Оценить:
 Рейтинг: 0

Сексуальность в цивилизации: социогенез сексуальности

Жанр
Год написания книги
2015
<< 1 2 3 4 5 6 ... 10 >>
На страницу:
2 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Человеческие языки содержат гораздо больше слов, чем необходимо для повседневного общения. Эксперименты, проведенные специалистами по эволюционной психологии, показали, что мужчины при виде красивых девушек начинают чаще использовать редкие слова. Это подтверждает гипотезу, согласно которой избыточные лингвистические способности служат демонстрации интеллекта. По мнению лингвистов, для того, чтобы абсолютно точно выразить любую мысль, англоговорящему человеку достаточно знать 2000 наиболее часто употребляемых слов. Для полноценного понимания художественной литературы нужно знать 9000 слов, а для поддержания практически любой беседы достаточно 6000—7000 слов (Nation I. S. P. 2006). Между тем среднестатистический образованный англичанин свободно владеет 20 000 слов, и совсем не редки люди со словарным запасом в 100 000 и более слов. Одно из возможных объяснений состоит в том, что избыточные лингвистические способности человеческого мозга развились под действием полового отбора как средство демонстрации собственной приспособленности и креативности своих генов.

Подобные демонстрации очень широко распространены в животном мире, причем часто они идут в ущерб жизнеспособности «хвастунов». Например, яркая окраска некоторых рыб делает их вероятной жертвой хищников, а пресловутый павлиний хвост крайне мешает в полете. Однако если самки предпочитают именно таких самцов, то этот признак оказывается для них адаптивным. По эволюционной логике самок, если этот «красавец» выжил с таким неуклюжим хвостом, то значит, он «умный», то есть способен добывать пищу и, следовательно, выкормить потомство. Кроме того, самка, вздумавшая пойти наперекор моде и выбравшая тусклого самца, рискует произвести на свет таких же непривлекательных сыновей, которые никому не будут нужны и поэтому не оставят потомства.

Смелая гипотеза о том, что «лингвистическая избыточность» является аналогом павлиньего хвоста, косвенно подтверждается следующими обстоятельствами. Во-первых, известно, что словарный запас человека сильно коррелирует с уровнем интеллекта. Во-вторых, интеллект является весьма надежным показателем «качества генов» В-третьих, представители самых разных человеческих культур считают интеллект важнейшей характеристикой брачного партнера. На словах как мужчины, так и женщины, повсеместно очень высоко ценят в своих партнерах интеллект. Однако специально проведенные исследования показали, что женщины при этом говорят правду, а мужчины чаще лукавят. В этих исследованиях оценивалась «результативность» брачных объявлений. Мужские брачные объявления получают тем больше откликов, чем выше заявленный в объявлении уровень образования. Женские объявления, напротив, оказываются более успешными, если в них заявлен низкий образовательный уровень. Этот и другие факты говорят о том, что женщины действительно предпочитают умных мужчин, тогда как мужчины избегают женщин, более умных и образованных, чем они сами.

Немаловажно и то обстоятельство, что словарный запас, как и интеллектуальный уровень, очень сильно зависит от генов. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные исследования, проведенные на одно- и разнояйцовых близнецах. Показано, что в рамках одной и той же культуры до 75% индивидуальной изменчивости по размеру словарного запаса объясняется генами, и лишь 25% имеющихся различий можно объяснить влиянием окружающей среды, то есть воспитанием и обучением. Для проверки гипотезы о том, что редкие слова в языке нужны мужчинам для демонстрации своего интеллекта, психологи из Ноттингемского университета Великобритании Джереми Розенберг и Ричард Танни (D. Rosenberg & R. J. Tunney) провели простой эксперимент на 85 добровольцах – студентах того же университета. Среди испытуемых было 33 юноши (средний возраст 21,1 лет) и 52 девушки (средний возраст 19,3 лет). Испытуемых случайным образом поделили на две группы. Студентам из первой группы показали на экране фотографии четырех юных фотомоделей противоположного пола (фотографии были взяты из модных журналов). Испытуемый должен был выбрать из этих фотографий самую привлекательную, вообразить себе романтические отношения с выбранной фотомоделью и изложить свои фантазии в письменном виде. При этом три другие фотоизображения исчезали, а выбранная фотография оставалась на экране в продолжение всего эксперимента. Студентам из второй группы предлагали на выбор четыре фотографии пожилых (примерно 50-летних) фотомоделей противоположного пола, тоже просили выбрать самую привлекательную, а затем описать не роман с избранным персонажем, а встречу и беседу без сексуального контекста. На описание воображаемого общения с фотомоделью студентам из обеих групп давалось три минуты. После этого, не убирая с экрана выбранную испытуемым фотографию, экспериментаторы просили студентов описать свои впечатления об учебе в университете. На это «сочинение» давалось десять минут, и именно эти тексты потом анализировались исследователями. Тексты с описаниями воображаемой встречи анализу не подвергались, поскольку соответствующие задания были разными в двух группах испытуемых: одни описывали романтические отношения, другие – нейтральную беседу, и это могло повлиять на частоту употребления редких слов. Экспериментаторы ожидали, что мысли о романтических отношениях с привлекательной особой противоположного пола должны активизировать у студентов инстинктивную программу ухаживания и «сексуальных демонстраций». Из сочинений затем удалили слова, входящие в сотню наиболее часто употребляемых, что привело к сокращению текстов на 44%. Для оставшихся слов подсчитали частоту их встречаемости в стандартной подборке образцов устной и письменной английской речи общим объемом в 100 млн слов. Для каждого сочинения была подсчитана средняя частота встречаемости редких слов. Полученные результаты полностью соответствуют гипотезе о том, что мужчины используют редкие слова в качестве «сексуальной демонстрации». Кроме того, после воображаемых романтических отношений с юной фотомоделью юноши употребляли редкие слова значительно чаще, чем после воображаемого общения с пожилой фотомоделью. Что же касается девушек, то они, наоборот, после воображаемого романа с юным красавцем пользовались более «примитивной» речью, чем после мысленного общения с пожилым мужчиной.

Согласно теории полового отбора, более активные «сексуальные демонстрации» должны осуществляться тем полом, который вкладывает в потомство меньше ресурсов; у большинства видов, включая человека, этот пол – мужской. Удивительно, что программы сексуального обольщения включались у девушек на пожилых мужчин. Известно, что девушки действительно предпочитают немного более зрелых мужчин, но оптимальная разница в возрасте с точки зрения среднестатистической девушки составляет 3,42 года, а не 38 лет, как было в эксперименте. Просто трехминутной экспозиции стимула было недостаточно для включения весьма ответственных программ обольщения более вероятного молодого партнера, тем более, что уместность подобной демонстрации становится ясна после тестирования интеллектуальных качеств мужчины. Кроме того, девушки на инстинктивном уровне знают, что мужчин пугают слишком умные женщины, и поэтому стараются употреблять меньше умных слов, когда поблизости есть привлекательные особи противоположного пола.

Сексуальное общение зависит от множества факторов: полученного в детстве воспитания и образования, избранного образа, принятого в данном обществе стиля общения, уровня сексуальной культуры, возраста, состояния здоровья партнеров, принадлежности к определенной религии, расе, территории проживания и многих других. Влияние сексуального общения неоценимо. Например, семейный терапевт Виржиния Сатир (1916—1988) рекомендует обнимать ребенка несколько раз в день, говоря, что четыре объятия совершенно необходимы каждому человеку просто для выживания, а для хорошего самочувствия нужно не менее восьми объятий в день.

Адекватное сексуальное общение позволяет партнерам знать и понимать сексуальные желания и проблемы друг друга, что вносит большой вклад в развитие и поддержание удовлетворительных и длительных сексуальных отношений (Деммонс Т., 1999). Вместе с тем, по ироничному замечанию Э. Берна: «О сексе нелегко говорить и писать понятно и доступно для всех, главным образом потому, что эта тема скользкая и влажная».

Наиболее поздним эволюционным продуктом и наиболее мощным социальным инструментом общения являются вербальные коммуникации. Сексологическая терминология, по мнению К. Имелинского, пока еще недостаточно унифицирована (Имелинский К., 1973) Разумеется, она включает некоторые, уже ставшие универсальными термины: потенция, эякуляция, либидо, половой акт, эрекция, но помимо них существует целый пласт языковых конструкций, раскрывающих смысл и содержание сексуальных коммуникаций. Особо яркие аттитюды сексуального поведения находят выражения в фольклоре и анекдотах на сексуальные темы. В социальной психологии аттитюд понимается как предрасположенность к определенному социальному поведению. Выделяют четыре основные функции аттитюда: 1) социально адаптивную, позволяющую извлекать конкретную выгоду в ситуации; 2) когнитивную, упрощающую ориентацию в обстановке и оценку происходящих событий; 3) самовыражения личности в экспрессивно-оценочных мнениях и поведении; 4) психологической защиты, предохраняющей личность от внутренних конфликтов и поддерживающей самооценку. В трехкомпонентной теории аттитюда М. Смита также различают когнитивный, аффективный и конативный, то есть поведенческий, компоненты. Многими эмпирическими исследованиями обнаружена возможность рассогласования, как между отдельными компонентами аттитюда, так и между аттитюдом и реальным поведением, исходя из чего Мендель Рокич (1918—1988) усложнил структуру аттитюда, предположив одновременное существование двух аттитюдов, каждый из которых может актуализироваться в данный момент времени – на объект и на ситуацию. Считается, что легкодоступные, спонтанно возникающие аттитюды, в конечном счете, определяют поведение индивида. Совокупность аттитюдов человека, взаимосвязанных между собой и отличающихся от других его аттитюдов, называют кластером аттитюдов. Кроме того, кластером аттитюдов также называют некоторое множество родственных аттитюдов членов социальной группы, которые показывают сильную ковариацию, когда высокие или низкие показатели по одному аттитюду внутри кластера сопровождаются высокими или низкими показателями по другому аттитюду.

Нет и, очевидно, не может быть данных о «среднем» количестве аттитюдов у среднестатистического человека: в сущности, любой «социальный» объект, с которым индивид вступает во взаимодействие, может продуцировать возникновение аттитюда. Никто не подсчитывал специально количество людей избегающих, стесняющихся или форсировано использующих вербальное сексуальное общение. Многолетний авторский опыт педагогической работы со студентами психологических специальностей показывает, что практически в любой учебной группе при интериоризации сексологических материалов возникает ситуация, близкая к нормальному распределению предъявляемых аттитюдов. Примерно третья часть аудитории демонстрирует полярные оппозиции: либо безмолвно переваривает информацию и стремится сдать зачет только в письменной форме, либо с удовольствием высказывается на сексуальные темы, озвучивает групповые аттитюды, задает вопросы, часто примитивизированные, но ориентированные на групповое эмоциональное отреагирование сексуальных проблем членов группы. Две трети аудитории при внешне сдержанном стиле отреагирования, тем не менее, озвучивают и пытаются вербализировать периферийную зону сексуальных проблем и ориентируются именно на собственные проблемы в зачетном реферате по курсу сексологии.

Похожая картина наблюдается в медицинской, психологической, консультативной и журналистской практике. По данным московского сексолога Ю. П. Прокопенко среди пациентов всегда находятся люди, шокирующие его своими высказываниями при уточнении анамнеза и при этом даже не понимающие, насколько вульгарно звучит их речь. Журналист Владимир Шахиджанян – автор «1001 вопроса про ЭТО» – проанализировал почту изданий, имеющих сексуальные рубрики, и подсчитал, что примерно 10% читателей резко возражают против подобных публикаций. Впрочем, для негативного восприятия информации сексуального характера совсем необязательно, чтобы она носила вульгарный или примитивный характер. Непереносимость любых разговоров о сексе среди некоторых социальных групп с очевидностью выявилось в середине 90-х годов в бурной реакции на безобидную, по общему мнению, телепрограмму «Про ЭТО». В одном из публичных требований к властям запретить эту передачу говорилось: «Очередное преступление совершено на телеканале! Мы наблюдали 30 минутное глумление над источником той реки, что называется род человеческий, глумление над таинством зачатия! Исчезли напрочь такие категории Вечности, как „стыд“, „грех“ из сознания авторов и участников программы! Каннибализм в его самой жуткой и омерзительной форме (т. е. пиршество плоти пап и мам над трупами собственных младенцев) признано нормой. Это уже край!». Очевидно, что дефицит аргументации здесь с лихвой перекрывается экспрессивностью фразеологии. Справедливости ради стоит напомнить, что в этот период в Госдуме рассматривались два законопроекта: о репродуктивных правах граждан и о насилии в семье, причем первый законопроект предусматривал создание государственной системы сексуального образования по мировым стандартам. Поэтому нападки на указанную телепрограмму и готовившиеся к утверждению программы сексуального образования были не более чем частью ожесточенной политической борьбы, выплеснувшейся в СМИ из парламентских стен. Правда, в результате этой схватки, в 1996 году разработка и внедрение программ сексуального образования в школах были действительно отменены, что в итоге внесло негативный вклад в статистику ранних половых связей, абортов несовершеннолетних, роста числа ВИЧ-инфицированных в подростковой среде. Поэтому трудно сказать, что выиграла от этих запретов общественная нравственность, но что общественное здоровье понесло невосполнимые потери очевидно даже на первый непредвзятый взгляд.

Виды сексуальной лексики

Интерес к сексу имплицитно присущ человеку с детства до глубокой старости. Современное общество в отношении информации сексуального характера напоминает секту молчунов, сексуальное табу которых взорвал словесный поток, который зачастую перетекает в речевой экстрим. Массовая визуальная сексуализация рекламы и телевидения в целом, моды, литературы, театра, печатных СМИ, сферы услуг поразительным образом сочетается со стагнацией сексуальной лексики и разговорной практики, несмотря на целый пласт эротической литературы от заветных сказок Афанасьева и юнкерской поэзии Лермонтова до тайных записок Пушкина. Табу на сексуальную лексику ощущается даже в Интернете, где реально отсутствует цензура и легко генерируется обсценная, то есть ненормативная лексика. В частности, новый язык Интернета, так называемый «олбанский», с его упрощенно-переиначенной сексуальной лексикой все больше напоминает язык деревенских старушек, которым непристойность мерещилась даже в слове хулиган, отчего они произносили его как «фулюган».

Значительный вклад в понимание этой проблемы внесли работы Л. М. Щеглова и И. С. Кона, где шло упоминание о вербальных табу – одних из центральных регуляторов сексуальной культуры. Отмена цензуры в конце ХХ века не привела к автоматическому снятию этого табу и освобождению сексуальной лексики от неприличия и вульгарности. Поэтому в общественном сознании используются различные приемы маскировки сексуальных выражений, в том числе эвфемизмы, то есть часто созвучные заменители обычно непристойных слов. Распространенные сексуальные непристойности можно заменить многоточием, написать «задом наперед» или «вверх ногами», заменить или опустить отдельные буквы. Можно не вводить окружающих в краску, написав их латинским шрифтом или клавиатурными символами. Но в первом случае все равно присутствует неприятный осадок, а во втором к нему добавляется сложность понимания выражения. Например, известные бранные выражения: послать на «…» или в «…». Соответствующие пропущенные слова при этом воспринимаются, как ругательства, а не как анатомические обозначения. Этот стыдный язык, усвоенный на улице и перекочевавший в современную речь, у многих вызывает скорее омерзение, чем стремление ответить оппоненту на нем же. Как у А. Чехова: «Слушая их отборную ругань, можно подумать, что не только у моего возницы, у лошадей и их самих, но и у воды, у парома, у всех есть матери»…

Большинство людей, перешагнувших через этот порог, попадает на второй уровень – язык вульгарных иносказаний, скрывающий под брутальной оболочкой трудность вербализации сексуальных событий и переживаний. Знакомая многим терминология: «спустил», «вдул», «кончил», – основа этой стилистически сниженной лексики. Благодаря первым переводам порнографических видеокассет в обиход прочно вошел термин «трахнуть», бульварная литература обогатила язык своими тошнотворно-приторными неологизмами, многие шоумены и политики в прямом эфире используют жаргонные выражения, и это насилие над языком стало элементом обиходной культуры.

К повседневному, обыденному языку можно было бы отнести и детский язык, который на этом фоне выглядит высшим стандартом конкретности и пристойности, несмотря на внешнюю наивность терминологии. Со своими «писюками», «попками» и прочими нарочитыми примитивизмами этот язык выглядит смешным и потому просто неприемлем для тех, кто чуть постарше. Хотя в больницах и домах престарелых этот язык используется достаточно широко. В некоторых детских мультфильмах попытались внедрить в детскую лексику странное на слух выражение «тили-тили-тесничать», производное от «тили-тили-тесто». В детском фольклоре оно имеет ряд различных, далеко не всегда ясных и оптимистичных продолжений. В одних на первый план выходят явные чудачества невесты: «Вдруг невеста под кровать, а жених ее искать!», в других проступает полное отсутствие какой-либо планомерности действий: «Поехали купаться – стали целоваться!», в третьих звучит предостережение игнорирования правил личной гигиены («По полу катались, Крепко целовались»), безопасного секса («Тесто засохло (?) – Невеста-то сдохла!») и женского коварства («Тесто упало (???) – Невеста пропала»). Видимо поэтому в дворовых песочницах и детских садиках мальчики и девочки все равно, объясняются старыми добрыми словами. Кстати, детский язык также не свободен от общей тенденции принижения генитального и его брутальности, что ярко отражается в детском ироническом фольклоре:

«– Мама, меня Вовка обозвал пиписькой!

– А ты как бы хотела?

– Пиписечкой…»

Формирующаяся в детстве картина мира у ребенка отличается естественной наивностью и непорочностью неведения. Взрослые нередко побаиваются заглянуть в детскую субкультуру – потаенную, развивающуюся и существующую по своим законам. Но никто не освобождал родителей от влияния на половую социализацию за счет качества получаемой информации и сексуальной осведомленности ребенка. Эти эффекты достижимы за счет использования адекватной сексуальной риторики – языка, на котором дети обсуждают темы пола и который необходим для нормального развития ребенка.

Помимо возрастных существуют и другие терминологические проблемы. Например, термин «пенис» у большинства людей вызывает замешательство, так как ассоциируется чем-то не слишком внушительным. Этот термин годится для обозначения невозбужденного состояния полового члена в отличие от «фаллоса» – обозначающего его в состоянии эрекции, что тоже порой звучит не к месту архаично и слишком высокопарно. Некоторые считают, что достаточно сносно и не столь вульгарно звучит фраза «заниматься любовью». Действительно, на первый взгляд в ней есть нечто возвышенное. Никто не может предсказать, что будет утром с людьми, которые вечером «совокуплялись», осуществляли «коитус» или проводили «половое сношение». Те же, кто «занимались любовью», просто обязаны утром проснуться близкими людьми. Поэтому, на первый взгляд, такой фразеологический оборот предпочтительнее остальных, хотя на самом деле он низводит любовь до простого физиологического акта.

Семантическая структура сексуальной лексики отражена в следующей таблице.

Рис.1. Виды сексуальной лексики

В профессиональной среде (биологии, зоологии, медицине и других) принят научный язык, описывающий репродуктивные процессы и половое поведение в целом. У некоторых водорослей, бактерий, инфузорий половой процесс называется конъюгацией. У животных, включая высших, это копуляция, соединение двух особей при спаривании. У людей это коитус или соитие, половой акт, а в юридических документах – «половое сношение». Не лучшим образом обстоит дело и с конечным результатом сексуальной активности, обозначаемым как сексуальное удовлетворение или оргазм. А многие характеристики любовной связи («сожительство», «сексуальные отношения», «прелюбодеяние», «адюльтер») звучат скорее как обвинения в греховности или нарушении закона. Беда всех этих терминов в том, что они кажутся чересчур формальными, оценочными и холодными, особенно когда речь идет о близких и любимых людях.

Язык сексологии содержит по большей части медицинские и биологические термины, позволяющие специалистом безошибочно описать происходящие события и точно понять друг друга. Но этот язык, как и любой профессиональный арго, имеет тенденцию превращаться в элитарную тайную лексику, которая преграждает непосвященным путь к знанию. Например, в Интернете получил хождение следующий анекдот: «Представленная автором психоделическая фантасмагория раскрывает перед читателем диалектическую экзистенциальность синдрома посткоитальной рефрактерности, когда индивидуум не способен селективно абстрагироваться от имманентно присущих ему девиантных аберраций, являя тем самым яркий пример конвергенции деструктивной ментальности и перманентно когнитивного креатива. Рекомендовано для самостоятельного изучения в 1—3 классах начальной школы». Небольшая терминологическая коррекция, предпринятая авторами этой книги, оказалась необходимой исключительно для придания цитированной фразе реального сексологического смысла. С точки зрения обыденной логики эта избыточная наукообразность, которая звучит как полная абракадабра, издевательски иллюстрирует глупость любых попыток сексуального образования детей. Подобная конструкция скорее озадачивает, чем помогает разобраться в материале даже искушенному профессионалу, и служит своеобразным предостережением против терминологических перегрузок любого педагогического процесса.

К тому же профессиональные термины нередко по-разному воспринимаются представителями различных научных школ. Например, содомией нередко называют гомосексуальные или зоосексуальные контакты, тогда как она в широком смысле является синонимом анального (иногда орального) секса и может быть гомосексуальной, гетеросексуальной и зоосексуальной. В «занаученном» общении, речевая коммуникация начинает походить на игру в испорченный телефон: «Табу на интромиссию в пубертате не исключает куннилингуса и фелляции; что некоторые считают перверсивной девиацией, в отличие от соматического коитуса, направленного на прокреацию». Сохраняя анонимность автора этих сентенций из соображений профессиональной этики и во избежание обид, важно отметить следующее. Кажется, все понимают, о чем идет речь, но только специалисту ясно, насколько далек автор этой сентенции от реальных проблем сексологии. Понятно, что терминологическая ангажированность очень часто является маскировкой недостаточной компетенции авторов научных публикаций и «говорить красиво» еще не значит «говорить верно».

По мнению некоторых исследователей, наряду с упомянутыми языками есть еще целый ряд особых слов и выражений, своего рода сексуальных диалектов подпольной лексики. Известно, что представители сексуальных меньшинств изъясняются на своем жаргоне. Например, у гомосексуалов есть словечки «братец», «армянская королева», «бык», «жена», «петух» и прочие, которые означают совсем не то, что под ними подразумевается в повседневной жизни. У влюбленных людей зачастую существует свой особый, оригинальный и изобретательный язык, в котором они как бы зашифровывают свои сексуальные мессиджи через уменьшительные и ласкательные слова и выражения, что дает обильную пищу для иронизирования.

«– Как ты называешь свою жену?

– … «зайка», «рыбка», «птичка»…

– А она?

– Она ушки развесит, глазки выпучит и клювиком щелкает…»

Было бы ошибкой предполагать, что неприличные слова эротичны сами по себе. Чем более культурным и разносторонним является человек, тем он восприимчивее к утонченной, художественной, богатой фантазией лексике, и тем сильнее он стремится к образному стилю речевого общения и иному набору слов в сексуальной риторике. Слов, способных отразить естественную цельность явлений, ставших частью любовной культуры.

Неприемлемость «детского», «вульгарного», «обыденного», «научного» языков зачастую сводят общение супругов и половых партнеров к языковому вакууму, компенсирующемуся лишь многозначительными намеками. А для бытового общения, разговорной речи, воспитательной деятельности необходимы любовная лирика, высокий слог, литературный язык. Для этого стоит вспомнить классическую и современную прозу и поэзию, обратиться к красноречивому Востоку и соединить всё лучшее, что есть в настоящей литературе о любви. Порой такие слова приходится выискивать и придумывать. В советские годы на сексологическом приеме можно было услышать такие жалобы: «Ровесник отказал» или «Нет подъемной силы», и тогда этот эзопов язык занимал самую высокую строку в рейтинге видов сексуальной лексики. Сегодня пациенты сексолога свободно оперируют научными терминами, но иногда путают эрекцию и эякуляцию, влечение и робость в реализации сексуальной активности или подменяют некоторые термины созвучными, например, называют поллюции «коллизиями». Именно на мягкое, ненавязчивое употребление медицинских терминов следует обратить самое пристальное внимание, иначе в обыденном языке по-прежнему будут властвовать стыдные, вульгарные и пошлые слова и выражения.

В европейских языках существует приблизительно шестьсот слов для обозначения мужских и женских гениталий и свыше полутора тысяч – для описания полового акта. Для этих целей французы, например, используют почти сорок слов. У Г. Н. Кэри из Чикаго в начале XX века список синонимов для обозначения полового акта занимал 29 страниц. Он начинался со слов «acme of delight» («пик восторга») и заканчивался словом «work» («работа»). У Д. Клеленда в 18 веке в книге «Фанни Хилл» можно обнаружить свыше 50 метафорических вариантов для обозначения пениса («хозяин», участник пиров», «срыватель замков», «соска любви» и т. д.). У немцев есть свой разговорный, но, к сожалению, не очень пристойный словарный запас, а в литературном языке нет даже приличного слова для обозначения любовного акта, кроме неблагозвучного «ficken» («трахаться»). Многие слова по большей части считаются запретными и неприличными.

Русский язык позволяет варьировать самые сложные понятия. Может быть, и поэтому его называют «великим и могучим». В сравнении с полутора тысячами европейских понятий в русском языке для выражения любви используется более 50 000 слов, если верить популярному словарю С. И. Ожегова. Наверное, это разнообразие нередко озадачивает исследователей эротической лексики в изучении проблемы, но одновременно оно позволяет максимально индивидуализировать выражение любовных чувств и отношений в каждой паре.

Ю. П. Прокопенко в конце прошлого века собрал некоторые известные синонимы из сексуальной лексики, свойственные российской сексуальной культуре. Если расставить эти термины по предлагаемым выше уровням, то получится следующая картина:

Мужские половые органы:

Литературные слова: лингам, фалл, фаллос, уд, чресла, – пришли к нам в язык из далекой истории.

Научные слова: половой член, гениталии, пенис, детородный орган, причинное место – в большинстве своем используются в профессиональном языке сексологов.

Детские слова: писька, кокушки, петик и проч., – существуют в диалогах детей между собой и с родителями.

Вульгарные и жаргонные слова составляют большинство в обыденной речи и отражают общекультурный уровень различных социальных групп: аппарат, барышка, бейцалы, верж, весельчак, винт, водопровод, гланс, зверек, игрушка, крюк, кукуруза, палец двадцать первый, пачкун, убивец, фол, хам, хорек, чудак, щекотун и другие. Но есть литературные примеры. Например, в книге «Физиология брака» (М. Кинесса,1990) приведен несколько иной состав выражений для обозначения половых органов мужчин: ласкун, лебедь, балун, султан, елда, малыш, принц, король, голован, слон, ванька-встанька, жених, василек, счастливчик. Применительно к женщинам используются: манилка, лебедушка, цесарка, дурилка, хмелевка, чародейка, сластунья, любава, гетера, пава, костянка, обезьянка, княгиня, невеста, мадонна, вакханка. Многие из этих слов звучат гораздо приятнее, чем просто гениталии, но поэтически заметно уступают восточной терминологии (в даосизме, например: струна лютни, маленький ручеек, черная жемчужина, дно долины, внутренние двери, северный полюс). В разговорной речи между партнерами такой набор терминов гораздо приятнее и благозвучнее, разумеется, если подобный лексикон вводится в оборот с обоюдного согласия.

Но тут есть одна проблема. Каждому человеку хочется выглядеть достойно и красиво в глазах любимого, а неадекватная фразеология способна убить зарождающиеся ответные чувства. Поэтому риторические навыки неизбежно совершенствуются с возрастом и опытом сексуальных отношений. Уровень сексуальной лексики постепенно усложняется от низкого, стыдного, вульгарного языка к высокому, поэтичному, красивому слогу. Появление литературных оборотов в обыденной речи и использование новых слов, фраз и выражений со временем обогащают вербальное сексуальное общение. Поэтому одна из серьезных проблем развития сексуальности состоит в ознакомлении не только с терминологическим словарем сексологии, но и в привитии навыков пользоваться им с юных лет.

Перед современной культурой стоит важная задача выработать достаточно точный и пристойный язык интимного общения, пригодный для употребления в публичных сферах и частной жизни людей. Приличная разговорная речь становится все более востребованной не только в современном обществе, которое претендует называться цивилизованным, но и в межличностном общении между партерами.

Выводы

Медицинская сексология – единственное направление науки о поле и половых отношениях, которая получила в России официальный статус. Преобладающие в ней специфические термины составляют лексическое поле общения специалистов сексологов, андрологов, урологов, гинекологов, психотерапевтов. В то же время, в разговорной речи параллельно на протяжении многих веков обитает особая сексуальная риторика с использованием стыдного, вульгарного, детского, обыденного, научного и литературного языка.

Интерес к сексуальной теме проявляется у людей в разной степени. При этом современное состояние сексуальной грамотности и владения риторикой не всегда достаточны для взаимопонимания между людьми. В современной сексуальной лексике присутствует множество слов и словосочетаний, отражающих реальности сексуальных отношений в современном обществе. Но в многообразии языков вербального сексуального общения отчетливо прослеживается дефицит уровня сексуальной культуры огромных слоев населения.

Литература

Берн Э. Секс в человеческой любви. М.: Московский кадровый центр. 1991.

Восточная культура секса: Дао любви. Л., 1990.

Восточная культура секса: Тантра-йога. Л., 1990.

Имелинский К. Психология половой жизни. М.: Медицина, 1973.
<< 1 2 3 4 5 6 ... 10 >>
На страницу:
2 из 10