Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого

Неудачное сотрудничество со «Священной лигой» не приостановило движения России в европейскую систему отношений. Вся петровская внешняя политика была направлена на активное участие России в европейских делах как равноправного члена «концертов», союзов. В течение почти всей Северной войны 1700–1721 годов Россия воевала со Швецией в составе так называемого «Северного союза» с Саксонией, Данией, Польшей. Распад этого союза после Ништадского мира 1721 года, неудачи переговоров с Францией, потеря контроля над Швецией в рамках союза с ней, угроза со стороны англичан сделали в 1726 году актуальным поиск надежного партнера. Инициатором нового поворота во внешней политике стал вице-канцлер АИ.Остерман, ближайший сподвижник покойного царя в области внешней политики.

Следует сказать о нем несколько слов, ибо он был истинным руководителем русской дипломатии, да и внутренней политики, на протяжении семнадцати послепетровских лет, до вступления на русский престол Елизаветы Петровны в 1741 году После этого карьера Остермана была резко перечеркнута, и он, переживший на своем веку множество властителей, под конвоем отправился в Березов, где и умер в 1747 году.

Сын лютеранского пастора из Вестфалии, Генрих Иоганн Фридрих (Андрей Иванович) Остерман родился в мае 1686 года, получил образование в Йене. После случайного убийства товарища в трактирной драке он бежал в Голландию, откуда в 1703 году приехал в Россию, где уже был его старший брат. Остерман прошел путь от обычного переводчика до вице-канцлера Российской империи. Это была на редкость успешная карьера, и Андрей Иванович был вполне достоин наград и чинов, обладая редкой работоспособностью, исполнительностью, умом, блестящим умением вести переговоры и составлять дипломатические бумаги. Отзывы современников об Остермане единодушны: умен, толков, подлинный мозг русской политики, но лжив, беспринципен, двуличен, способен на обман. «Король, наш государь, – пишет испанский посланник де Лириа, – пусть не думает, что Остерман совершенный человек: он лжив, для достижения своей цели готов на все, религии он не имеет, потому что уже три раза менял ее, и чрезвычайно коварен, но это такой человек, в котором мы нуждаемся и без которого не сделаем здесь ничего».

Но не это главное в характеристике Остермана-дипломата. Когда читаешь его деловые бумаги, бросается в глаза изощренный ум автора, умение учесть, взвесить все обстоятельства, обезопасить себя от случайностей и ошибок. В целом для Остермана примечательно чувство дипломатического равновесия, способность к маневрированию. Цель политики России, по мнению Остермана, состоит в том, чтобы «искать всех в доброй склонности содержать, не поддаваться никакому амбражу (подозрению. – Е.А.)». Так он поучал АГ.Головкина, отправленного в 1727 году на общеевропейский конгресс в Суассоне – Камбрэ. О том же он писал и в Париж послу России князю Б.И.Куракину: «Наша система должна состоять в том, чтобы убежать от всего, ежели б могло нас в какое пространство ввести». Это не означало, что Россия не должна иметь союзников и связывать себя различными соглашениями и договорами. Как раз поиску самого приемлемого и выгодного России союза Остерман уделял особое внимание.

В 1726 году Остерман составил подробнейшую записку под названием «Генеральное состояние дел и интересов Всероссийских со всеми соседними и другими иностранными государствами». В этом аналитическом документе он рассматривает все двух– и многосторонние связи России с европейскими и азиатскими государствами по состоянию на первый год после смерти Петра Великого.

Остерман последовательно и детально разбирает отношения, сложившиеся у России с европейскими странами, подчеркивает все позитивные и негативные моменты этих отношений, выделяя «пользы» и «опасностей» возможных союзов с ними для интересов России. Из этого доклада становится очевидно, что рассчитывать на союзнические договоры сАнглией, Голландией, Данией не приходится, что Швеция ослаблена и все дальше отходит от союза 1724 года. В итоге Остерман приходит к выводу, что нет никаких перспектив ни русско-шведского, ни русско-прусского сотрудничества. Так, о Пруссии он пишет, что прусский король, конечно, имеет «партикулярный интерес дружбу российскую искать для Польши», но не более того, – во всем другом он пальцем не пошевелит, чтобы помочь России. Столь же определенный вывод сделан им и в оценке перспектив русско-французских отношений, бывших, как уже отмечалось выше, в центре внимания русской дипломатии до 1725 года. Франция, считал Остерман, может «интересам российским вспомогать при Порте и в Польше, но сей есть временный интерес, а не вечный» – слишком велики ее антирусские интересы в этих странах.

В поисках «вечных интересов» для России и состояла суть проблемы, волновавшей Остермана-дипломата, мыслившего надолго вперед. Просчитывая возможные варианты развития событий в Европе, он упорно искал такие долговременные взаимные интересы, которые могли бы обеспечить внешнеполитические успехи России как результат не односторонних, а совместных и взаимовыгодных действий. Методом сопоставления «польз», «опасностей», «генеральных интересов» он выявил в качестве такого союзника России Австрию, или, как тогда говорили, Цесаря, имея в виду, что австрийский император, одновременно – венгерский король, был формальным главой Великой Римской империи германской нации – конгломерата германских королевств, городов и территорий.

Действительно, Австрия тогда занимала одно из ключевых мест в европейской политике. Огромное государство, протянувшееся от побережья Северного моря до Сицилии, от Милана до Валахии, обладало крупным военным и промышленным потенциалом, ее император был авторитетнейшим властителем Европы. Австрийская империя всегда была на переднем крае борьбы с Османской империей, и без ее участия не решалась ни одна крупная внешнеполитическая проблема в мире.

То, что Остерман положил в основу внешнеполитической доктрины союз с Австрией, стало новым словом в политике Российской империи. После неудачного партнерства в «Священной лиге» конца XVII века русско-австрийские отношения теплотой не отличались… Особенно похолодали они в 1717–1718 годах, когда беглый наследник русского престола царевич Алексей нашел для себя убежище на австрийской территории. И вот в 1725–1726 годах в русско-австрийских отношениях наступил решительный перелом… Он был обусловлен рядом обстоятельств, важнейшим из которых было новое размежевание политических сил в Европе, складывание новых «концертов» государств, боровшихся за преобладание на материке и в колониях. Весной 1725 года между Австрией и Испанией был заключен союзный договор, ставший основой Венского союза. Он был отчетливо ориентирован проти в Франции, отныне окруженной землями австро-испанского блока.

Подготовленный в глубочайшей тайне, Венский союз Австрии и Испании был полной неожиданностью для всей остальной Европы. Каждое крупное государство должно было определить свою позицию по отношению к этому новому альянсу. Инициатором создания симметричного союза, который бы восстановил европейский баланс сил, стала Англия, подписавшая в сентябре 1725 года вместе с Францией, Голландией и Пруссией враждебный «венцам» Ганноверский трактат.

Раскол был завершен, и тотчас началась борьба за союзников. На севере было три державы, не вошедшие в соперничавшие союзы: Дания, Россия и Швеция. Ясно, что голштинский скандал делал невозможным объединение в рамках одного союза России и Дании. Последняя естественным образом примкнула к союзу, где главенствовала Англия. Швеция долго колебалась, но по мере ослабления «голштинской партии» при королевском дворе и провала «тещиной авантюры» Екатерины все дальше отходила от России и в 1727 году также ушла к «ганноверцам».

Таким образом, силой политических ветров российский корабль начало сносить к берегам Австрийской империи. Конъюнктурной основой для русско-австрийского союза стала проголштинская позиция Вены, соперничавшей с Англией и ее друзьями. Но все же подлинной, глубинной основой возникшего союза были долговременные, или, по терминологии Остермана, «натуральные», интересы обеих стран. О них вице-канцлер писал так: «Россия и дом Австрийский имеют общий интерес: 1) во убавлении турецких сил; 2) в содержании Речи Посполитой; 3) в шведских делах. Ситуация обеих сторон областей такая есть, что, пока между ими дружба будет, один другому в приращении сил его завидовать по натуральным интересам причины не имеет».

В сентябре 1725 года для переговоров с австрийцами был послан русский дипломат Людвиг Ланчинский, а 17 апреля 1726 года Австрия, делая широкий жест дружбы, присоединилась к полумертвому антидатскому русско-шведскому союзу.

Наконец, 6 августа 1726 года Ланчинский – с российской стороны и принц Евгений Савойский – с австрийской подписали договор о присоединении России к Венскому союзу. Выбор России благодаря усилиям Остермана был сделан.

Эта дата стала важнейшей в истории русской дипломатии XVIII века. Ею была отмечена переориентация имперской политики России с балтийского на польское и черноморское направления экспансии. Русско-австрийский союз сразу же стал работающим – через некоторое время Россия и Австрия стали совместно выступать и за столом переговоров, и на поле боя. Общность интересов, объединявших обе империи при разделе Речи Посполитой и в борьбе с Османской империей за Причерноморье и Балканы, оказалась весьма долговечной. Возможно, «конструктор» союза Остерман и не понимал всех последствий решения примкнуть к Венскому союзу. Конкретные обстоятельства, которые привели к его заключению, довольно скоро изменились: уже в ноябре 1729 года Англия и Испания заключили Севильский договор, и Венский союз распался. В 1731 году он вновь возродился с участием Англии, Голландии и двух старых членов – России и Австрии. И в дальнейшем комбинации стран – участниц союза менялись, но ось «Вена – Петербург» сохранялась незыблемой.

Имеет смысл очень кратко перечислить этапы общего пути империй-союзников. Уже в 1732 году Россия, Австрия и Пруссия подписали в Берлине договор о союзе, более известный как зловещий «Союз трех черных орлов». Он был подлинно историческим соглашением, решившим судьбу польского народа и его государственности. На деле союзники вскоре проверили себя в войне «за польское наследство» (1733–1734 годов), действуя согласованно и целенаправленно. Почти сразу же союз России и Австрии сработал и на втором генеральном направлении – южном. В 1735 году Россия напала на владения Османской империи, туда вторглась и австрийская армия.

Австрия и Россия выступали вместе и в Семилетней войне 1756–1763 годов, причем русские и австрийские солдаты рядом стояли насмерть под Кунерсдорфом в 1759 году, вместе вступали в 1760 году в Берлин. Особенно тесным стало русско-австрийское сотрудничество во второй половине XVIII века. Три Петербургские конвенции – 1772, 1793 и 1795 годов о разделе Речи Посполитой решили судьбу Польши. Дипломатическая близость Екатерины II и Иосифа II, совершивших знаменитую поездку в Новороссию, завершилась новым соглашением 1781 года и участием союзников в войне против Турции в 1787–1791 годах.

А дальше была совместная борьба против республиканской Франции и Наполеона. Белые мундиры австрийцев, так же как зеленые русских, окрашивались кровью в итальянских и швейцарском походах Суворова, в сражениях при Треббии и Нови в 1799 году, на печальном поле Аустерлица 1805 года, в «битве народов» под Лейпцигом 1813 года и во многих других сражениях Был и Венский конгресс 1815 года с его «Священным союзом», был и 1848 год, когда Николай I послал армию Паскевича залить кровью венгров их революцию.

Конечно, русско-австрийская имперская дружба, скрепленная пролитой кровью, никогда не была сердечной и бескорыстной. Не раз и не два за долгие годы союзничества партнеры обманывали друг друга, стремились избежать обременительных для них взаимных обязательств, вели за спиной союзника тайные переговоры и заключали сепаратные соглашения. И, тем не менее, союз ради высоких имперских целей полтора столетия выдерживал испытание жизнью…

Но, возвращаясь к 1726 году, отметим принципиальное значение русско-австрийского союза для становления России как великой европейской державы. Союз с Австрией был тем последним шагом, который позволил России окончательно войти в вестфальскую систему международных отношений. Уже летом 1728 года делегация России заняла место на своем первом общеевропейском конгрессе в Камбрэ, куда дипломаты переехали из Суассона. С этого момента Россия стала непременным членом мирового сообщества, вошла в избранный круг великих держав. Конечно, все это было подготовлено успехами России времен Петра Великого, который сделал главное – столкнул некогда могущественную Швецию с кресла великой державы за столом переговоров и борьбы за раздел мира. Но и тот поворот российского корабля, который осуществил Остерман, имел огромные политические последствия для России и Европы…

Часть вторая

Император Петр II Алексеевич

(май 1727 года – январь 1730 года)

Глава 6

Меншиков у власти

Как удержаться в седле на крутом повороте истории

Как и в добрые петровские времена, новый, 1727 год Петербург встречал торжественно и пышно: парады, литургии, фейерверки, музыка, «богато убранные столы с закусками», приемы и награды. Императрица Екатерина появилась на публике 6 января, в день Водосвятия – грандиозного праздника освящения духовенством воды в огромной проруби. В Москве его устраивали под стенами Кремля, на льду Москвы-реки, в Петербурге – перед Зимним домом, на ровном ледяном поле, которое образовывала замерзшая Нева между Адмиралтейством, стрелкой Васильевского острова и Петропавловской крепостью. Тридцатитысячная армия была выстроена внушительным каре, посредине которого и проходил праздник. Императрица, как всегда, была великолепна: «… В амазонке из серебряной ткани, а юбка ее обшита была золотым испанским кружевом, на шляпе ее развевалось белое перо, а в руках она держала жезл».

Ее сопровождал герцог Ижорский, фельдмаршал А.Д.Меншиков. На нем были «кафтан парчовый, серебряной на собольем меху и обшлаги собольи». Он командовал войсками и всей церемонией.

Петръ II Император и Самодержавец

Все было как обычно, но я бы обратил внимание на традиционные новогодние награды. 1 января орден Святого Андрея был возложен на вице-канцлера А.И.Остермана и на князя Д.М.Голицына. Это было символично: Меншиков, прочно державший в руках власть, награждал тех, на кого опирался или рассчитывал опереться в будущем. С Остерманом уже давно все было ясно – он всегда служил более сильному и за это получал награду. А вот князь Голицын удостоился высшего российского ордена авансом – он мог стать потенциальным союзником. Меншиков уже давно, как тогда выражались, «ласкал» родовитую знать, но окончательно он «сменил вехи» в конце 1726-го – начале 1727 года. Вообще, время царствования Екатерины I, и особенно первая половина 1727 года, поистине стало «звездным часом» светлейшего. Энергии и настойчивости, проявленным им в то время, можно только поражаться. Интриги, запугивания, уговоры – весь богатейший арсенал закулисной борьбы за власть был использован для достижения того, что ему, пятидесятитрехлетнему государственному деятелю, представлялось вершиной счастья и благополучия – стать генералиссимусом, получить новые награды, поместья, тысячи крестьян. Но ирония судьбы состояла в том, что, ступив на вершину власти, он не удержался там и низринулся в пропасть, в то «ничтожество», в ту самую грязь, из которой он вышел некогда в светлейшие князья.

Герб рода Меншиковых

В начале 1727 года он, конечно, не знал, что ожидает его через девять месяцев, и выпрашивал у Екатерины «перемены рангом», то есть присвоения чина генералиссимуса. В этот раз императрица просьбу его не удовлетворила – Данилычу пришлось ограничиться лишь несколькими крупными поместьями на Украине и в Ингерманландии, да сын его, Александр Александрович, за совершенно не известные истории заслуги получил орден Святой Екатерины, которым поначалу награждали не только женщин.

Но аппетит светлейшего не знал меры: по Петербургу поползли слухи о намерении Меншикова выдать одну из своих дочерей замуж за великого князя Петра Алексеевича. Было несколько причин, побудивших Александра Даниловича замыслить этот брак. В конце 1726 года – начале 1727 года стало известно об ухудшении здоровья императрицы, которая между тем не обращала на это внимания. Екатерининское прожигание жизни, о котором мы говорили раньше, длиться долго не могло, и Меншиков это чувствовал.

С другой стороны, светлейший, как и другие, понимал, что отстранить великого князя Петра от наследования престола, как в 1725 году, вряд ли удастся – достойного соперника ему не было, к тому же Петру явно симпатизировали многие из подданных Екатерины. В сентябре 1725 года Кампредон писал в Париж, что императрица веселится, «а между тем за кулисами множество людей тайно вздыхают и жадно ждут минуты, когда можно будет обнаружить свое недовольство и непобедимое расположение свое к великому князю. Происходят небольшие тайные сборища, где пьют за здоровье царевича».

Хотя Кампредон и не указывает конкретные имена, мы понимаем, что речь идет о тех, кто потерпел поражение 28 января 1725 года, кто был недоволен господством «портомои» и всевластием Меншикова. Пока дальше многозначительных тостов за внука Петра Великого дело не шло, но было ясно, что «идея уже овладевает массами». Меншиков, как опытный царедворец и политик-реалист, понял, что бессмысленно бороться с судьбой, раз за разом возносившей сына царевича Алексея к подножию трона, что необходимо использовать свою могущественную власть для того, чтобы привлечь великого князя и «бояр» на свою сторону, дабы и в дальнейшем «володеть» Россией.

Великий князь Петр уже давно привлекал внимание брачных прожектеров. Мы помним, что в 1721 году с планом женитьбы Петра на цесаревне Елизавете приезжал австрийский дипломат граф С.Кинский. Тогда он говорил русским партнерам, что брак племянника и тетки – вещь обычная для европейских династических нравов, а «пользы» от этого огромны и для страны, и для ее союзников. И вот в 1726 году к этой идее вернулся Остерман, аргументируя предполагаемый союз уже ссылкой на времена доисторические: «Вначале, при сотворении мира, сестры и братья посягали [друг на друга] и через то токмо человеческий род распложался, следовательно, такое между близкими родными супружество отнюдь общим натуральным и божественным законам не противно». Но Меншикова, читавшего этот проект, не слишком мучили нравственные, религиозные или юридические аспекты проблемы: ради власти он мог поженить кого угодно, и никто бы не произнес ни единого слова несогласия, а беспринципные «теоретики», подобные Остерману и Феофану, обосновали бы такое решение, даже если бы оно касалось брака родных сестры и брата. Светлейшего волновало другое: а что от этого будет иметь лично он? Так, вероятно, и возникла идея брака великого князя и одной из дочерей светлейшего.

Возможно, что толчком, ускорившим осуществление этого плана, были действия иностранных дипломатов, заинтересованных в подобном альянсе. Меншиков представлялся им серьезной политической силой, на которую замыкались многие внешнеполитические действия европейских держав. На него, как на продолжателя дела Петра, делали ставку и в Вене, и в Копенгагене, и в других столицах. Неизбежный приход к власти великого князя, который символизировал попятное движение России, беспокоил ее потенциальных союзников. Совместить интересы Меншикова и группировки Петра II и тем самым сохранить преемственность, предсказуемость и стабильность российской политики можно было путем брака Петра и одной из дочерей Меншикова.

Как вспоминал два года спустя датский посланник Вестфален, именно он предложил австрийскому коллеге Рабутину план этого брачного союза: «Дайте ему (Меншикову. – Е.А.) понять, говорил я, что в его руках прекрасный случай возвести свою дочь в сан царицы Всероссийской, выдав ее замуж за царевича; добудьте какое-нибудь письмо от императора (Карла VI. – Е.А.), способное убедить его в согласии императора на такой брак, обнадежьте его… а я найду случай внушить князю все эти мечты, дабы они охватили его сердце, прежде чем вы заговорите формально о возможности их осуществления».

Рабутин использовал совет, написал в Вену, получил необходимое письмо с гарантиями и «добрую сумму денег» для «взбадривания» Меншикова. Думаю, что Вестфален не фантазирует и все это можно проверить по венскому и копенгагенскому архивам, где хранится переписка послов при русском дворе. Из «Повседневных записок» также известно, что светлейший против обыкновения посетил 10 марта Рабутина, у которого раньше никогда не бывал. После этого, воодушевленный поддержкой цесаря, Меншиков стал действовать более решительно и открыто. Происходило это примерно во второй половине марта 1727 года. Младшая дочь Саша, четырнадцати лет, по какой-то причине для высокой цели не подошла, и к браку с царем была определена старшая – пятнадцатилетняя Мария, за год до этого помолвленная с графом Петром Сапегой.

Знатный польский шляхтич граф Ян Сапега, староста Бобруйский, приехал в Петербург в 1720 году и попросил у Меншикова руки его дочери для своего сынаПетра. Польщенный предложением, Меншиков согласился – ведь недаром он выводил свою мифическую, придуманную льстецами генеалогию от древнего польского рода. До замужества девятилетней Марии много еще должно было утечь невской воды, Сапеги же прочно поселились в Петербурге, пользуясь покровительством и светлейшего, и самой императрицы. Как и во многом другом, Александр Данилович и тут не знал меры: по его ходатайству 10 марта 1726 года Ян Сапега, не совершивший ни единого подвига на поле брани, стал генерал-фельдмаршалом русской армии, кавалером ордена Андрея Первозванного, а его сын, жених Марии, – камергером. А через день в присутствии Екатерины и всего императорского двора состоялось обручение Петра Сапеги и Марии Меншиковой, получившей в приданое поместья и 100 тысяч рублей.

И вдруг весной 1727 года произошла резкая перемена – помолвка была аннулирована, императрица дала согласие на брак Марии Меншиковой и великого князя Петра. По сообщениям дипломатов, обе цесаревны, Анна и Елизавета, как и голштинский герцог, умоляли царицу отменить свое решение. Они понимали, чем грозит им превращение Меншикова в тестя будущего императора Петра II. Но Екатерина осталась глухой к просьбам дочерей и зятя. В чем же дело? А в том, что в него вмешался Амур…

Как ни больна была императрица Екатерина (Маньян 19 апреля писал, что «государыня до того ослабла и так изменилась, что ее почти нельзя узнать»), юноши ей нравились как и прежде, и она все пристальней поглядывала на симпатичного жениха Марии Меншиковой. Вестфален вполне определенно пишет по этому поводу: «Государыня прямо отняла Сапегу у князя и сделала своим фаворитом, намереваясь, как скоро он прискучит, поженить его на своей племяннице (Скавронской. – Е.А.). Это дало Меншикову право заговорить с государыней о другой приличной партии для своей дочери, причем он осмелился предложить брак княжны с молодым царевичем. Царица была во многом обязана Меншикову. Старый друг ее сердца (son ancien ami de coeur), он ее – простую служанку в своем доме – представил царю (Петру I. – Е.А.) сначала в качестве фаворитки, затем немало содействовал решению государя признать ее супругой, он же вместе с Толстым, наконец, возвел ее на престол Всероссийский».

Одним словом, два «старых сердечных приятеля», тесно связанные почти четверть века, доставили друг другу последнее удовольствие – совершили дружественный «обмен»: жениха Марии взяла себе императрица, а Меншиков получил в женихи своей дочери великого князя. Секрет этот утаить не удалось – дочери светлейшего было запрещено видеться с Сапегой, а тот уже не выходил из дворца до дня смерти царицы.

Вероятно, через наушников и соглядатаев Александру Даниловичу стало известно, что его ловкий план был крайне недоброжелательно встречен в кругу его же ближайших сподвижников. Их понять можно: П.А.Толстой – главный следователь по делу царевича Алексея – осознавал всю опасность восшествия на престол сына казненного царевича, а также возвращения из монастыря бабки великого князя – бывшей царицы Евдокии Лопухиной. Не могло быть иллюзий относительно будущего и у других беспородных «птенцов» Петра Великого, которых, несомненно, оттеснили бы от подножия трона родовитые друзья Петра II. Тревожился за свое будущее генерал И.И.Бутурлин, который привел гвардейцев к Зимнему дому в ночь смерти Петра I. Волновался вчерашний денщик царя, а ныне влиятельный хозяин столицы – генерал-полицмейстер граф А.М.Девьер. Не мог спокойно спать и обер-прокурор Сената Г.Г.Скорняков-Писарев.