Все как у людей
Я сказал ей свое имя, и она кивнула.
– Ты не обижайся на меня, хорошо? У меня с памятью все в порядке, просто тренер к нам на каждую тренировку кого-то нового приводит, всех не упомнишь. Да и знакомиться времени нет. А я не могу так. Если человека хотя бы два раза подряд вижу, я хочу что-нибудь знать о нем. Имя – как минимум. А ты уже три раза был… или даже больше.
– Три, – подтвердил я.
– Вот видишь! Тогда давай рассказывай о себе что-нибудь. Мне ужасно интересно, кто ты такой.
Я снова смутился. Вроде бы какие могут быть проблемы в том, чтобы рассказать, кто ты есть, но столь жесткой требовательностью я был сбит с толку. На мгновение я даже забыл, зачем сюда пришел, и последующие несколько секунд стоял и молчал, пожимая плечами.
Таня ждала. Пауза затягивалась. Напряжение нарастало. Наконец, я сказал:
– Да нечего мне о себе рассказывать. Обычный я. Как и все.
– Да-да, – отразила она. – Две руки, две ноги, посередине палка.
– Именно так.
– Ты на каком факультете учишься?
– На судомеханическом.
– Я тоже. Только ты, наверное, плавсостав, да?
– Да.
– А я на технолога учусь. В порту хочу работать. Схемы разные составлять, а по возможности в логистику уйти. Там тепло, уютно и не надо носить робу. Девочкам самое то.
– Что такое логистика? – перебил я ее.
Таня, ничуть не скупившись на разъяснение, отвечала:
– Грузы в порт приходят и уходят. Их распределением кто-то должен заниматься. Вот над этим и трудятся логисты. На самом деле, они еще много над чем трудятся, но я в такие подробности не вдавалась. Рано еще. Только второй курс. – Кто-то из ее знакомых мальчиков прошел мимо нас. Таня подарила ему сказочную улыбку и повернулась ко мне. – Вот еще кто-то из ваших.
– Из наших?
– Имеется ввиду из тех, кого наш тренер нашел в тренажерном зале. Ты его знаешь?
– Впервые вижу.
– Круто. А ты хоть с кем-нибудь из тренажерного зала знаком?
– Нет.
– Почему?
– Не довелось. Я туда не за знакомствами хожу, а чтоб упражнения делать. Тело развивать.
– Ух ты! – она на мгновение вспыхнула. – Очень интересно. А я всякий раз, как туда смотрела, никогда тебя на тренажерах не видела. Ты или на нас глазеешь, или сидишь в сторонке. Если честно, я сама тебя хотела к нам пригласить. Не обижайся, конечно, но вид у тебя совсем не такой, как у мальчиков из качалки. Те все с квадратными плечами ходят, с суровыми лицами, носят какие-то ремни с собой, скакалки. А ты пришел, точно на урок физкультуры в младших классах и, как я не обернусь, ты все время возле дверей стоишь и на площадку смотришь. Если бы тренер меня не опередил, я бы точно тебя сама вытащила. Ведь видно, что тебе эти тренажеры до седьмого неба. А вот баскетбол ты любишь.
Ее правда прошлась по мне катком, но я и не думал обижаться. Напротив, когда Таня стерла часть моей тайны, общаться с ней стало легче. Я распрямился и, наконец, глянул ей в глаза.
– Я вот только одного не пойму, – говорила она. – Почему ты сюда один ходишь? У тебя что, нет друзей?
– Есть. У меня очень много друзей, просто они не любят спорт.
– А чем они занимаются?
– Тем же чем и все: гуляют, играют в компьютер…
– Проще говоря, валяют дурака, – вздохнула Таня. – А сам чем занимаешься, кроме того, что ходишь в зал?
После ее вопроса повисла пауза, и девушка, не дожидаясь от меня ответа, сказала:
– Я имею ввиду, может, ты какой-нибудь музыкант еще, или писатель, или волонтер. К нам всякие приходят. На них смотришь со стороны, вроде обычный парень, а на самом деле он какой-нибудь гений математики или информатики, за которым уже развернулась охота. Я знаю одного мальчика, с тех пор как мы познакомились, он мне уже три песни посвятил. Правда, все они нецензурные и мне не нравятся.
– Нет. Скрытых талантов во мне нет. Все что имею, все снаружи.
– Ничего страшного, – сказала она, будто я о чем-то жалел. – Просто ты их в себе еще не открыл. Пройдет время и обязательно откроешь. А пока ходи к нам на тренировки и все у тебя будет хорошо.
Она помолчала, разглядывая меня, как под микроскопом.
– Я вот что еще хотела спросить, – вспомнила Таня. – Ты почему такой загорелый?
Я посмотрел на свои руки: кожа темнее, чем обычно, но сказать, что сильно загорелая, нельзя. Летний сезон еще не начался, солнце светило жарко только пару часов в день, и академия еще и не думала переходить на форменную рубаху с коротким рукавом. Стало быть, никакой это не загар, а обычный природный оттенок.
Я пожал плечами и сказал, что всегда был такой, добавив:
– Наверно.
– Наверно? – переспросила Таня. – Ты что, не знаешь, загорел ты или нет? Хочешь подскажу, как проверить?
– Не надо.
Таня усмехнулась и переступила с ноги на ногу.
Про себя я отметил, какие красивые у нее бедра. До сегодняшнего дня я видел ее только в широченных баскетбольных шортах, в каких тучные и худощавые девушки смотрелись примерно одинаково. Сейчас на ней были модные обтягивающие джинсы, и тело будто обнажалось.
Таня сложила кисти рук вместе и протянула мне.
– Давай сравним, у кого темнее?
Вряд ли ее предложение имело соревновательный характер, потому что и так было понятно, кто это противостояние выиграет. Однако все, что предлагала Таня, имело некий подтекст игры, интерес к которой просыпался вместе с началом действий. Как и на баскетбольной площадке от нее исходил азарт и страсть, и в очередной раз я отметил, что она не совсем обычная девчонка. Не та кандидатура, что западает в голову парня женственностью и весельем. Разумеется, в ней имелась часть и того, и другого, но притягивала она в первую очередь своей непредсказуемостью.
– Закатай рукава, – повелела она. – А то так не честно.
Я расстегнул манжеты на рубашке и закатал рукава.
– Вот, – отметила Таня. – Руки у тебя уже не такие загорелые. И под рубахой, я уверена, ты совсем белый.
– Под рубахой мы все белые.
– А это еще как посмотреть. К сожалению, что у меня под рубахой я тебе показать не могу. А вот ты мне – можешь. Давай, расстегивай пуговицы.
Я уставился на нее и долго не понять, шутит она или нет. Ее глаза так упрямо скользили по верхней части моего тела, что не подчиниться им было не реально. «Давай, давай! – говорили они. – Что стоишь? Ждешь, когда я сделаю это сама?» Ее руки по-прежнему тянулись ко мне, как две веточки, желающие, чтобы кто-то оценил их изящество. Запястья у нее были тонкие и хрупкие, а ладони узкие и длинные. Ногти выкрашены в черный цвет. На пальцах ни одного кольца. Все смотрелось гармонично и просто, если бы не белесая кожа. Когда солнце попадает на такую кожу, остаются красные пятна. Одно из таких красовалось чуть ниже правого локтя и при детальном рассмотрении казалось, будто оно въелось и уже никогда не исчезнет.
Наконец, наши руки встретились. Короткая оценка подтвердила, что я смуглее.
– Посмотрим, что будет после лета, – сказала Таня. – Обычно я всех перегоняю.
– Обычно?
– Да, обычно, – повторила она. – У меня летом начинается купальный сезон. Я на пляже каждый день. В прошлом году я была самой загорелой девочкой в группе. Правда, тот загар как-то уж быстро слез. Буквально за один месяц. Если бы я была такой же смуглой, как ты, я бы… я бы… – тут она задумалась и, не найдя нужных слов, отмахнулась. – А что мы все обо мне, да обо мне. Ты о себе что-нибудь расскажи. Замаялся, наверное, слушать?
Я помотал головой. Таня прищурилась и сказала:
– А ты… не словоохотлив, да?
Я кивнул.
– Совсем, совсем?
Я снова кивнул.
– Ты ведь и на баскетболе все время молчишь. Почему?
Я пожал плечами.
– У тебя же есть друзья. О чем ты с ними говоришь?
Я поворошил пустоту в голове и ответил:
– О разном. Об учебе, например. О нарядах по роте.
– Занимательная у тебя компания, – подчеркнула она. – А о девочках вы общаетесь?
– Иногда.
– И что говорите?
Я потупился. Как только речь заходила о девочках при девочках, меня кидало в дрожь. В глубине души появлялось чувство стыда, и неловкость охватывала меня колючей проволокой. К счастью, в тот момент вернулись Танины подруги. Девушки сообщили, что они уходят домой, и если Таня не пойдет с ними, то они ее ждать не будут. Ни одна из ее подруг на меня не взглянула. Лица у них были хмурыми, голоса резкими и убедительными. На Таню это не произвело никакого впечатления. Так же приветливо, как она меня встретила, она со мной простилась, наказав, чтобы я не пропускал ни одну тренировку. Я пообещал, что буду ходить так же, как и раньше, если меня не подкосят какие-нибудь наряды или прочие обязанности.
Таня исчезла, а я еще долго думал о нашей встрече, как о некоем сегменте нереальности. Разумеется, ничего нереального во встрече не было, но я чувствовал, что в моей жизни произошло нечто особенное. То, что случается редко, и то, чего, может, уже никогда не повторится.
Мне хотелось побыстрее приблизить день тренировки, и, возможно, впервые за все время, проведенное в академии, я был омрачен тем, что наступали выходные. Мне предстояло перетерпеть субботу и воскресенье, чтобы дождаться понедельника. А потом перетерпеть понедельник, чтобы дождаться вторника. Тренировки у девочек-баскетболисток начинались в четыре, следовательно, во вторник придется терпеть еще и занятия, где точно весело не будет. Одним словом, скука, овладевшая мной после расставания с Таней, обещала быть долгой, трепетной и утомительной.
Поздно вечером, засыпая на скрипучей кровати, мне в голову пришел идеальный разговор, что всегда приходит с опозданием, когда он уже совершенно не нужен. Таня в нем была такая, как есть, а я, каким мне хотелось быть. И на утро, открыв глаза, и вспомнив о фантазиях, подаривших удивительную ночь, мне стало так стыдно, что я постарался немедленно забыть не имеющие под собой никакого основания события.
Глава 5
Три постулата надежности
Во вторник Таня на баскетбол не пришла. Я просидел в тренажерном зале больше часа, не выполнив ни одного упражнения, и в полной апатии поплелся в экипаж. По дороге я размышлял, что же произошло, что у меня совсем нет настроения. Ничего плохого не случилось. Во всяком случае, я не попал сегодня в наряд, а на занятиях хоть и было скучно, но тоже прошло все, как всегда. Выходит, печаль явилась внезапно, и виновата во всем девочка, о которой я знаю не больше, чем она обо мне. Проанализировав сегодняшний день, я еще раз убедился, что кручиниться больше не с чего. Если что-то и произошло, то оно, определенно, случилось в спортзале.
На тренировку пришли три девочки. Пятнадцать минут они провели, бросая мяч в кольцо, после чего сели на лавку и о чем-то долго-долго болтали с тренером. Никому и в голову не пришло позвать ребят из тренажерного зала и поиграть в баскетбол. Видимо, психология девочек устроена в полную противоположность психологии мальчиков, и, когда мне страшно хотелось бегать, им с тем же рвением хотелось поболтать. Меня даже заинтересовал вопрос, нравится ли им баскетбол, или они ходят сюда, чтобы лишний раз обсудить свои дела и над кем-нибудь похохотать. Они никого не ждали, никого не звали и никого не втягивали в свой кружок. Им было весело в компании тренера, и они ничуть не жалели, что пришли в спортзал, а время проводят, как в парке на лавочке.
Мне казалось, что я об этом жалею за них. Сразу за трех. И от того на душе скребли кошки. В какой-то момент я подумал, почему бы не разрушить их плотный кружок. Встать, ринуться и проорать: «На кой черт вы здесь собрались! Берите мяч и давайте играть!» Но потом мне представлялись недоуменные лица каждой из девочек и все во мне остывало.
Вечером ко мне зашел Андрей и поинтересовался, как прошла тренировка. До этого он никогда не спрашивал про баскетбол, и только с появлением Тани стал внимательно относится к моим походам в спортзал. Я коротко рассказал, как все было, на что он ответил:
– Не печалься. В четверг она придет. Уверен.
Я выключил верхний свет и зажег настольную лампу. В комнате стало сумрачно, как в подвале. Из коридора несся гомон, и чьи-то шаркающие шаги раз за разом проносились мимо нашей двери.
– Я вот о чем подумал. Те три девчонки… Они ведь не дурны собой. Не хвастливы. Не выделываются друг перед дружкой. Крутые мальчики за ними не приходят. Они, в целом, обычны и просты. Может быть…
– И? – Андрей завалился на кровать. – Может быть… что?
Я сел за стол, раскрыл учебник по английскому, но за домашнее задание так и не принялся. Текст замер перед глазами, и где-то между учебником и разумом всплыл спортзал и три девочки. В широченных футболках и таких же широченных шортах выглядели, как парни-подростки, еще не осознавшие, кто же они на самом деле. По сравнению с волейболистками – небо и земля. Сколько не смотри на них со спины, о том, что перед тобой девочки, говорили только длинные волосы и характерная постановка ног. Особой привлекательностью они тоже не отличались: худощавые, невысокие, почти не накрашенные. Глаз к таким обычно не цепляется. Тем не менее, что-то меня в них завораживало.
– Хочешь подружиться с ними? – спросил Андрей, когда пауза затянулась.
Я кивнул.
– Поддерживаю. Я бы на твоем месте так и сделал.
– Поддерживать мало, – заметил я. – И ты не на моем месте. Меня волнует другое. Что им сказать, если в четверг возникнет такая же ситуация, что и сегодня? Если я подойду и спрошу, будем ли мы играть, они ответят да или нет. Никакого толка вопрос не принесет, и дружба на нем не завяжется. Любая игра – это как бестолковая политика. Все спорят, а потом расходятся по домам. А мне нужно…
– …общение?
– Да, – после некоторой паузы сказал я. – Такое, чтоб было взаимопонимание.
– И такое, чтобы тебе дали телефон и потом ты бы мог кому-нибудь позвонить.
Меня бросило в дрожь.
– Нет. Звонить – это еще не мой уровень. Но было бы неплохо, если бы мы перекидывались более глубокими фразами, чем «привет» и «пока».
Андрей подбоченился и уткнулся в телефон. У него был свой «баскетбол», не требующий физической силы. По экрану метались человечки, менялся счет, играла музыка. Андрей жал на все кнопки, и по комнате расходился однородный хруст.
– Если отталкиваться от простого, – сказал он, не отвлекаясь от игры. – Я бы спросил, где Таня. Наверняка они знают, что с ней случилось, и, как минимум, пару минут вы об этом поговорите. Потом…
– …они спросят меня, с чего я стал ей интересоваться. Девочек всегда настораживают такие вещи. Потом поползет слух, что я кое-кому симпатизирую, и все надо мной начнут смеяться.
– Ну и пусть. Самое главное, чтоб они к тебе привыкли. В следующий раз, когда они увидят тебя с ней, они уже не будут смеяться. Они поймут, что она тебе тоже симпатизирует. Не зря же она сама подошла к тебе в прошлый раз.
– Да брось, – отмахнулся я. – Она мне симпатизирует? Такое и во сне не приснится. Шла мимо, увидела знакомое лицо, решила перекинуться парой слов. Это в ее духе. Она очень общительна и ведет себя так абсолютно со всеми.
– А я думаю, что не со всеми.
– Со всеми, – убедительно произнес я. – Ты ее просто не знаешь.
– Ладно. В любом случае она занимает в их кружке не последнее место.
– Определенно.
– Возможно, она их лидер.
– Лидер того маленького кружка, что был сегодня на площадке, – уточнил я. – У них есть другие девочки. Со старших курсов. Я с ними не знаком, но знаю, что носы у них задраны в самый потолок и общаются они только с избранными.
– Красивые?
– Нормальные.
– Так почему бы тебе не подружиться с ними?
– Издеваешься?
– Нисколько, – Андрей отложил телефон. Он не издевался. Более того, он даже не шутил. – Говорят, если сделать сложное, то простое потом получается без сучков без задоринки. Один мой приятель, гитарист, когда делал первые шаги в музыке, долго не мог быстро зажимать базовые аккорды. И тогда он выучил несколько аккордов на баррэ, после чего базовые аккорды стали получаться сами собой. Сделай так же!
– Вот ты сравниваешь…
– Подмешайся в кружок крутых девок хотя бы на одну тренировку. А потом сделай тоже самое с простыми. Уверен, что от результата ты офигеешь.
Я прокашлялся, представил картину, как подхожу к девочкам, с кем рядом стоять не всегда было комфортно, и понял, что идея выглядит прекрасной только здесь, в комнате с закрытыми дверями на пятом этаже курсантского экипажа. В жизни она не осуществима.
Вслух об этом я говорить не стал, но про себя отметил, что придется соврать. Может быть, то вранье и стало отправной точкой наших неразделенных взглядов. Андрей, сентиментальный и мечтательный, но пока что незаметный для широкого общества, раскрывался, а я, человек, получивший шанс проявить себя, наоборот, замыкался в себе. В клетку с толстыми прутьями меня загоняла неуверенность, низкая самооценка и убежденность в том, что то, что есть у всех, рано или поздно появится у меня само собой.
«Время все расставит по местам», – прочитал я в какой-то книге и через десять лет убедился, что работает это не со всеми.
В четверг Таня тоже не пришла. Из трех девочек, чье постоянство радовало меня, как солнце по утрам, пришли только две. Постояв в холле перед пустым спортзалом, они даже не заглянули в раздевалку. Все было ясно без слов. Играть не с кем – можно расходиться. Они еще посидели на лавке на улице, куда я тоже вышел, надеясь встретить улыбки, но повидался лишь с серыми безрадостными лицами, которые если и обернулись в мою сторону, то только из любопытства, что там кто-то был. Я крикнул им «привет», удостоился робкого ответа и понял, что делать в их компании мне нечего. Девочки переключились на свой диалог, а я пошел дальше, делая вид, что торопился не на баскетбольную площадку, а в тренажерный зал. Настроение было ни к черту. В сердце зарождалась трещина. Истоки ее спрашивали, почему все так, а не иначе?
Мне казалось, что меня игнорируют. Будто я совершил что-то этакое и теперь тащил на себе клеймо. Чувство, когда требовалось что-то сказать, но мысли мешались и тело словно горело изнутри. Все это донимало меня до невозможности. Я не мог себя переломить и постоянство вечной психологической ямы вскоре стало моим спутником.
Вечером того же дня я натолкнулся на Рому Носкова, находящегося в редком для себя обществе – обществе полного уединения. Рома сидел на полу в умывальнике, курил, чего делать в расположении роты строго запрещалось, и глядел в потолок на разбитую лампу. Я почистил зубы и уже собирался покинуть умывальник, когда он очнулся и бросил мне вслед:
– Здорово, боец!
Я знал, что бойцами в его компаниях называли тех, кого считали за своих. Тех, кого не уважали, называли чертями.
– Привет, Рома, – спокойно ответил я. – Как дела?
Рома ругнулся, и я понял, что дела у него хорошо. Он редко обходился без брани, хотя никакой агрессии людям это не несло. Его речь была быстрой, невнятной, напыщенной и в то же время мягкой, из-за чего в Роме умещалось одно необычное качество: когда человек грубит, но грубым не является. Ни в ком другом я такого не замечал.
– Че ты такой скучный, так тебя так? – поинтересовался Рома.
Я пожал плечами.
– Ладно, – он поднялся с пола и немедленно отыскал в кармане пачку сигарет. – Давай, покурим, боец, так тебя так, не убегай. Мож расскажешь че-нибудь занимательное, а то я здесь заскучал. День – полное дерьмо, так его так. Отдохнуть охота, выпить. А не с кем. А ты сейчас че, спать пойдешь?
Я кивнул.
– Завтра выспишься, – решил за меня Рома. – Курить бушь, так тебя так?
Я отрицательно покачал головой.
– Почему?
– Не курю.
– Ваще?
– Вообще.
– Ну ты и так тебя так, боец, – усмехнулся он. Впалая грудь скакнула вверх-вниз. – Советую начать, – он протянул мне пачку. Сигарет в ней оставалось немного, но Рома не жадничал.
Я снова отрицательно покачал головой.
– Не хош, как хош, – отразил он и вкратце объяснил, как ему осточертели все некурящие. Что мы кажемся слишком умными, а сами даже отдыхать правильно не умеем. Что у нас и компании нормальной нет, потому что друзей скрепляет общение, а те, кто не курит, только мечтает и молчит. Что мы и руку толком пожать не можем, потому что все силы у нас уходят на мастурбацию. И что мы такие и сякие, все делаем неправильно. – Скучные вы, пессимистичные, и у вас всегда куча проблем, так вас так, – договорил Рома, сдобрив заключительную фразу свойственным для себя матерным изречением.
Я был тронут его доводами: в них было кое-что правдивое. Некоторые из нас и правда отличались излишней серьезностью. Отдыхать, как Рома, нам элементарно не позволяла ответственность. А вдруг нас выгонят из экипажа? А вдруг нас исключат из академии? А вдруг нас покалечат? А вдруг нас снимут на видеокамеру, разошлют все по сети, и над нами будет смеяться полгорода? Было еще много «вдруг», не пускавших нас жить так, как мы хотим, но Рома неожиданно пресек их все, остановившись на самом интересном.
– Вот ты, боец, так тебя так, когда последний раз телку трахал?
Мурашки побежали у меня по шее. Я задумался, соврать или признаться честно. Отсутствие секса в восемнадцать лет – не такая уж трагедия, однако в глазах Ромы все выглядело иначе. Его мир казался мне таким же фантастическим, как и мой ему.
– А что? – неоднозначно ответил я.
Рома подобрал рифму к моему вопросу, содержащую брань и похвалу пятьдесят на пятьдесят.
– Ничего, – говорил он, пуская едкий дым под потолок. – Как думаешь, почему телки на вас внимания не обращают?
– Всему свое время, – сказал я, и мысленно добавил: «наверно».
– А я тее скажу, так тебя так. Потому что от ваших унылых физиономий телок тоска берет. Они на вас смотрят и сразу представляют себе еб… коробку с железной дверью и окном, два стула и кровать. Дверь всегда закрыта, так ее так, на окне решетка. В кровати пустота, на стульях пыль. И они сидят там всю свою еб… жизнь, глядят на улицу, как там такие как я, веселятся и развлекаются, и жалеют обо всем на свете, – Рома в очередной раз затянулся, дым попал не туда, куда надо, и он закашлялся.
За следующие несколько секунд Рома выдал длинную речь, в которой начисто отсутствовала цензура, что совершенно не повлияло на глубину его мысли. Не докурив, он погасил сигарету и снова воззрился на меня.
– Горло дерет, так его так, – окурок полетел в раковину, где продолжил коптить вопреки мокрой среде. – Вчера бухали с одной телкой, и я приболел немного, – он втянул в себя слизь из носа и горла и сплюнул в ту же раковину, куда бросил окурок. Желтоватый плевок расплескался по белому кафелю. – Тринадцать лет, прикинь!
– Кому?
– Телке! – хихикнул Рома. – Ща покажу.
Он вытащил из кармана телефон, пощелкал кнопками и явил мне фотографию, на которой была девушка привлекательной наружности с длинными светлыми волосами и улыбкой, пробуждающей самые теплые чувства. Фотографу в объектив девушка не смотрела. Ее взор был направлен вдаль, будто там простиралась долина, образ был полон задумчивости и покаяния. Все вокруг нее благоухало и таяло, и, казалось, если взглянуть в ее глаза, можно увидеть в них честную благородную душу.
Так было на фотографии.
Когда Рома спрятал телефон и с ехидной ухмылкой взялся за новую сигарету, я понял, что душа милой девушки не настолько чиста, как выглядит на снимке.
– Короче… – начал он. – Праздновали мы днюху одного кореша, так его так. Три телки и пять пацанов. Всем телкам еще и шестнадцати нет, но никто про это, кроме моего кореша, не знал, – тут он прервался и заржал, видимо, вспомнив какой-то эпизод из вчерашнего вечера. Затем последовала серия брани и Рома продолжил: – Еще первая бутылка водки не успела закончиться, телки уже на ногах не стояли. Я еще тогда удивился, мы вроде только начали, а они – в хлам. Лежат друг на друге, бормочут, что и свиньи в хлеву не разберут, так их так, – Рома пустил под потолок струю дыма, а я представил трех малолетних девочек в компании пятерых ублюдков, и что-то в груди у меня защемило. То ли от ненависти, то ли от несправедливости, то ли от непонимания, как вообще случаются такие вещи.
Рома подымил еще чуток и поведал мне свои чувства, из которых следовало, что, даже напившись, он еще оставался в своем уме и до последнего не хотел идти на поводу у товарищей.
– Мне ваще нравилась другая, так ее так. И когда наше пати подошло к тому, что телок пора было растаскивать по домам, меня опередили. Я отлучился в туалет, так его так, а потом прихожу, а двух телок уже увели, – Рома вытянул шею, показывая свое изумление. – Я спрашиваю где, так их так, телки? А корешки мне отвечают: «Та их уже Вася с Лехой забрали». Я их чуть по углам не раскидал, так их так. Но рваться было уже некуда. Вася с Лехой – ребята с бабками. Папы у обоих бизнесом занимаются, на Мерсах ездят, ни в чем себе не отказывают. А мы, оставшиеся, дети верных работников заводов и обувных фабрик. Куда нам за ними тягаться? – Рома смачно сплюнул, и я вдруг понял, почему ближайшая к подоконнику раковина имеет зеленоватый оттенок. – И мы решили продолжить оставшимся коллективом. Тем более еще одна телка, так ее так, оставалась и никто, в общем-то, не скучал.