Отрицательный персонаж

Когда заиграла душераздирающая музыка и на экране появились финальные титры, то я, немного растроганный киноисторией, с осторожностью посмотрел на Марину, и увидел милую в своей печали девушку, сидящую, подложив под себя ноги, и вжавшуюся спиной в боковину дивана. По её округлой щёчке в тот момент змейкой стекала слеза. Мне почему-то подумалось, что причиной тому стал просмотренный фильм. Но, к сожалению, фильм сыграл лишь роль катализатора.

Кому угодно из мужчин, оказавшемуся в подобной щекотливой ситуации, если не по гложущему чувству благородства, то хотя бы по зову этикета, пришлось бы приблизиться к этому трогательному и изнеженному созданию и окутать ту своими объятиями, сказав пару-тройку утешающих фраз. Я не стал исключением из правил, но всё пошло далеко не по плану приличий – девушка не растворилась в моих объятиях, до них даже не дошло дела, вместо этого я получил хлёсткую оплеуху, как только приблизился слишком интимно к ней.

– Отвали от меня! – взревела Марина.

Я отшатнулся как ошпаренный и принялся потирать покрасневшую от удара щёку, взирая на неё с недоумением и страхом одновременно.

Звенящее злобой требование девушки явилось противоречивым, ведь когда я дрожащими губами попытался выяснить причину пощёчины, то она, не дав возможности высказаться, резво двинулась на меня и, несмотря на хрупкость, толкнула с таким остервенением, что мне пришлось вцепиться в её тело, дабы сохранить координацию. Но из-за нерасторопности обоих мы грохнулись с дивана на пол, на не особо мягкий ковёр, заодно прихватив с собой с журнального столика бокал и бутылку из-под вина. Марина оказалась сверху, но на любовную сцену это мало чем походило.

– Где мой муж, мямля!? – сквозь слёзы, навзрыд, кричала она, царапая и дубася меня руками, – Где мой муж, мямля!?

В течение минуты я уворачивался и крутился из стороны в сторону, пытался сдерживать её руками, чтобы хоть как-то снизить урон от её нервных выпадов. А когда же мне всё-таки удалось нейтрализовать женские цепкие руки, то тогда я кое-как, с деликатной осторожностью, начал выбираться из-под её беспощадной опеки. После поднялся на ноги и быстренько ретировался к окну, на безопасное расстояние.

– Успокойся, пожалуйста, – твёрдо сказал я, вытянув руки ладонями наружу. – Успокойся, и мы всё обсудим.

Марина стояла на коленях, с заплаканным, покрасневшим лицом и растрёпанными светло-русыми волосами. Красная майка чуть съехала, оголив её худенькое плечо. Девушка тяжело и сбивчиво дышала ртом, наблюдая за мной со злобным выражением лица. Но всё-таки часть моего примирительного послания дошло до её разгневанного рассудка, – колкий взгляд стал мягче, но голос не смирился с подобным и был всё также жесток.

– Кто ты такой!? – закричала она.

– А разве ты не видишь, кто я такой, – ответил я.

– Ты точно не он! Мой муж никогда не прикасался к алкоголю! Мой муж, сколько я его помню, никогда при мне не пил!

Ситуация стала проясняться. Девушка была весьма убедительна в замечании озвученном выше. Не знаю уж, в какой момент жизненного пути я отказался от алкоголя, но причины для того имелись. Например, чувство вины.

– Хорошо, – сказал я. – И это мы тоже обязательно обсудим. Но только не сейчас, когда вы… т.е. ты так взвинчена. Прошу, давайте обойдёмся без дальнейших истерик. Мне тоже очень тяжело принимать всё это дерьмо, поверьте.

Она ничего не ответила. А когда девушка склонила голову и укрыла лицо ладонями, я разглядел в этом свой шанс, и через две-три минуты сомнений начал неспешно пробираться по периметру в сторону комнатных дверей, минуя Марину, находящуюся на коленях по центру. Кажется, мои последние слова, тронули девушку ещё сильнее, ведь в момент бегства её безумного супруга из гостиной она отдалась во власть рыданий – периодически всхлипывала и вздрагивала всем телом. Плачущие женщины никогда не были моим коньком, и в этот раз я не сумел набраться смелости, чтобы попытаться как-то утешить её. Через какие-то секунды истерзанная душевно девушка осталась в одиночестве, я же местами побитый и оцарапанный вернулся в спальню, и был настолько озабочен произошедшим, что даже никоим образом не помышлял о сне, скажу больше – я боялся закрывать глаза, я страшился её появления рядом.

Женские всхлипывания, доносящиеся из гостиной, прекратились минут через десять после их начала. Не знаю уж, насколько верно утверждение, что слёзы облегчают душевную боль и приводят лихорадочный разум в порядок, но Марине, похоже, это придало сил. После она несколько раз тихо (наверняка, чтобы не потревожить меня) проходила мимо спальни, дверь в которую была приоткрыта. Но один раз, самый первый, она застыла на пороге на несколько минут. Я просто затылком ощущал, как меня сверлят глазами. Каждый свой вздох я делал как можно аккуратней, как можно меньше набирал воздуха в лёгкие, тем самым указывая ей на мирный сон, – я просто панически боялся принимать участия в каких-либо истериках. Девушка оказалась большим молодцом, не озвучив в тот щекотливый момент ни одной неадекватной мысли, наверняка, крутящихся в её милой голове.

Стрелки настенных часов приближались к девяти вечера, дневной свет в комнате потускнел (всё это время я пролежал в полном сознании и практически в одном положении, отвернувшись лицом к окну). Вкусно запахло кофе. А через минут пятнадцать Марина зашла в спальню. Какое-то время она стояла неподвижно, судя потому, что от неё не исходило ни шороха. Но затем я уловил еле заметные звуки её воздушных шагов. Кровать подо мной слегка промялась – она села на край.

– Ты спишь? – негромко обратились ко мне.

Скрывать факт бодрствования было как минимум нелепо, ведь я испуганно вздрогнул в тот момент, когда девушка заговорила. Но ей не была оказана честь сиюминутным ответом. Мои панические мысли призывали к молчанию, к такому, что она, не добившись желаемого, вскоре уйдёт.

– Я знаю, что ты не спишь, – продолжила Марина. – Прости меня за тут идиотскую сцену. У меня в помыслах не было цели обидеть тебя. Просто… просто ты забыл… Раньше твои приступы были другими, ты всегда узнавал меня. Поэтому в этот раз я не сдержалась, я лишь хотела докричаться, напомнить о себе, чтобы ты вернулся, я хотела снова увидеть того прекрасного мужа, который всегда, в любую трудную минуту, был рядом… Прости, что наговорила всяких колкостей. Не могу объяснить даже себе, почему я не сдержалась, – она коснулась моей головы и приятно погладила. – Пожалуйста, не молчи. Мне сейчас очень больно.

Я обернулся и слегка отдалился от её нежной руки, которую она затем положила к себе на обнажённые колени. Не взирая на утомление и душевные распри, красота её лица сохранила прежние краски, может, дело было в её взгляде, что вновь светился любовью ко мне, но сейчас всё было по-другому, невзрослую любовь излучали её глаза, скорее материнскую, когда ты, невзирая ни на что, остаёшься верным тому охламону, что совсем не ценит того, отплачивая тебе грубостью.

– Я не держу зла, – ответил я. – Тем более на тебя. Ты, вероятно, очень хороший человек, раз решила разделить жизнь с таким слизняком, как я.

Она скептически покачала головой.

– Всё и вправду плохо, если ты даже забыл, кто ты есть на самом деле.

– Кто есть я?! Жалкий трус!

– Нет. Ты сильно ошибаешься, – говорила она спокойно, несмотря на мою экспрессивность. – Ты другой. Ты чистый и искренний.

Я усмехнулся, а затем с издёвкой заявил:

– Вы, вероятно, не в курсе, что этот чистый и искренний натворил тогда?

На долю секунды в глазах девушки появилась печаль, но затем они вновь прибрели былую мягкость. Она тронула мою руку и произнесла очень по-доброму следующие слова:

– Я знаю, что произошло с тобой. Тогда ты был сбившимся с пути мальчиком, который боялся своей непохожести на остальных, который испугался одиночества, который, плюнув на свои внутренние чувства, решил быть как все.

– Красивые слова. Но как по мне, именно я сделал тот выбор.

– Всё верно. Ты не машина, чтобы делать его всегда правильным. Ты человек, а значит, по сути неидеален. Ты человек, а значит, ты можешь признавать свои ошибки и делать всё необходимое, чтобы избежать их повторения. Ты давно заслужил прощения.

– Нет! – истерически вскричал я. – Ничего я не заслужил, пока эта тварь… – и тут я осёкся на полуслове.

– Что эта тварь? – как-то с подозрением спросила Марина.

– Да ничего. Просто я устал и несу всякий бред.

– Да уж. Денёк сегодня был не из лёгких для всех.

Зависла неловкая пауза. В тот момент я обдумывал, как бы быстрее отгородиться от этих неприятных разговоров и избавиться от неё. Но Марина, в свою очередь, наверняка, была не согласна с моими размышлениями.

– Ты не помнишь только меня? Или ещё что-то забыл? – поинтересовалась она.

– Не знаю, как там всё устроено в моей голове, – медлил я с ответом, тщательно взвешивая каждое слово, – но из неё вылетела не только ты.

В целях предотвращения очередного женского нервного приступа, я решил, ответить витиевато, решил, что Марине не обязательно знать правду с её пугающими масштабами.

– А что ты ещё не помнишь? – настаивала она.

– Как я могу это знать, если я об этом не помню.

– Согласна, – мелодично посмеялась она. – Я спросила какую-то глупость.

Снова возникла пауза. Я увёл взгляд в сторону, и всем своим видом показал, что не настроен на дальнейшую болтовню по душам. И это было ошибкой, – я упустил тот роковой момент, когда девушка стала приближаться. Её манёвр был стремительным. Когда же сознание того пришло, было уже поздно предотвратить поцелуй. Она коснулась рукой моей щеки и легко повернула к себе мою голову. А после её мягкие губы обнаружили застывшие мои. Я оторопел от подобного поворота. Дальше девушка буквально набросилась на меня, и придавила своим горячим телом к кровати. Она лихорадочно целовала теперь не только губы, но и остальные части лица, облизывала мочки ушей, спускалась к шее, а её руки не удовлетворились поглаживанием моих волос, но и позволяли себе трогать то, чем позволено владеть только самым близким – любовникам.

– Не нужно, Марина, – натужно сказал, оперевшись руками в её голенькие плечи.

Девушка меня словно не слышала, она продолжала свои завлекательные упражнения, доставляя мне тактильные удовольствия.

Вторая попытка по избавлению от неё была гораздо убедительней. Я оттолкнул девушку, применив ровно такую силу, чтобы никоим образом не ранить её женской гордыни.

– Марина, пожалуйста, прекрати, – неохотно сказал я, ведь мой случай прекрасно подходил под утверждение «и хочется и колется».

На какие-то мгновения девушка замерла, возвысившись надомной так, что кончики её пахучих волос ниспадали мне налицо. Но затем снова потянулась губами к моим губам. Я отвернулся. И для неё это стало бо?льшим аргументом прекратить нежность, чем применённая мной ранее физическая сила. Она неспешно слезла с меня и расположилась в относительной близи, подложив под себя ноги.

– Извини, я не хотела сделать тебе неприятно, – старалась она говорить взвешенно, но обида просачивалась сквозь искусственно выверенные слова.