Юность

– А вот под этот шум и грохот моря… Я уже закрывался с головой и всё-таки слышно. Пора домой.

– А мы с Зоей Сергеевной думали дождаться восхода солнца…

– В другой раз, молодой человек. Солнце восходит каждый день.

Море взметнуло волну и всех нас облило дождем и пылью. Зоя отпрыгнула и звонко расхохоталась, а папочка стал ворчать и ругать море:

– Безобразие! Весь мокрый… Экая гадость!..

– И меня облило… У-у, всё платье мокрое!.. Придется домой…

– Тут не поправишься, а только ревматизм свой разбередишь!..

Кончилась сказка… Словно проснулся и жалею, что меня разбудили и не дали досмотреть волшебного сна…

– Ну, прощайте, Зоя Сергеевна!..

– Да папа знает, что мы – на «ты»!.. Приходи завтра пораньше к нам.

– Милости прошу, – сказал басом папочка, и я остался один у подъезда «Гранд-Отеля». Постоял, послушал, как смолкли шаги Зои, перешел на набережную и долго смотрел на свет в окнах второго этажа. Которое окно Зои? Не узнаешь… Как узнать? Да очень просто: одно из светящихся окон второго этажа должно скоро погаснуть, одно или два. Жду. Ну, вот, так и есть: одно потухло… С молитвенным благоговением посмотрел на потухшее окно и пошел в свой номер. Очень долго не мог заснуть: всё чудился сказочный сон наяву, сад волшебницы Альцины, ажурные кипарисы и акации, милые глаза и горячие губы. Лежал, прислушивался к вздохам моря и сам вздыхал… А когда начал забываться, рядом в номере заплакал грудной ребенок и заскрипела покачиваемая колясочка, а сонный голос, вероятно няни или кормилицы, стал монотонно-надоедливо вытягивать:

– О-ооо-ой, баю, баю деточку мою…

Всё это очень глухо, словно под землей, но спать мешало; приносило мысли о том времени, когда и у нас с Зоей будет ребенок, миленький, похожий на Зою или на меня ребенок, и вот так же мы будем его баюкать: «О-ооо, бай-бай деточку мою»… Фу, какая чепуха в голову лезет! Душно и жарко. Некуда девать руки… А в окне, на занавеси, уже дрожат золотисто-розовые отблески зачинающегося утра…

Встал с постели, отдернул занавес и распахнул окно. Тишина изумительная. Только море не спит и еще яростнее кидается на каменную ограду, шумно охая и вздыхая…

Не спим мы с морем… И оба возимся и беспокойно вздыхаем… А небеса румянятся, и где-то уже просыпаются птицы. Сильно пахнет морем и апельсинными корками.

– Какое счастье жить на свете!.. Зоя! Ты спишь крепко и сладко, а я не могу уснуть от радости, что дышу одним воздухом с тобой…

XLI

Ах, эти черные ночи с огнями на небесах и с фосфорическими сияниями в морских пучинах, с шёпотом волны и с горячими дыханиями ласкового ветерка! Чьи-то глаза сверкают во мраке и с чьих-то ароматных губ льется на щеку теплота, и греховные мысли всё кто-то нашептывает на ухо…

– Уйди!.. Ты – нехороший…

– Ах, Зоя… Почему ты такая холодная и спокойная.

– Если ты будешь такой, я…

– Я, Зоя, теряю голову… Ты святая, а я… меня туманит страсть…

– Но я тебя целую…

– Прости… Не буду.

– Ах, ты… зверюшка!.. А помнишь, что ты мне говорил?

– Что?

– Пока ты мне брат, а я тебе сестра…

– Да, да…

И долго мы сидели молча и смотрели в синюю темноту морских хлябей. Звездное сияние играло на лице Зои; устремленный неподвижный взор ее широко раскрытых глаз был холоден и далек от меня, и мне чудилось, что я люблю русалку, которая иногда ночью выплывает ко мне на берег и дразнит меня своей холодной, бесстрастной красотою.

– О чем ты думаешь, Зоя?

– Не знаю… Море навевает на меня какую-то грусть о чем-то далеком и невозможном… Мы, люди, такие маленькие-маленькие… как букашки…

– Уйдем отсюда!

– Почему?

– Я не люблю, когда ты грустишь: тогда мне кажется, что ты мало любишь меня.

– Нет, я хочу смотреть на море и думать… Не правда ли, как это странно: мы с тобой умрем, а море всё так же, как сейчас, будет шуметь – шуметь и всё так же светиться синими огнями. Грустно, что нельзя жить и любить вечно!..

Я слушал эту тихую элегию нежно и кротко любящей женской души и сердился: я ревновал Зою к морю. Это оно, море, мешает ей отвечать на мои страстные ласки, на мои затуманенные взгляды и вздохи.

– Я хочу смотреть на тебя и…

– Погоди! Оставь! Мне не хочется сейчас ласкаться. Хорошее и страшное море! Можно до утра сидеть и смотреть и думать, думать, думать…

– Ты – русалка… В тебе холодная кровь…

Зоя обиделась.

– Ты думаешь? Тогда люби ту, черную, которая… И клянись ей, как и мне, что будешь любить ее вечно, как вечно шумит это море…

– Ты обещала никогда не напоминать мне…

– Это не я: море. И сам ты напоминаешь…

– Я?.. Странно!

– Ты… начинаешь видеть во мне… только женщину.

– Неправда. А, впрочем, разве это так обидно?

– Да, обидно. Я не хочу быть для тебя тем, чем была та, черная…

– Я любил ее не такой, какой она потом оказалась.

– А кто знает: может быть, и теперь ты любишь не такую, какая я есть…

– Что с тобой? Я не узнаю тебя.