Свадьба вампира

Ежов достал из тумбочки газету, показал статью:

– Найти вампира! Проститутка Багира. Твоя знакомая?

– Учились вместе, в институте.

– А ты?

– Что я.

– Тоже проститутка?

Пума без лишних разговоров залепила пощечину. Левой рукой, но получилось звонко. Он растерянно потер скулу, виновато кашлянул.

– Понял, прошу прощения. Выпьем на мировую?

– Я и так пьяная.

Она привстала и повернулась к нему задом, чтобы перевернуть в магнитофоне кассету. Он покосился на пикантно обтянутое место. Очень выразительный зад! Но взяться за него не решился, можно еще пощечину схлопотать. Пощечина не страшна, обижать не хотелось. Пума включила музыку, сделала чуть потише, выпрямилась, с любопытством посмотрела на кавалера.

– Хочешь, погадаю? Моя бабка цыганкой была, научила. Могу порчу навести, приворожить. Боишься меня?

– Нет, – он протянул руку, надеясь обнять, усадить, снова целоваться.

Пума истолковала по-своему. Наклонившись через него к стене, он чуть сознание не потерял. Но она только сняла полотенце со светильника, и села рядом. Обеими руками взяла его голову в ладони, и повернула в профиль. Он поймал ее руку, хотел поцеловать пальцы, она рыкнула, и он подчинился, затих и сидел смирно, пока она наблюдала его черты.

– Серж! А ты страстный мужчина, – она коснулась ноготком шрама на подбородке, он вздрогнул как от удара током. – Ты драться любишь, водку пить и за женщинами подглядывать. Ах, забыла. Ты художник? Это одно и то же. Рисовать, подглядывать, – она перехватила его руку, которой он пытался ее обнять, развернула ладонью к свету. – Тебе 37 лет, на сердце роковая тайна. Так-так, дорогой! Никакой ты не художник! Ты военный начальник. Точно? Ага, сейчас посмотрим на семейную жизнь. Ты холост, это хорошо. Попался?! – она так обрадовалась, что он дернул рукой, она удержала. – Ты на мне женишься! Ура, ура, – она деловито разглядывала его ладонь, водила по ней пальчиком, ногтем царапала, словно расправляла невидимые складки. Вдруг расстроилась и отпустила руку.

Он недоуменно посмотрел на свою ладонь:

– Что-то не так?

– Брат у тебя есть, ты сам говорил. Так вот! Очень опасный человек, бойся его.

– Выпьем лучше.

– Я тебе серьезно говорю. Слышишь? Он убить тебя хочет.

– На брудершафт, – с трудом выговорил он.

– Я не хочу, пей.

Он повернул к ней лицо, посмотрел в упор, осторожно ткнулся губами в щеку.

– Я люблю тебя, понимаешь. Ты не уйдешь?

– Если не выгонишь. Не спеши, Серж, успеем, – она отвела его руку, соскочила с кровати, подала ему стакан с остатками коньяка. – Все у нас впереди, ты выпей пока. Мне в ванную надо.

Он выпил, она ушла в туалет, потом в ванную…

Ежов прилег и перевернутой ладонью прикрыл глаза от лампы. Когда та, о которой мечталось, приняла душ и вернулась, опоясанная одним лишь полотенцем, ее встретил могучий храп. Раскатистые звуки вырывались из приоткрытого рта, рука Ежова висела над полом, и чайная ложечка дребезжала в стакане, словно они ехали в поезде.

– Уснул дьявол, – пробормотала она и осмотрелась.

По-кошачьи она скользнула в прихожую, и первым делом обшарила карманы клетчатого пальто, висевшего на вешалке, ничего не нашла. На цыпочках вернулась в гостиную, и отворила скрипнувшую дверцу стенного шкафа. На миг замерла, прислушиваясь к обертонам и переливам, несущимся с кровати. Это надо так храпеть, словно гром гремит без остановки. Она достала с верхней полки дипломат, знакомый кейс, осторожно положила на стол возле окна. Пума стояла спиной к кровати, но контролировала ситуацию по храпу. Недоверчиво попробовала замки, они открылись, мягко щелкнув. На пару секунд снова замерла. Помедлив, подняла крышку, и сразу заинтересовалась красными корочками, торчащими из кармашка. Вынула, рассмотрела надпись, и облегченно вздохнула. Союз художников СССР! Она сунула удостоверение обратно. Электробритва, одеколон. Бумажник в глубоком кармане? Достала, но открыть не успела. Меж голых лопаток ей словно горчичник прилепили. Она застыла в неловкой позе, склонившись над дипломатом. Краем глаза показалось, что по стене скользнула тень, но храп не прекращался, звучал ровно и мощно. Она повернулась и вскрикнула.

Ежов сидел на кровати и смотрел на нее, продолжая храпеть. В такт дыханию верхняя губа приподнималась, обнажая крепкие ровные зубы, нос морщился в переносице, глаза пьяные, почти безумные. Возникло полное ощущение, что он рычит. Пума выронила бумажник, и повалилась в обморок.

Глава 5

Дуэт

Нина

О, сжалься! Пламень разлился

В моей груди, я умираю.

Арбенин

(смотрит на часы)

Так скоро? Нет еще.

Осталось полчаса.

«Маскарад». Лермонтов.

(Тетрадь Драмы)

Ненасытные провинциалки превратили меня в инвалида труда. Мне было плохо. Бледный, худой, не выспавшийся, я шатался по квартире и с дрожью вспоминал ночь минувшую. Дело дошло до того, что без отвращения и ужаса я не мог приблизиться к собственной кровати. Каждая женщина казалась мне последней, роковой. Не в том смысле, что они могут кончиться, а в смысле – я кончусь. Эксплуатацию надо прекращать, я забастовал. Наступил кризис перепроизводства.

Итак, профессионального альфонса из меня не вышло. Необходимо подвести итоги, чтобы смело выбирать путь грядущий. И положил я нравственность свою на мраморный стол, взял скальпель и провел вскрытие. Каковы перемены? О, ужас! Я стал циничен. Даже одна женщина способна вытоптать душу, а когда их много? Будьте уверены, даром денежки никто не платит. Но нет худа без добра! Я стал вынослив, как мул в горах или верблюд в пустыне. Постельная каторга выработала иммунитет, нечто вроде автопилота. Я научился отдыхать прямо во время акта, иногда даже дремал. Как говорится, солдат спит, а служба идет. До анекдотов доходило. Однажды сплю, вижу, немцы окружают. Я их из автомата – не помогает, гранатами – лезут, собаки. Встал в полный рост, заорал и в рукопашную. Самого здорового повалил и метелю его, метелю. А он трепыхается, мерзавец, бока мне царапает. Сука! И как хрястну его по морде. От всей страны нашей врезал. Тут он и заверещал, друг сердечный, жутко так. Я-то проснулся, а фашист голой женщиной обернулся. Конфуз. Со временем я оценил автопилот по достоинству.

Короче говоря, прекрасные провинциалки начисто уничтожили мою нравственность, зато развили технические и деловые навыки, своего рода, школа менеджеров. И стал я наблюдать жизнь глазами профессионала. Шел по проспекту, а мне казалось – по саду-огороду. Смотрел на хорошеньких женщин, а видел – дойных коровок. Говорил изысканный комплимент, а мысленно уже за титьки дергал, молочко доил. И ничего поделать-то не могу! Она еще по улице идет, меня знать не знает, а на самом деле, уже лежит. Только приостановилась и улыбнулась, а я уже прикинул, каким способом она больше любит. И так все время, в том и беда. Кошмар какой-то. Хобби стало второй натурой, хобби достигло мастерства. Весь процесс обольщения, от первой улыбки до постельного вздоха, я укладывал в час-полтора. Поначалу мне нравилось знакомиться, наблюдать, как холодные глаза зажигаются любопытством, я запоминал черты лица незнакомого, будил страсть, и она меняла эти черты, происходило чудо, лицо чужое становилось близким. Самое забавное, что в сексе я вовсе не стремился к общепринятому финалу. Выработав привычку экономить, я часто вспоминал о себе на третьем или четвертом дубле, иногда на другой день и совсем на другой женщине. Получался парадокс. Я возводил женщину на пьедестал и творил из нее божество. Но едва богиня входила во вкус, как пьедестал оборачивался эшафотом, а ласковый раб – палачом. И все равно. Даже в роли жертвы они бывали благодарны, а некоторые умудрялись влюбиться. И в этом нет ничего удивительного!

Женщины всегда любили и будут любить тех, кто заставляет их страдать, испытывать всю гамму переживаний, от тщеславия и восторга до уничижения и ненависти, потому и обожают всяких негодяев. Превратившись в матерого кота-профессионала, я с усмешкой вспоминал добрых провинциалок, молодость, которая отошла вместе с ними, и свой первый кризис. Еще не поздно было стать примерным семьянином, нарожать детишек, обернуться честным тружеником, трясущимся над каждой копейкой, и с утра до вечера мечтать об одном: поскорей бы эта советская власть кончилась. Но я предпочел другой путь. Жестокая борьба за рынок, когтистая лапа рэкета, мир отпетых негодяев и продажных женщин, авантюры за гранью закона наложили на меня суровый отпечаток. От юношеского романтизма не осталось следа. Времени и обществу требовался не романтик, им требовался сутенер. Прошли годы.

– Девушка, милая! Как же так? Скоро свадьба, а мы не знакомы, – я обратился к стройной брюнетке лет двадцати, стоящей на обочине в ожидании такси. Был теплый летний вечер, я решил устроить себе выходной.

– I don’t understand, – и она отвернулась.

Услышав такой наплевательский ответ, я несколько опешил.

– Ты что, сучка. Американка, что ли?

Я знал, что она не выдержит, а если иностранка – не поймет, интонация была дружелюбной. Последовал обратный поворот, стрельнула глазами. Не ожидала хамства от приличного на вид гражданина.

– Какой чудный вечер… – томно начал я, льстиво улыбаясь.