Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

Дорогой Леонид Михайлович.

Примите сердечнейший привет – Вы и Ваши в день Светлого Праздника. К сожалению, не удалось вырваться в Москву на праздничные дни.

Ил. 1. Страница из путевого дневника Ф. Таборского

(F.Fr. Taborsk?. Poznаmky z cesty do Ruska.

Literаrn? archiv pamаtn?ku Nаrodn?ho p?semnictv? v Praze)

Без Вас однажды, 7 апреля, пришлось принять у себя одного иностранного гостя – галичанина, члена Венского Парламента Д.А. Маркова. На этом обеде у меня были, кроме него: депутат М.М. Алексеенко, А.С. Гижицкий, П.В. Каменский и гр. В.А. Бобринский, профессора]: Л.Е. Владимиров и Куплевский, Д.Н. Вергун и А.В. Бахирев. Накануне был приглашен на маленький обед в Национальный] клуб графом Бобринским; были: галичанин Марков, епископ Евлогий, Вергун, губернатор (Седлецкий) Волжин, гр. Бобринский и я. 9-го апреля завтракали у Бобринск[ого].

Как видите, время проходит в славяно-русских кружках (курсив мой. – Е.Ф.).

Продолжение в след[ующем] письме.

Преданный М. Балясный»[73 - Отдел письменных источников Государственного Исторического музея (ОПИ ГИМ). Ф. 216. Л.М. Савелов. Ед. хр. 6. Письма М. Балясного к Л.М. Савелову.].

М. Балясный просил Савелова, разрешить работать чешскому профессору Таборскому в знаменитой в Москве «савеловской» библиотеке[74 - Там же.]. И сообщал: «Таборский выступал здесь о чешском искусстве, о чем газеты отозвались с признательностью. Что если бы и в Москве устроить так? Письмо вручаю Францу Францевичу Таборскому, который желает послать его по почте»[75 - Там же.].

Подчеркнем, что научные труды Ф. Таборского рубежа XIX–XX вв. о русской литературе и культуре сохраняют свое значение и в наше время и ему следовало бы посвятить отдельное исследование по истории чешско-русских связей.

После приезда в Санкт-Петербург Т.Г. Масарик поделился с Таборским: он вовсе не собирается заниматься какой-либо публичной жизнью, «не намерен читать никаких лекций и т. д., скорее из осторожности»[76 - LA PNP. F.F. Tаborsk?. Poznаmky z cesty do Ruska.]. Но главная причина относительной отстраненности от публичной жизни в Санкт-Петербурге заключалась не в политической осмотрительности, а в чрезмерной занятости пражского философа. Ведь для Масарика главным оставалось спешно завершить работу над трудом «Россия и Европа», ставшим делом всей его жизни.

II.2 Интерес к славянскому движению

Но все же Масарик не был настолько отстранен от «публичной» жизни, как этого ему хотелось. Выявленные мной источники в виде мемуарных заметок о пребывании в Петербурге свидетельствуют об этом. Эти заметки на чешском языке были написаны в Праге известным деятелем неославянского движения Д. Вергуном. Наблюдениям Д. Вергуна очевидно можно доверять, хотя спустя годы в тексте им и была допущена фактическая ошибка: он перепутал время приезда Масарика в Россию, поставив вместо 1910 г. – 1912. В остальном же при сравнении с другими источниками (с тем же Таборским) свидетельства Вергуна представляются достоверными. Он писал: «После прибытия в Петроград профессор Масарик изъявил желание (курсив мой. – Е.Ф.) познакомиться с представителями всех трех направлений славянского движения в российской столице, а именно с членами консервативного «Славянского благотворительного общества», прогрессивного «Общества славянской взаимности», и социалистического «Общества за славянское научное объединение». Первым из упомянутых обществ руководил генерал Н.Д. Паренсов, бывший министр обороны в Болгарии, и А.А. Башмаков, редактор «Правительственного вестника»; вторым – председатель III Государственной Думы Н.А. Хомяков и третьим – известный невролог, профессор Академии В.М. Бехтерев. Особый комитет в составе представителей всех трех направлений устраивал в то время в Петрограде известные «Славянские банкеты» в ресторане «Вена», а затем и в гостинице «Астория» и в «Европейской». На них непринужденно обсуждались вопросы повседневной славянской политики, устраивались приемы в честь приезжающих в столицу гостей, представителей других славянских народов…

Поскольку профессор Масарик отказался посетить какой-либо из этих «Славянских банкетов», председатель А.И. Гучков, бывший председатель Государственной Думы, придумал другой способ устроить встречу чешского гостя с русскими неославистами. Секретарю Галичско-Русского благотворительного общества М.Я. Балясному, доверенному другу профессора В.М. Володимирова (которого называли «миссионером неославизма») было поручено пригласить к себе на званый обед профессора Масарика и русских неославистов. Обед этот проходил в улице Демидова, № 13 и носил исключительно «заговорщицкий» характер. На эту беседу с чешским профессором пригласили также самого В.М. Володимирова и А.И. Гучкова, члена Госсовета, а также участников предстоящего неославистского съезда в Софии: академика В.М. Бехтерева, графа В.А. Бобринского, председателя Галичско-

Русского благотворительного общества, который играл исключительную роль в мармарош-сегедском процессе, затем А.А. Башмакова, зам. председателя славянского благотворительного общества и автора этих строк, как генерального секретаря исполнительного комитета предстоявшего Софийского съезда и зам. председателя Галичско-Русского благотворительного общества. Помощником гостеприимного М.Я. Балясного был талантливый инженер, работавший в Ревеле, а в настоящее время живущий в Праге.

Эта «заговорщицкая» встреча с профессором Масариком на обеде у Балясного проходила весьма оживленно. Т.Г. Масарик интересовался прежде всего численностью каждого из трех представленных славянских обществ, а также причинами их разногласий, их влиянием среди духовенства, интеллигенции и народных масс. С идеологией неославизма ознакомил в своей сердечной приветственной речи В.М. Володимиров, указав на различие девиза «Православие – самодержавие – народность» и «Свобода – равенство – братство». А.И. Гучков остановился на роли русской Государственной Думы в неославянском движении, В.М. Бехтерев – на принципах объединения славянских научных деятелей; В.А. Бобринский пояснил позицию России к холмскому вопросу, а я остановился на обстановке в Восточной Галиции и Подкарпатской Руси. Сам же профессор Масарик никаких речей не произносил, но следы взглядов, высказанных на этой встрече, сказываются в его меморандумах, распространяемых затем в Западной Европе, а также в его книгах «Россия и Европа» и «Новая Европа», в которых, например, его точка зрения по украинскому вопросу близка идеям, высказанным на этой встрече»[77 - Setkan? prof. T.G. Masaryka s rusk?mi neoslavisty. In: Zahranicn? Rusovе Ceskoslovensku. Pr., 1928. S. 138–140.].

II.3 Последний визит к Л.Н. Толстому

Согласно датировке Масарика в апреле 1910 г. он сделал перерыв в научных занятиях, улучил время и еще раз, третий раз в жизни, отправился в поездку в Ясную Поляну к Л. Толстому. После кончины писателя в том же году Масарик опубликовал в журнале «Cas» (2 декабря 1910 г.) свои воспоминания о встрече[78 - Эти воспоминания (на основе лекции, прочитанной в Праге 26 ноября 1910 г.) были опубликованы затем в сборнике: Masaryk T.G. In memoriam. Cs. vzpom?nky na Jasnou Poljanu. Pr., 1925.]. Он писал: «В этом году я отправился к Толстому из Москвы через Тулу. В Туле я взял извозчика. Недалеко от шоссе на полевую дорогу в Ясную Поляну меня вышел встречать Толстой. Он ждал меня за день до этого с повозкой на тульском вокзале, но я опоздал на день.

После нескольких слов приветствия, Толстой как бы продолжил наш давнишний разговор спустя 22 года. Он сказал, что все больше и больше увлекается Кантом, да этика Шопенгауэра ему по душе. В этом году он занимался вопросом самоубийства, особенно молодых людей после революции. Я ему обещал прислать новейшую литературу, и когда он ее получил, то ответил мне и вновь отметил, что эта проблема продолжает его интересовать (письмо от 16 мая). Ныне я вспоминаю, каким сильным выглядел он 20 лет назад, а теперь как бы просвечивал, и я почувствовал сразу, что мы видимся в последний раз… Я чувствовал к Толстому глубокую личную дружбу, я его любил, очень любил, хотя я и не мог с ним во всем согласиться…»[79 - Masaryk T.G. In memoriam. Cs. vzpom?nky na Jasnou Poljanu. Pr., 1925. S. 9.]

Масарик подчеркивал, что особая правдивость стремления Толстого к нецерковной религии, к нравственной религии и в этом исключительная значимость Толстого как для России, так и для всего света. Толстой учит не делать различий между нравственностью и религией. Толстой, по мнению Масарика, – последний представитель последовательного реализма; его стремление к правде со всей последовательностью проводилось в жизнь. Но в последнее время он стал терпимее и более умеренным в суждениях.

Масарик подчеркивал, что Толстой настолько глубоко укоренился в его натуре, что у него даже нет чувства утраты. Чем больше будет присутствие Л. Толстого в художественном и жизненном отношении в чешском обществе, тем больше это пойдет ему на пользу[80 - Ibid. S. 12.].

Личный врач Толстого словак Д. Маковицкий более точен в датировке визита Масарика. Он записал, что Масарик приехал в Ясную Поляну в конце марта 1910 г. В записи от 29 марта он отметил, что «застал Масарика. Не видел его лет десять: состарился, устал. Ни прежнего выражения энергии на лице у него, ни решительности, чеканности в голосе, зато больше мягкости и внутреннего мира и знания. Потом я заметил, как он устает при ходьбе, задыхается.»[81 - Маковицкий Д. У Толстого: 1904–1910. Яснополянские записки Д. Маковицкого // Литературное наследство. Т. 90. С. 70.] Маковицкий также подчеркнул, что Лев Николаевич от разговора с Масариком получил самое отрадное впечатление и был даже очень расстроган. Масарик тоже был очень доволен[82 - Там же. С. 71.].

Из яснополянских записок Д. Маковицкого следует, что Масарик был скорее его гостем, поскольку чешский профессор обычно занимал комнату Маковицкого.

Благодаря усилиям Д. Маковицкого у Толстого постепенно просыпалось сочувственное отношение к словакам и другим славянским народам и формировалось собственное славянское самосознание. Л.Н. Толстой подчеркивал, что благодаря ему узнал таких интересных людей, как славяне. Под влиянием Маковицкого, а затем и Масарика, он стал проявлять живой интерес к культуре и историческим судьбам славянских народов. В июне 1910 г. Толстой направил проходившему в Софии съезду всех славянских народов приветственное письмо. В нем он отмечал, что единение людей является самым серьезным делом человечества. Несмотря на отрицание Толстым «расового патриотизма» в смысле обособления славянства, он подчеркнул, что собравшиеся на славянском съезде люди все-таки ближе ему, чем люди других народов.

Т.Г. Масарика Толстой принял «за славянина и искреннего человека», «нет у него немецкого доктринерства, педантизма, а виден человек, который чувствует, что сам живет», от него веяло «славянским духом». Была затронута тема славянского движения (например, у сербов, болгар). «Разговор о новом славянском обществе. М.А. Стахович говорил о посылке в этом году ста крестьянских парней в славянские земли для обучения прогрессивному земледелию и ведению молочного хозяйства», – записал Д. Маковицкий в своем дневнике. Уточним, что в данном случае шла речь об обществе «Русское зерно». О нем писал в своем дневнике также Ф. Таборский: «После обеда в Клубе общественных деятелей молебен в связи с отъездом воспитанников «Русского зерна». Священник и певчий хор. Затем воспитанники стали целовать молитвенную книгу, а потом крест. Затем А. Столыпин кратко, но выразительно обратился к ним по поводу значимости их поездки. После Столыпина выступал еще один член комитета. Воспитанники Общества отправляются в Данию (молочные заводы), на Волынь к чехам и в Моравию. Вся эта церемония была серьезной и трогательной»[83 - LA PNP. F.F. Taborsky. Poznamky z cesty do Ruska. S. 26.].

Инициаторами создания славянского общества «Русское зерно» стали видные деятели славянского движения, такие как глава города Любляна словенец Иван Хрибар и особенно чешский политик Карел Крамарж. Специально подчеркиваем этот факт, поскольку в последнее время делаются попытки исключить это начинание из русла неославянского движения и приписать плоды их стараний чуть ли не Т.Г. Масарику, поскольку тот был родом из Моравии и отдельные попечители местных обществ «Русского зерна» делились с ним своими повседневными проблемами. Масарик в действительности дистанцировался от публичного участия во многих начинаниях неославянского движения, и о сдержанном отношении к нему говорит хотя бы следующая запись из путевого дневника Ф. Таборского: «В[ладимир].Михайлович Володимиров]. Все еще несвой. Не спит, все строит планы о славянстве и, хотя у него температура, говорил он только о славянских проблемах, заботился о том, чтобы прошел составленный им список кандидатов в комитет «Общества славянской взаимности». Хороший человек. Масарик добавил, что эти генералы занимаются славянской политикой, поскольку они на пенсии и делают это от скуки»[84 - LA PNP. F.F. Taborsky. Poznamky z cesty do Ruska. S. 28.].

II.4 О роли В.М. Володимирова в развитии неославянского движения

Возможно эта ирония Масарика была отчасти и уместна, но на наш взгляд, только не в отношении В.М. Володимирова. Судя по путевым заметкам Ф. Таборского, который, как уже говорилось, в 1909–1910 гг. был личным гостем в доме Володимирова, этот деятель внес огромный вклад в развитие не только неославянского движения в целом, но прежде всего в развитие чешско-русских связей. Останавливаюсь на этом скорее потому, что в ноябре 1910 г. В.М. Володимирова не стало. Большим был вклад Володимирова в развитие Общества славянской взаимности. Известны, к примеру, такие его труды, как «Неославизм и австрославянство» (СПб, 1909), «Задачи Общества славянской взаимности» (СПб., 1909).

В архиве ОПИ ГИМ в фонде Л.М. Савелова к одному из писем М.Я. Балясного были приложены две газетные вырезки о роли Володимирова в славянском движении. К сожалению, исходные данные этих вырезок в фонде не содержатся.

В первой газетной вырезке (ее автором, видимо, являлся М.Я. Балясный) подчеркивалось:

«В обществе славянской взаимности.

Чествование памяти В.М. Володимирова.

14 ноября состоялось общее собрание членов общества славянской взаимности для чествования памяти казначея общества проф. В.М. Володимирова. Перед собранием была отслужена панихида, после которой собрание выслушало прекрасные доклады: Д.Н. Вергуна и сообщение о трудах покойного, которое делал полк. М.Я. Балясный.

На панихиде присутствовали: б. председатель Гос. Думы Н.А. Хомяков, член Гос. Совета М.В. Красовский, член Гос. Думы Н.Н. Львов, Д.Н. Головачев, А.А. Кон из Вильны, гласные городской думы и др.

Д.Н. Вергун в докладе на тему «Роль и значение В.М. Володимирова в славянском движении» остановился на личности покойного, как одного из самых пламенных сторонников русско-польского сближения, указав на ответственную роль секретаря В.М. Володимирова в русско-польской примирительной комиссии.

Приведя цитаты из трудов В.М. Володимирова и речи его в Праге, которая выдвинула его в ряды видных деятелей в славянском движении, Д.Н. Вергун закончил речь уверенностью, что «Россия вскоре увидит всходы тех добрых семян, которые сеял так умело В.М. и что эти всходы принесут обильную жатву в деле роста и мощного развития всеславянской братской дружбы».

* * *

Красивую речь сказал М.Я. Балясный. Он говорил о его заслугах профессора и публициста, писателя по славянским вопросам. Его литературные труды сразу поставили его на большую высоту.

Ген[ерал] Володимиров сам очень увлекался славянским движением и привлек много последователей. Покойный всем сердцем примкнул к славянской идеологии и старался проводить ее в жизнь.

Дом его был всегда настежь открыт всем приезжавшим славянским деятелям».

К этому же письму была приложена еще одна газетная вырезка. Она касалась деятельности российского Национального клуба и «балканских» дел. Она гласила:

«В Национальном клубе.

Возобновились занятия в этом клубе: по вторникам доклады с прениями, по пятницам научные лекции. Первый доклад был посвящен поездке русской делегации на Балканский полуостров. М.Я. Балясный дал в своем докладе не только ряд блестящих путевых заметок о посещении русскими туристами Варны, Плевны, Шипки, Софии и наконец Белграда, но освещал попутно и те политико-экономические проблемы, которые возбуждались между славянскими делегатами во время поездки. Русско-болгарский кабель и рейсы, зачатки болгарского флота, евксиноградское виноделие, труды – памятники комитета «Царь-Освободитель» и роль его председателя Залмова, работы софийского съезда и прием у короля Петра были живо обрисованы докладчиком. Он остановился подробнее на попытке некоторых делегатов из России сорвать софийский съезд и отпоре, данном им со стороны Болгар (например, Ванковым), и на неверном представлении о русском национализме у многих западных и южных славян. Суждение о России по иностранным газетам является причиной взаимного отчуждения между русской и славянской интеллигенцией, и только более частыми съездами можно будет достигнуть взаимного понимания. После доклада гр. В.А. Бобринский указал на роль галицко-русской делегации в славянских съездах. Образование единой делегации из представителей Руси державной и Руси подъяремной оказывает благотворное влияние на выяснение таких трудных вопросов, как украинский и польский. В дополнение к отрадным впечатлениям М.Я. Балясного о сербской армии, гр. Бобринский поделился воспоминаниями об его посещениях казарм, арсеналов, стрельбища и т. д. Везде он видел лихорадочную работу и был удивлен успехами всех частей сербской армии, особенно же артиллерии. И.А. Добрынский рассказал об успехах русской кустарной выставки в Белграде. Сербские торговцы предпочитают русские товары австрийским. Австрийцы, зная это, прибегают к подлогу. Так, например, в Сербии нередко можно встретить коробки спичек из Австрии, но с изображениями Столыпина, Извольского и других русских государственных деятелей, иногда даже с карикатурами на Эренталя. Так венгерские евреи применяются к вкусу сербских потребителей».

Как говорится, нечего ни прибавить, ни убавить…

Дневник чешского писателя Таборского выражает доброжелательное отношение к В.М. Володимирову. Много места в этом важном для нас историческом источнике уделено деятельности Общества славянской взаимности и Общества ученого славянского единения, характеристике некоторых их заседаний. На одном из заседаний Ф. Таборскому поручили сделать доклад о чешском вопросе. А предложил сам Бехтерев, которого писатель называет другом. Таборский выбрал на свое усмотрение тему «Какие идеи содействовали возрождению чешского народа», и во вторник 13 апреля 1910 г. прочитал его на заседании Общества. В докладе он особо посетовал на нехватку хороших чешских политиков, а ведь «в истории политик это как военоначальник»[85 - LA PNP. F.F. Taborsk?. Poznаmky z cesty do Ruska. S. 27.].

Большой вклад Ф. Таборский внес в дело налаживания чешско-русских культурных связей. Он встречался со многими деятелями русской культуры того времени. В дневнике содержится, например, интересная запись о встрече с Баумгартеном, иллюстратором исторических повестей (в том числе о персонажах из чешской истории). В записи отмечено, что он доводился зятем известному русскому скульптору Микешину. Дневник Таборского содержит упоминания о всех важных событиях культурной жизни Санкт-Петербурга, о художественных выставках русских художников, о книжных новинках (особенно по искусствоведению и библиографии).

В записи от 27 апреля Таборский дает подробное описание заседания Общества славянской взаимности со всеми прозвучавшими докладами и дискуссией по поводу характера чешской культуры и немецкого влияния. Таборский отстаивал тезис об оригинальности чешской культуры, отвергая высказывания о слепом копировании культуры немецкой, хотя без влияний не обходится ни один народ. Другое дело, как он их использует.

Особо к заслугам Таборского стоит отнести установление прочных контактов с русскими художниками. С Лукомским он достиг договоренности об устройстве в России выставок чешского искусства (например, выставки чешской графики и др.). Ф. Таборский следил за публикациями в журнале «Искусство», из художников выделил, например, творчество Врубеля и К. Сомова. Он с удовольствием побывал на выставке «Аполлона» и у редактора журнала С.К. Маковского. У него Таборский и познакомился с Лукомским. Тогда состоялась основательная беседа о чешском искусстве, о чешском художественном обществе «Манес», о чешском журнале «Volnе smery». Лукомский предложил Таборскому регулярно печатать в «Аполлоне» статьи о чешской художественной жизни, и давать иллюстрации. Таборский же направлял в Прагу рекомендации Обществу «Манес» и Штенцу по устройству в России выставки чешской графики. Можно было бы продолжить анализ художественных впечатлений Таборского о русском искусстве и других его повседневных записей. Однако это тема отдельного научного исследования. Отметим большие заслуги М.Я. Балясного в приобщении к русской культуре этого чешского деятеля.

Можно лишь сожалеть, что отечественные исследователи до сих пор не использовали этот ценный исторический источник о российской повседневной жизни и восприятии России начала XX в. Этому мешали, видимо, незнание чешского языка и своеобразный почерк Ф. Таборского.