изъяснений с каплей вздора.
Я отдал жизнь тебе, не по любви, но ради
Любви своей, столь трогательной, столь несчастной.
Храню ее в душе поныне бестелесной, я не из небесной знати.
Я не ангел, но ангел ты, будучи святостью прекрасной.
Богиня – как Данте Алигьери некогда писал,
Человеком я благоговел и ныне духом трепетно бледностью краснею.
Видя несправедливость, грудью тяжело вздыхал.
Но отныне миниатюры вольности тебе одной я посвящаю.
Грустишь Любимая, но тебе ли горевать?
Ведь я не умер, радуйся, радуясь, живи в счастье.
Сейчас я лишь мечтаю твоею алмазною слезою стать,
Омыть глаза и по щеке скользнуть в пространстве
Кожи столь белоснежно нежной коснуться влажно губ
Чуть розовато бледных, и ты вкусишь меня.
Каплей влаги слезной напитаю лабиринты капилляров вен и труб,
Сольюсь с твоею кровью, стану я частью тебя.
В соитье платонической любви возлежанье душ
На ложе доброты, поэзии столь страстной чистоты,
Не осквернит нас пороков глушь.
Пускай слова мои пусты, они по-прежнему верны
Обету верности, обету девства и вечной той любви.
Я не стал мужчиной, поэт, как и художник во мне бесславен,