Свежий ветер с моря. Записки одесского путешественника

На перроне было многолюдно, а люди казались непривычно нервными. Поезд подошел – нет, буквально подлетел – вовремя, но выскочивший из вагона бритый налысо проводник буквально перегородил вход страждущим, желающим ворваться в заветное нутро вагона.

Страждущие начали толкаться.

К толкотне мы люди привычные, потому позиций не сдавали. Через несколько минут презрительно наблюдавший за молчаливой толчеей проводник попросил всех показать свои билеты. Выяснилось, что наш билет для этого поезда не подходит. Как и билеты девяноста процентов остальных.

Что за чертовщина?

«Ладно», – успокаивали себя мы. «Поезда в Амстердам отходят очень часто, сядем в следующий».

Спустились вниз, стали глядеть на табло. А там вдруг началась чертовщина.

Поезд прибудет через 13 минут. Нет, через 34. А, через 45. Лучше пойдем на перрон. Так спокойнее.

Не успели подняться – поезд тут как тут. Не наш, но едет через Амстердам. Переполнен. Ну да ладно, какая разница, поедем стоя. В конце концов, за окном такая красота! Реки, каналы, мельницы, утки и даже лебеди.

Минут через сорок – остановка в Лейдене. Стоим непривычно долго. Кто-то догадывается выглянуть наружу, посмотреть на табло. Там – надпись о том, что поезд дальше не пойдет. И никаких объявлений от машиниста.

Постепенно на перрон выходят все. Посреди него стоит мужчина в форме. Вокруг – небольшая толпа, пытающаяся выяснить, в чем дело. Никто не нервничает, и он отвечает медленно, размеренно. На табло появляется надпись – следующий поезд в Амстердам придет через 35 минут. Нет, через 45.

Потом надпись исчезает.

На наш вопрос мужчина флегматично отвечает, что сегодня поездов на Амстердам не будет вообще. Наш поезд уезжает обратно в Роттердам.

Как такое может быть – непонятно.

Пятнадцать минут проходят в сомнениях и тягостных раздумьях.

И вдруг…

К соседнему перрону подъезжает поезд до Харлема. Того самого, первого, в честь которого и назвали нью-йоркский. Харлем гораздо ближе к Амстердаму, и мы буквально впрыгиваем в поезд. Растерявшиеся остаются на перроне в Лейдене. Наконец куда-то едем. Жизнь налаживается.

В Харлеме у билетных касс сразу же образуются очереди – таких шустрых, как мы, оказалось много. Кассирша в летах флегматично объясняет, что поездов до Амстердама сегодня нет и не будет, автобусы туда тоже не ходят, что нам делать, она не знает.

На мой вопрос, в чем причина такой вакханалии, отвечает – сбой в компьютерной системе. Отменены все поезда. Мы зависим от компьютера, понимаете?

Пассажиры начинают роптать, но тетеньке все равно. Вспоминаем, что у нас есть Google Maps. Он пишет, что в Амстердам идет автобус номер 300, который отходит через две минуты.

Выбегаем из вокзала наружу. Вот он! Почти пустой. Покупаем билеты, садимся. Рай.

Ничего, что ехать еще час. Ничего, что пошел уже третий час нашего путешествия. Зато едем. И даже можно зарядить телефон.

Проехали полпути. На следующей после аэропорта остановке водитель объявляет, что автобус дальше не поедет и нам нужно быстро бежать в другой, тот, что впереди.

Половина пассажиров успевает, половина нет. Следующий автобус будет через полчаса. Если, конечно, верить надписи на табло.

Когда подошел следующий автобус, наш билет уже не действовал. Он ведь на полтора часа. Пришлось объяснять, что нас высадили дважды – из поезда и из автобуса. Водитель махнул рукой – проходите.

Еще полчаса – и мы дома! Победа! Дорога заняла всего четыре часа.

На следующий день мы поехали в центр на метро… Смутные сомнения терзали меня.

На обратном пути наш 51-й маршрут высадил нас на четыре остановки раньше и умчался вдаль. Следующий поезд обещали подать через 54 минуты. Начался дождь. Табло с расписанием заморгало и сообщило нам, что поезда не будет вообще.

«Сбой в компьютерной системе», – раздался на перроне голос из динамика.

И тут мы окончательно поняли, почему в этой стране так много велосипедов.

Чтобы не зависеть от компьютерных систем!

Велосипедисты тут – каста привилегированная. На дорогах они главные. Велосипедные дорожки в два раза шире пешеходных.

А то и в три.

Автомобилист в Амстердаме – существо низшего порядка, забитое, зажатое и заранее ощущающее свою неуместность и вину.

Чуть выше в иерархии стоит пешеход.

Но выше всех – велосипедист. Он может ехать на полной скорости, не обращая внимания ни на кого.

– А ну брысь, двуногие! – может кричать он пешеходам. Он может даже сбить их, и ничего ему за это не будет. Общественное мнение всегда на его стороне.

Для него будет проложена велосипедная дорожка даже вдали от города, среди полей, коров и овец.

Пешеход же в Амстердаме обречен испуганно жаться к домам и кустам.

Теперь вы понимаете, почему мы решили немедленно купить велосипеды.

Жаль, конечно, что их часто воруют.

По следам святого Луки. Из Одессы – в Харлем

Если символами городов могут быть не только архитектурные памятники и знаменитые уроженцы, но и картины, хранящиеся в городских музеях, то два евангелиста работы Франса Хальса могут без всяких сомнений считаться символами Одессы. Чудесным образом попав в наш город, они не только пережили второе рождение – правильную атрибуцию – но и стали главными героями знаменитой детективной истории. Точнее, один из них.

Если вы еще не смотрели фильм «Возвращение «Святого Луки», обязательно найдите и все же посмотрите. Правдивого в нем немного – завязка и развязка. Знаменитая картина Хальса, которая вместе с «Поцелуем Иуды» кисти Караваджо является визитной карточкой Одесского музея Западного и Восточного искусства, действительно была похищена с выставки в Москве. Ее действительно нашли и в Одессу вернули. Почти все остальное в фильме – вымысел, что не делает его менее интересным. Вторую визитную карточку, как известно, тоже украли и тоже нашли, но в музей пока не вернули. И фильм пока не сняли. Ждем.

А «Святой Лука» со «Святым Матфеем» и сейчас удивляют посетителей музея – и не только мастерством исполнения, но и самим фактом своего существования. Ведь кроме четырех евангелистов, никаких других работ на религиозные темы у весельчака Хальса не было вообще. И две из четырех – в Одессе. Невероятно.

Тот, кто видел евангелистов хоть однажды, вряд ли их забудет. Они написаны нарочито небрежно даже для Хальса. С заметными исправлениями – у Матфея удлинены фаланги пальцев, у Луки передвинут его символ, телец. Я с детства помню грубые узловатые пальцы Луки – меня поражало, как у святого могут быть такие руки. Да и лица евангелистов нарочито просты. Похоже, Хальс писал их чуть ли не для домашнего пользования.

2 сентября Одессе исполнилось 225 лет. В этот день я решил поехать в Музей Франса Хальса в его родном Харлеме. Перебравшись туда из Антверпена, домосед Хальс настолько прикипел к городу, что отказывался выезжать в Амстердам даже под угрозой потери серьезных заказов. Терял, но не ехал. Понятно, что и в Одессу, живи он тогда, вряд ли бы поехал. И поэтому мы сами поехали к нему – эдакими послами празднующей Южной Пальмиры.

Работы Хальса находятся в музейных собраниях всего мира (кстати, знаменитый портрет Декарта из Лувра – всего лишь копия), но самая большая коллекция его работ – именно в Харлеме. Да и «почувствовать» художника лучше всего, конечно, у него дома.

Музей в Харлеме находится в двух корпусах. В одном, прямо на центральной Гроте-Маркт – современная живопись. Прямо рядом с ним – самый большой храм города, церковь Святого Бавона. Попасть в церковь из-за воскресной службы нам не удалось. А жаль, кроме могилы Хальса, там есть еще одна достопримечательность – легендарный орган, на котором играли когда-то Гендель, Мендельсон и десятилетний Моцарт.

Петр Вайль писал, что в Харлеме ему везло – каждый раз, приезжая туда, он попадал на какой-то праздник. Возможно, это действительно город непрерывных праздников – весь день, что мы провели там, на центральной площади шел фестиваль уличных оркестров. Все это напоминало сказку, причем скандинавскую – например, «Люди и разбойники из Кардамона» Турбьерна Эгнера.

Чтобы посмотреть работы самого Хальса, нужно повернуть с Гроте-Маркт направо, на узкую улочку между «новым» корпусом и церковью и пройти минут десять в сторону реки Спарне, к бывшему «старческому дому», богадельне, построенной еще в 1609 году. Собственно, именно в богадельне впавший в нищету художник и умер. Одними из поздних его работ стали групповые портреты управителей и управительниц домов престарелых, которых в Харлеме было множество.