Записки одессита: часть вторая – послеоккупационный период

– Толя, в твоем экзаменационном сочинении я исправил две ошибки. Если бы я этого не сделал, ты, возможно, не захотел бы учиться дальше. А тебе это нужно…

Я при всех с искренней благодарностью обнял старенького учителя.

Много раз после окончания школы я собирался навестить его, пока не узнал от одноклассников, что Алексей Юрьевич умер. Похоронили его на Втором Христианском кладбище.

На новом месте

Нашу комнату в большой коммуне на улице Жуковского 19 мама обменяла на комнату в 25 квадратных метров с балконом, нависавшим над центром маленького дворика, в районе Привоза. Единственным нашим соседом по квартире был отставной полковник строевой службы Федор Иванович.

До войны весь второй этаж нашего флигеля занимала одна еврейская семья – так рассказывали дворовые старожилы. В теплое время соседи общались громкими криками, выскакивая на свои балконы или террасы.

Впервые я вышел на балкон рано утром посмотреть, кто во дворе кричит, будто его режут. Оказалось, что это была обычная разборка соседей между собой. Семина мама имела что-то сказать маме Цили:

– Твоя Цилька не дает моему Семе готовиться к лекциям! – громко, на весь двор кричала мама студента медина, будущего акушера – моему сыночку нужна другая партия!

– Что, Сема поступает в партию? Поздравляю!

– Ты сдурела? Я говорю про то, что ему не нужно жениться на ком попало!

– Это моя Цилечка – кто попало?! – Мама решила защищать достоинство своей семьи до последнего – конечно, твой Семочка будет большим человеком, он и тепер студент.

– Ты хоть знаешь, что они делали вчера вечером? – закричала Семина мама – я побежала до тебе на второй этаж. Пока я дотёпала на своих больных ногах, так успела передумать. Пускай твоя Цилька сама расскажет своей мамочке…

– По-твоему, моя Цилечка – дурочка с переулочка? – Цилина мама уже поняла, о чем идет речь.

– Из песни слов не выкинешь, вот только хто будет петь? Если что, мы найдем на твоего Сему управу через народный суд!

– Как что – так сразу в суд! Ты сперва подумай. Что мой Семочка мог сделать плохого? Дай Бог, чтобы твой Изя мог делать такое каждый день! Я тебе не враг. Ты же на него не станешь подавать в суд?

– О… Сравнила! – успокоилась Цилина мама.

– А я помню, как ты ходила невестой с животом под подбородком – взорвалась Семина мама, – Сучка ты пархатая… И твоя Цилька тоже!

– Это ты про мене?! Как ты будешь мене смотреть в глаза, если мы породнимся?!

Со всех окон и балконов стали выглядывать соседи. Им было любопытно.

– Сейчас уже есть дохтура, так они зашивают даже после родов так, как будто ничего и не было – закричала соседка над нашим балконом – тем более, Сема тоже скоро будет тоже дохтуром, и достанет такие нитки, какие даже выдергивать после операции не нужно!

– При чем тут нитки? Фирка, ты совсем пришмокнулась! – мама Цыли даже подпрыгнула от злости – тебе хорошо, у тебя пацан, и в твоей голове только смехуечки!

– Сур-р-ра! – закричала, открывая свое окно, соседка напротив с нашего балкона – твоя Циля – взрослая девочка. Ты собираешься ее водить до старости за ручку?

Мама Цили подпрыгнула на месте еще выше.

– Кто тебя, дуру, спрашивает?! Может, между деточками еще ничего не было! Ты что, с фонариком дежурила? А как нарожает байстрюков, ты их будешь нянчить?

Фира с шумом захлопнула окно, но сказала последнее слово:

– Как ты говоришь, так ты таки права.

У тети Фиры был недостаток. Она всегда вмешивалась в разговор соседок, и громко высказывала свое мнение. Рядом с ней проживала тихая семья моряка загранплавания, в которой долго не было детей. Никому это не мешало, но однажды, когда муж-моряк, Андрей, был в рейсе, соседи стали выяснять во дворе, почему у них нет детей.

– Он просто неспособный! – уверенно закричала тетя Фира со своего балкона.

Жене моряка не понравилось такое выступление соседки, и когда Андрей вернулся из рейса, она пожаловалась мужу. Громадного размера матрос встретил во дворе маленькую тетю Фиру:

– Это Вы кричали соседям, что я неспособный?

– Что Ви, Андрушенька?!! Ви такой способный, такой способный!!!

Соседки зашумели во дворе. Кто поддерживал Андрея, а кто – Фиру…

Шум во дворе то затихал, то возникал с новой силой, а я поспешил с друзьями на море. Когда вернулся, меня встретил с веселой улыбкой сосед снизу, Миша, который был несколько старше меня:

– Как тебе понравился утренний концерт? Так это было только начало. Напрасно ты ушел. Давай познакомимся, твоего батю и маму, – так я уже знаю…

Только успел я зайти в нашу комнату, как со стороны двора раздался громкий голос Миши:

– Дядя Изя, почему ты так редко бываешь дома?

– Я зарабатываю деньги – старческим голосом прохрипел сосед с третьего этажа.

– Ты хошь помнишь, сколько тебе лет? – продолжал во все горло допрашивать Миша соседа.

– Семьдесят. А что? – недовольно прохрипел дедусь.

– Когда же ты собираешься тратить деньги? – громко спросил Миша.

– Не волнуйся, у меня есть те, кто умеет тратить…

Еврейская артель «Трудпобут»

Мастеровые всех специальностей, а тем более основатели огромной артели, были в основном пожилыми евреями. Их дети и внуки почему-то хотели учиться в высших учебных заведениях, и приходилось принимать учениками любых одесситов.

Тетя Лида устроила «по большому блату» Толика Тита в художественную мастерскую на Тираспольской площади. Филиал артели занимался изготовлением плакатов, табличек, и прочих высокохудожественных произведений. Ученики мастеровых долгое время занимались подсобными работами, среди которых выделялась обязательная доставка спиртного по заявкам «художников».

Познакомился Толик с Мишей-пуговичником, который держал мастерскую в конце двора на Дерибасовской в № 17, рядом с магазином «Куяльник». Миша был старше нас, и уже вступил в партию. Он слыл сибаритом, любил красивых женщин и хорошие вина. После приема изрядной порции уважаемого им напитка он не мог спокойно сидеть за рабочим столом. Миша, с блеском в черных глазах, подскакивал на стуле, и весело исполнял на мотив буги-вуги:

Цвей гейн, цвей гейн,

Цвей гейн барухес,

Цвей гейн, цвей гейн,

Киш мер ин тухес!.. (*)

Он знал множество анекдотов, и применял их к месту.