Восточный рубеж. ОКДВА против японской армии

28 февраля на стол Сталина легла очередная информация ОГПУ. Сопроводительное письмо было подписано зампредом ОГПУ Балицким. В конце документального материала стояла фраза: «По Особому отделу». На этот раз сработала агентура в японском посольстве в Москве. Балицкий просил Сталина лично ознакомиться с подлинным документом, составленным японским военным атташе в Москве Касахара Юкио 29 марта 1931 г. Документ был озаглавлен «Соображения относительно военных мероприятий империи, направленных против Советского Союза» и направлен в генштаб в Токио. Балицкий писал: «Касахара входит в партию младогенштабистов, во главе которой стоят генерал-лейтенант Араки (автор лозунга «Забайкалье – японо-русская граница») и Хасимото – начальник русского сектора генштаба, один из нынешних руководителей политики японских военных кругов». Подчёркивалось также: «Касахара на днях выезжает в Японию, где он получает ответственную должность в японском генштабе». В Особом отделе были на учёте все иностранные военные атташе в Москве, и личность японского подполковника была хорошо известна. В этом документе официальный военный представитель империи в Москве за полгода до начала оккупации Маньчжурии предлагал генштабу как можно скорее начать войну против Советского Союза.

Сталин очень внимательно читал этот доклад. Многочисленные подчёркивания, отчёркивания отдельных абзацев и фраз, нумерация подчёркнутых мест. Он взял из архива предыдущий документ с резюме посла Хирота и, добавив два отрывка из доклада Касахара, получил материал для статьи в «Известиях», наделавшей столько шума и в 32-м, и после войны во время Токийского процесса, когда этот документ был предъявлен советским обвинением в качестве доказательства подготовки Японией войны против Советского Союза. Из первого раздела доклада «О политике в отношении СССР в аспекте японо-советской войны» он выделил абзац, обозначив его цифрой два: «…японо-советская война, принимая во внимание состояние вооружённых сил СССР и положение в иностранных государствах, должна быть проведена как можно скорее. Мы должны осознать то, что по мере прохождения времени обстановка делается всё более благоприятной для них. Я считаю необходимым, чтобы имперское правительство повело бы политику с расчётом как можно скорее начать войну против СССР».

Во втором разделе японский военный атташе рассматривал «Первоочередные вопросы, связанные с проведением войны с Советским Союзом». Здесь Сталин цифрой три обозначил подчёркнутый им абзац: «Вполне возможно, что несмотря на нашу стратегию сокрушения и стремление к быстрой развязке, в силу различных условий, нам нельзя будет проводить войну в полном соответствии с намеченным планом действий. Возникает чрезвычайной важности вопрос о конечном моменте наших военных операций. Разумеется нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что же касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от общей обстановки, которая создастся к тому времени и в особенности в зависимости от состояния государств, которые выступят с Запада. В том случае, если мы остановимся на забайкальской железнодорожной линии, Япония должна будет включить оккупированный Забайкальский край и Дальний Восток полностью в состав владений империи. На этой территории наши войска должны расположиться в порядке военных поселений, то есть на долгие времена. Мы должны быть готовы к тому, чтобы, осуществив эту оккупацию, иметь возможность выжидать дальнейшего развития событий».

Отметил он также абзац и в разделе «Стратегическая пропаганда»: «Ввиду того, что Японии будет трудно нанести смертельный удар Советскому Союзу путём войны на советском Дальнем Востоке, одним из главнейших моментов нашей войны должна быть стратегическая пропаганда, путём которой нам нужно будет вовлечь западных соседей и другие государства в войну с СССР и вызвать распад внутри СССР путём использования белых группировок внутри и вне Союза, инородцев и всех антисоветских элементов. Нынешнее состояние СССР весьма благоприятно для проведения этих комбинаций…» (подчёркнуто Сталиным). Всё, что им было отмечено и составило документальную основу статьи в «Известиях». На сопроводительном письме резолюция Сталина: «Из рук в руки. Членам ПБ (каждому отдельно) с обязательством вернуть в ПБ. Ст.». И рядом под словом «Читал» подписи Ворошилова, Молотова, Куйбышева и Ягоды. Так что можно не сомневаться, что статья в «Известиях» появилась по решению Политбюро.

4 марта 1932 г. в советском официозе – газете «Известия» – была опубликована передовая статья: «Советский Союз и Япония». В статье стандартные фразы о миролюбии Страны Советов, о росте японских провокаций. В качестве антисоветской интриги было представлено заявление представителя японского МИДа о неизбежности военного столкновения между Советским Союзом и Японией. Статья отмечала рост агрессивных намерений японских милитаристских кругов и предостерегала любителей военных авантюр, заявляя: «Советское правительство вело, ведёт и будет вести твёрдую политику мира и невмешательства в происходящие в Китае события…» Это была бы обычная передовица, в которой говорилось о миролюбии, если бы не одно обстоятельство.

Для доказательства агрессивной политики Японии в Маньчжурии в статье цитировались два документа. Именно те два документа, которые были добыты политической разведкой и легли на стол Сталина. Оба абзаца, отмеченные генсеком, полностью вошли в статью. Резюме посла было опубликовано полностью. Конечно, отрывки из японских документов попали в редакцию из сталинского кабинета, и именно он решал, что надо напечатать в этой газете. Такая публикация, когда в официозе ссылались не на японских авторов, выражавших собственное мнение, а на документы, появилась в советской печати впервые. И она явилась поводом для дипломатического демарша с японской стороны.

На следующий день состоялась беседа заместителя наркома иностранных дел Карахана и посла Японии Хирота. Содержание беседы в советских газетах тогда не публиковалось. Этот дипломатический документ был опубликован только в 1969 г. в очередном 15-м томе Документов внешней политики. Беседа в основном касалась положения на КВЖД, но говорили и о статье в «Известиях». Посол попал в пикантное положение. Он отлично помнил содержание своего предложения начальнику генштаба и, конечно, узнал текст, опубликованный в передовице. И в то же время ему приходилось делать вид, что к этому тексту он отношения не имеет. Вот выдержка из записи беседы:

«Хирота. Вчера в официальной газете опубликована статья, в которой сказано, что советская сторона располагает документами, которые касаются разных серьёзных вопросов. Посол сожалеет, что создаётся атмосфера, которая волнует общественное мнение, нужно устранить такую атмосферу.

Карахан. Неверно, что дело в статье. Статья в “Известиях” является ответом, отражением фактов, уже в течение месяцев создаваемых в Маньчжурии, среди белых, у корейской границы. А документы, приведённые в статье, тоже написаны раньше самой статьи. Так что неправильно искать источник “атмосферы” в самой статье. А если Вы вспомните серию статей Хата, выступления Кухара и ряд других агрессивных выступлений японских деятелей, Вы согласитесь, что вредную атмосферу создают с японской стороны.

Хирота. Да, но у нас опубликовывают только личные мнения, а у вас перевозят войска.

Карахан. Мы усиливаем наши дальневосточные гарнизоны – это факт. И это совершенно естественно после всех фактов последних месяцев усиления агрессивной деятельности белогвардейцев против СССР, выступлений японских деятелей, когда рядом у границ СССР происходят факты, о которых Вы знаете лучше меня. Вы должны согласиться, что позиция, занятая статьёй “Известий” совершенно правильная. Мне казалось, что Вы должны были отнестись с полным и искренним уважением к мнению, высказанному в этой статье.

Хирота. …в статье вашей газеты есть документы, из которых видно, что японская сторона имела заднюю мысль и придерживается агрессивной политики и что Япония имеет намерения вмешиваться в дела СССР. Если это случилось, значит, японский дипломат, находящийся в СССР, не разъяснил энергичным образом, что у Японии нет никакого намерения вмешиваться в дела СССР. Надо создавшуюся атмосферу очистить. Я жалею больше всего о том, что в статье «Известий» пишут, что располагают документами, в которых некоторые отдельные лица пишут о том, чтобы как можно скорее начать войну против СССР. Опираясь на такое мнение частных лиц, СССР перебрасывает свои войска. С одной стороны, мнения частных лиц, а с другой войска.

Карахан. Во-первых, газета пишет, что это мнение очень ответственных людей, так что с ними надо серьёзно считаться. Во-вторых если мы усиливаем наши дальневосточные гарнизоны, это не нарушает наших обязательств по существующим договорам. В-третьих я не думаю, чтобы в Японии это усиление наших гарнизонов могло бы возбудить какие-либо вопросы, когда известно, что японские войска находятся за пределами своей территории и на КВЖД, и у советско-корейской границы…

Хирота. Меня беспокоит статья “Известий”. У советской стороны есть документ, который дал основание для отправки войск. Это создаёт атмосферу нехорошую».

Конечно, Карахан как первый зам. Литвинова знал многое. И содержание японских документов, и их авторы ему были известны. Сказать Хирота, что он автор одного из документов, заместитель наркома не мог. И два дипломата соревновались друг с другом. Японский дипломат делал всё, чтобы не выдать своего авторства. Советский дипломат, видя, что тот нагло врёт, должен был делать вид, что не догадывается об этом. Старое правило: «язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли», действовало в полной мере.

Хирота сделал блестящую карьеру. Он был министром иностранных дел и некоторое время премьером. После войны вместе с другими японскими военными преступниками сел на скамью подсудимых. Судил его Международный трибунал для Дальнего Востока. И во время суда опять появились эти же документы. Их фотокопии были представлены трибуналу советским обвинением. И Хирота, и выступивший в качестве свидетеля Касахара признали их подлинность. Советский обвинитель Голунский в своём выступлении в октябре 1946 г. дал такую оценку этому документу: «В первой половине 1931 г., когда ещё только разрабатывался план захвата Маньчжурии и подготавливалось его осуществление, японским генштабом был командирован в Европу генерал-майор Харада. Есть все основания предполагать, что одной из главных целей его командировки было изучение ситуации в Европе в связи с проводившейся в то время подготовкой к активизации японской агрессивной политики. Из записи беседы (Харада – Хирота) можно убедиться в том, что ещё летом 1931 г. вопрос о нападении на СССР стоял в повестке дня не только у руководителей японской военщины, но и у японских дипломатов. Этим документом мы докажем, что японское правительство и генштаб точно знали от своих официальных представителей в Москве, что Японии со стороны СССР ничего не угрожает и, следовательно, все разговоры об обороне являлись только маскировкой замышлявшейся агрессии».

В заключительной речи обвинения упоминается также резюме беседы Хирота и даётся его оценка: «Большое значение при разработке в Токио планов войны против СССР, несомненно, имела информация, исходящая от японского посла и от японского военного атташе в Москве. Подсудимый Хирота в бытность его японским послом в Москве в 1931 г. передал начальнику генштаба свои предложения: «…придерживаться твёрдой политики по отношению к СССР и быть готовым воевать с Советским Союзом в любой момент, когда это понадобится. Целью, однако, является не столько защита против коммунизма, сколько захват Дальнего Востока и Сибири». Здесь Хирота с полной откровенностью высказал суть агрессивной политики, которая проводилась Японией в то время и в последующие годы и руководителем которой он сам был впоследствии на протяжении нескольких лет, являясь премьером и министром иностранных дел.

И, наконец, об этом же документе говорится и в приговоре трибунала: «Когда в 1924 г. Окава впервые предложил планы территориальной экспансии, он агитировал за оккупацию Сибири. Хирота, бывший послом в Москве в 1931 г., придерживался того же мнения. Он выразил тогда ту точку зрения, что независимо от того, намеревается ли Япония нападать на СССР или нет, она должна проводить твёрдую политику в отношении этой страны и быть в любое время готовой к войне. Основной целью подобной готовности являлась, по его мнению, не столько оборона против коммунизма, сколько завоевание Восточной Сибири». Да, дорого обошлось Хирота мнение, высказанное начальнику генштаба, добытое разведкой и отмеченное Сталиным.

Публикация 4 марта в «Известиях» передовой статьи с выдержками из японских документов произвела сильное впечатление и в Токио, и в японском посольстве в Москве. Касахара сразу же понял, что он стал «героем» публикации. Для опытного разведчика, каким был военный атташе, это был грубый просчёт. И что бы как-то смягчить впечатление от публикации, в которой его выставили в неприглядном виде, он отправил 7 апреля телеграмму начальнику разведывательного управления генштаба за № 21, в которой сообщил: «Имеются основания подозревать, что посылаемые от Вас почтой секретные документы перлюстрируются в пути. Прошу Вас сугубо секретные документы пересылать другим способом» (58). Прав ли был военный атташе? Получил ли Особый отдел фотокопии его доклада, также предъявленные советским обвинением Токийскому трибуналу, от своей агентуры в японском посольстве в Москве или от вскрытия дипломатической вализы в экспрессе Москва – Владивосток, пока неизвестно. И вряд ли в обозримом будущем удастся установить истину.

Опытный разведчик Касахара понимал, что разведка должна действовать против главного противника со всех направлениях: не только с Дальнего Востока, но и с Юга, используя Афганистан и Персию, и из Европы. Поэтому он предлагал военной разведке империи заняться не только сбором сведений об СССР из европейских стран, и в первую очередь в Прибалтике, Польше и Румынии, но и проведением политических комбинаций против СССР. По его мнению, разведка вместе с дипломатией должны были сделать всё возможное, чтобы вовлечь наших западных соседей в конфликт в случае войны Советского Союза с Японией. Поэтому он предлагал учредить должность военного атташе, с соответствующим штатом сотрудников в Румынии. Подполковник считал, и своё мнение высказал в докладе, что Румыния имеет громадное значение с точки зрения проведения политических комбинаций, так как: «В случае войны с Советским Союзом Румыния вместе с Польшей будет сковывать акции против нас. Исходя из наших оперативных планов против СССР нам нужно будет хорошо знать ситуацию в этой стране и иметь правильное представление о румынской армии».

При ознакомлении с докладом Сталин обратил внимание на раздел, посвящённый дальнейшему развитию вооружённых сил империи. Военный атташе рассматривал два варианта развития. Первый – организация вооружённых сил с таким расчётом, чтобы быть готовым к войне с Советским Союзом в любой момент. И второй вариант – постепенное изживание дефектов в деле обороны империи с тем, чтобы через 10 лет завершить программу вооружения армии. И опять карандаш генсека подчёркивал наиболее важные слова доклада: «Вопрос заключается в том – какая установка должна быть принята. Если будет взят курс на скорейшее начало войны с СССР, нужно принять первое предложение. Второе предложение может быть взято в том случае, если не будет определён точно срок войны с СССР. Нам нужно иметь в виду то, что в настоящий момент или в ближайшем будущем СССР в случае войны с Японией будет лишён возможности развернуть военные операции большого масштаба».

Через несколько дней 4 марта Балицкий посылает Сталину ещё две докладные записки Касахара, посланные в генштаб: «Проблема сокращения вооружений с точки зрения взаимоотношений с СССР» и «Увеличение вооружений в СССР и его специфическое положение в вопросе сокращения вооружений». Балицкий писал, что составление первой записки было приурочено к проезду через Москву группы членов японской военной делегации на конференцию по разоружению. Так что «творчество» японского военного атташе было хорошо известно Сталину.

В июне 32-го Сталин был в отпуске. В Москве на «хозяйстве» остался Лазарь Каганович, который вёл очередные заседания Политбюро. Ему и было адресовано новое письмо Балицкого, в котором он сообщал, что дополнительно направляет переводы с подлинных японских документов. Политическому руководству страны была представлена перехваченная и расшифрованная переписка между новым японским военным атташе в Москве Кавабэ с японскими военными атташе в Берлине и Варшаве, а также решение совещания японских военных атташе из Стамбула, Москвы, Варшавы и Риги. Японские разведчики с дипломатическими паспортами обсуждали вопрос об активизации разведывательной работы против Советского Союза и свои рекомендации направили начальнику второго (разведывательного) отдела японского генштаба в виде шифрованной телеграммы. Эта телеграмма была также перехвачена, расшифрована и направлена в Политбюро. Была в этой подборке документов и шифрованная переписка штаба Квантунской армии с японским военным атташе в Москве, и телеграммы японских военных атташе в Лондоне и Москве в Токио, адресованные помощнику начальника генштаба.

Каганович прочитал все полученные материалы и на сопроводительном письме наложил резолюцию: «В круговую, членам ПБ. Л. Каганович». На одном из заседаний Политбюро с материалами знакомились все присутствующие, и на сопроводиловке появились подписи Молотова, Ворошилова, Орджоникидзе, Андреева, Калинина и Микояна. После этого материалы были отправлены в личный архив Сталина.

Наиболее ценной и имеющей значение для членов Политбюро была телеграмма № 616 от 19 апреля, отправленная Кавабэ начальником штаба Квантунской армии. Эта телеграмма была также перехвачена и расшифрована. В ней давался анализ обстановки в Маньчжурии и на советской границе. Сообщалось, что СССР в данный момент не намерен затевать вооружённый конфликт с Японией в Северной Маньчжурии. В телеграмме отмечалось: «Квантунская армия исходя из общей политики по возможности будет стремиться к установлению дружественных взаимоотношений с СССР и воздерживаться от мер, которые будут нервировать последних…» (59). Информация была исключительной важности, исходила от такого ценного, хотя и невольного источника, как начальник штаба армии, и подтверждала предположения некоторых советских политических и военных деятелей, утверждавших, что в 1932-м войны не будет. В Москве могли вздохнуть с облегчением. Разрозненные и разобщённые китайские войска отступали в западном, восточном и северном направлениях к советским границам. Части Квантунской армии готовились к очищению Маньчжурии от китайских войск, и начальник штаба сообщал военному атташе об этом и уточнял в телеграмме: «В целях укрепления основ маньчжурской государственности Квантунская армия предполагает в скором времени выдвинуть сравнительно крупные силы к советским границам для очищения пограничных районов от мятёжников». Иными словами, готовилось крупное наступление японских войск, и Квантунская армия выходила к советским границам на всём протяжении от Забайкалья до Владивостока.

На следующий день Кавабэ отправил две телеграммы начальнику штаба Квантунской армии. В конце апреля и в мае он отправил также три телеграммы помощнику начальника генштаба. Все эти документы были перехвачены, расшифрованы и доложены Кагановичу и членам Политбюро. Военный атташе внимательно следил не только за событиями и обстановкой в Москве, что он обязан был делать по своей должности, но и за обстановкой в самой Японии.

В своих телеграммах начальнику штаба Квантунской армии он, в частности, отмечал: «…2) Можно считать, что СССР уже отказался от мысли распространить своё политическое влияние на северную Маньчжурию. Но что касается оставления в своих руках КВЖД, то будет правильно считать, что Советский Союз по-прежнему проявляет большую привязанность к этой дороге… Я полагаю, исходя из внутренней и внешней ситуации, что программа действий Вашей армии сводится к тому, чтобы как можно меньше нервировать Советский Союз и сводить к минимуму угрозу в отношении советских границ. Коль скоро существует такая линия поведения, мы должны декларировать перед всем миром смысл акций японских войск и заставить представителей советского правительства ясно понять нашу линию». И в конце телеграммы добавлял: «Выражаю пожелание, чтобы все наши военно-оперативные мероприятия гармонировали бы с этой декларацией» (60).

Оценки были высказаны трезвые и соответствовали реальному соотношению сил между двумя государствами в то время.

В телеграмме от 20 апреля, направленной в Токио, он приводит мнение сотрудника английского генштаба: «Генштаб Англии, считая, что СССР не предпримет никаких активных мер, если только Япония не вызовет его на войну, по-прежнему оптимистически оценивает существующую ситуацию». А в телеграмме от 31 мая, также направленной в Токио, он говорил о публикациях в японской печати, отмечая, что представители советского правительства весьма чутко реагируют на все заявления японских политических деятелей и на высказывания в прессе относительно японо-советских отношений. Предложения Кавабэ были весьма разумными: «…Исходя из этого считаю, что если наше правительство, руководя прессой, искусным образом смягчит тон японской печати в отношении СССР, то это даст весьма разительный эффект наряду со спокойными и в то же время твёрдыми декларациями японского правительства».

Но это была информация политической разведки. А что сообщала военная разведка, каковы были оценки Разведупра об обстановке в дальневосточном регионе к 1933 г. после захвата Квантунской армией всей Маньчжурии? Как в Москве определялась политика империи? И насколько эти оценки были точными?

27 ноября 1932 г. Разведупр выпустил очередную разведывательную сводку № 41. В разделе этого документа «Политика Японии по отношению к СССР на современном этапе» отмечалось, что напряжённое положение во взаимоотношениях Японии и СССР несколько сгладилось. Если в начале года эти отношения находились на грани вооружённого конфликта, то к концу года отмечается особо предупредительное отношение к официальным представителям СССР как в Японии, так и в Маньчжурии. Япония старается урегулировать все спорные вопросы о рыболовстве и внешне стремится показать свою заинтересованность в заключении пакта о ненападении. В сводке отмечалось, что японская пресса очень осторожно затрагивает вопросы внутренней и внешней политики СССР, не допуская резких выпадов, характерных для начала года. При этом открыто заявляется об отсутствии каких-либо причин в данный момент, которые могут вызвать вооружённое столкновение между СССР и Японией.

Агентурные данные, полученные из различных источников, указывали на то, что подобная политика Японии имеет основную цель замаскировать истинные намерения Японии – усыпить бдительность Советского Союза на Дальнем Востоке, иметь возможность серьёзно подготовиться для выполнения программы, заложенной в меморандуме Танака, и обеспечить условия для внезапного нападения. В сводке указывалось, что японские войска в Маньчжурии и Корее имеют 6 пехотных дивизий (2, 8, 10, 14, 19 и 20-я), две отдельные пехотные бригады, две кавалерийские бригады (1 и 4-я) общей численностью до 100 000 человек без тыловых и вспомогательных частей. Также на основании полученной агентурной информации установлено: японское командование считает, что без захвата Жэхе немыслимо начало военных действий против СССР, так как китайские войска в этой провинции будут постоянно угрожать Маньчжурии и затруднять разрешение вопроса о Внутренней и Внешней Монголии. Поэтому планы японского командования по захвату Жэхе и созданию буфера в Северном Китае будут проведены до начала вооружённого столкновения Японии с СССР. На этом документе резолюция Егорова: «С. секр. Нач 1-го и 4-го Упр. Необходимо закончить и дать мне на подпись доклад Наркому о японской политике на Дальнем Востоке в отношении подготовки войны против нас. 23. 12. 32 г.». Информация военной разведки была точной, Япония начала оккупацию Жэхе в январе 1933 г. и, конечно, учитывалась руководством страны при планировании мероприятий по дальнейшему усилению Дальнего Востока. В Москве понимали, что агрессия в западном направлении отвлечёт значительные силы Квантунской армии и ослабит напряжение на советско-маньчжурской границе.

В 1932 г. информация, получаемая высшим военным руководством и в первую очередь наркомвоенмором Ворошиловым из ОГПУ, имела большое значение. Все поступавшие оттуда документальные материалы хранились в его секретариате в особой папке. 23 июня Ворошилов получил дешифрованную телеграмму из Токио, которая была послана японскому военному атташе в Москве. В телеграмме сообщалась дислокация частей Квантунской армии. В этот же день наркому были переданы задания, полученные японским военным атташе подполковником Кавабэ из разведотдела японского генштаба. Ему предписывалось изучать вопросы, связанные с развитием военно-воздушных сил СССР, систему организации, технические данные самолётов и моторов, тактику действия авиационных частей. 10 июня наркому были посланы бюллетени японского генштаба по СССР за апрель и май 1932 г., а также сводки морского штаба Японии по СССР с имевшейся в Токио информацией об усилении советских военно-морских сил на Дальнем Востоке (61).

В этих документах довольно точно фиксировались переброски сухопутных и воздушных частей Красной Армии на Дальний Восток из районов европейской части страны. Отмечались секретные источники (агентура) в Забайкалье и Приморье, которые сообщали о появлении в их районах новых частей. Отмечалась и информация, поступавшая из Москвы. Московские источники японской разведки были весьма осведомлёнными. От них поступала информация о числе стрелковых дивизий на Дальнем Востоке, их нумерации, фамилии командиров всех дивизий. Очень тесные контакты были у японских военных атташе в Варшаве и Риге с разведывательными отделами генштабов Польши и Латвии. В бюллетенях по СССР японского генштаба, которые получал японский военный атташе в Москве, и через Особый отдел ОГПУ Ворошилов, часто отмечалось, что разведывательная информация получена по данным польского или латвийского генштаба. Ценную информацию о Красной Армии получал японский военный атташе и из турецких военных кругов.

Некоторые сведения о частях Красной Армии на Дальнем Востоке были суммированы в «Военном бюллетене по СССР № 32 от 25 апреля 1932 г.». Перевод этого материала с грифами «Совершенно секретно» и «Документально» также был послан Ворошилову из Особого отдела 10 июня (62). Контрразведчики сработали оперативно, и ценная информация легла на стол наркома. В этом бюллетене наиболее полно была показана численность и дислокация советских войск на всей обширной территории от Иркутска до Владивостока.

Иностранные дипломатические представители в Москве в этом году внимательно следили за изменением военно-политической обстановки в дальневосточном регионе, строили свои прогнозы, высказывали свои суждения и, конечно, обменивались мнениями в разговорах друг с другом. Одно из таких мнений, зафиксированное в «Бюллетене по СССР № 4 от 22 февраля 1932 г.» (63), было доложено Ворошилову: «По словам представителя Чехословакии в Москве за последнее время не только в высших военных кругах Советского Союза, но и в партийных кругах всё чаще и чаще раздаются голоса с требованием поддержать престиж СССР и взять более твёрдый политический курс. Во главе этого движения стоят: Молотов (председатель СНК), Ворошилов (НКВМ), Енукидзе (видный партийный деятель), но Сталин (фактический диктатор), считаясь с общим положением страны и из соображений выполнения пятилетнего плана, возражает против твёрдой политики». Очевидно, в Токио серьёзно отнеслись к высказыванию чехословацкого представителя, если включили его мнение в бюллетень генштаба.

Во время конфликта на КВЖД в 1929 г. и в последующие годы на Дальнем Востоке был создан крупный центр агентурной разведки оперативно-тактического характера. ОКДВА была армией только по названию. Фактически в начале 30-х, когда началось усиление дальневосточных рубежей, это был очень крупный и по территории, и по количеству войск пограничный военный округ. В Хабаровске находилось командование и штаб армии, а в штабе – разведывательный отдел., закомуфлированный под номером четыре по аналогии с 4-м Управлением Штаба РККА.

Летом 32-го Берзин назначил в Хабаровск своего соотечественника Августа Гайлиса на должность начальника разведотдела штаба армии. Помощником Гайлиса Берзин подобрал тоже латыша, но постарше и поопытнее. Христофор Салнынь родился в Риге в 1885 г., а в РСДРП вступил в 1902-м. Такого партийного стажа не было ни у кого в военной разведке. Участник первой русской революции, из-под ареста бежал, и с 1908 по 1920 г. – в эмиграции. В 1920-м выехал на Дальний Восток На разведывательной работе в Китае находился до 1923 г. В 1923-м переброшен в Германию. Готовился «германский Октябрь», и в эту страну направляли тех, кто имел боевой и революционный опыт. Того и другого у Салныня было в избытке, и он занимался созданием нелегальной боевой организации Компартии Германии, организацией «красных сотен» в Тюрингии и сети подпольных складов оружия. В 1926–1929 гг. опять на Востоке – резидент в Китае. Участник конфликта на КВЖД – руководитель диверсионной работы в тылу китайских войск. В 1930–1932 гг. – разведывательная работа в странах Центральной и Восточной Европы. В декабре 1931-го в очередной аттестации Берзин так характеризовал этого крупного и опытнейшего разведчика: «Весьма опытный и развитой работник разведки. Общая подготовка средняя, специальная военная – слабая. Специализировался по вопросам партизанской войны и подрывного дела. Обладает твёрдым характером и сильной волей. В трудных условиях не теряется, обладает большим мужеством и личной храбростью. Быстро ориентируется в обстановке и быстро принимает решения. Умеет управлять людьми и подчинять их своей воле. Любит дисциплину и сам дисциплинирован. С подчинёнными тактичен, пользуется авторитетом и любовью…» (64).

Со времён Российской империи пограничные военные округа имели свою агентурную сеть на территории сопредельных стран. Эта сеть обслуживала территорию в тактической зоне на глубину до 250 км. И отслеживала все изменения в пограничных гарнизонах и крепостях, а также внимательно следила за развитием железнодорожного строительства, которое велось по направлению к границам империи. Под пристальным наблюдением агентуры были также перемещения войск в пограничных районах. В результате такой деятельности в штабах пограничных округов хорошо знали обо всём, что происходило за линией границы. После окончания Гражданской войны и установления границ на западе и востоке Разведупр взял на вооружение этот уже проверенный метод наблюдения за погранзоной возможных противников. Это была обычная практика повседневной разведывательной работы в мирное время. Такая система давала обильную информацию, которая учитывалась в Москве, существенно дополняя информацию стратегической военной разведки, а иногда и заменяя её, когда такая информация отсутствовала.

Разведотдел штаба ОКДВА не составлял исключения. После начала японской агрессии в Маньчжурии к уже имевшейся агентуре военной разведки в этом регионе добавляются новые резидентуры и агентурные сети. Идёт не только наблюдение за усилением и перемещением частей Квантунской и Корейской армий, но и проникновение в структуру японских военных органов на азиатском континенте. Информационный сектор отдела очень внимательно отслеживал всю иностранную прессу, которая поступала в Хабаровск из многочисленных советских консульств в Маньчжурии, Корее и Японии. Вся собранная информация систематизировалась и анализировалась в военно-политических бюллетенях разведотдела. Это позволяло командованию ОКДВА, и в первую очередь Блюхеру, быть в курсе политических и военных событий в дальневосточном регионе.

Коминтерн против Японии

В 32-м, когда события на Дальнем Востоке развивались по нарастающей и части Квантунской армии продвигались на север к Амуру и Уссури, в тайную войну в этом регионе вмешалась ещё одна сила. Рука об руку с обеими разведками пыталась начать действовать третья сила – партийная разведка Коминтерна. Отдел международных связей (ОМС), успешно работавший в Европе и Китае, решил начать действовать и против Японии. Вот только несколько документов, выявленных в фонде Коминтерна.

В 32-м в Москве считали угрозу войны на Дальнем Востоке вполне реальной. И в Исполкоме Коминтерна подготовили к 12-му пленуму специальный документ: «Проект резолюции о дальневосточной войне и о задачах коммунистов в борьбе против империалистической войны и военной интервенции». При этом, как и в 31-м, главным врагом по-прежнему считалась Франция. Антифранцузские тенденции во внешней политике и «угроза войны со стороны Франции», определённые процессом «Промпартии», продолжали действовать в полной мере. Для большей убедительности Францию объявили союзницей Японии, которая готова ударить с Запада в то время, когда Япония нанесёт удар на Дальнем Востоке. Вот только один пассаж из этого документа: «…Прошедшее при полной поддержке Франции нападение японских империалистов на Китай является началом новой мировой империалистической войны. Японский империализм выступает в военно-политическом союзе с международным жандармом версальской системы, с главным подстрекателем и организатором империалистической войны и интервенции в СССР, с французским империализмом. Совместными силами они готовятся взять в клещи с Запада и Востока СССР…»

Проект резолюции о дальневосточной войне был датирован 6 августа. Интересно, что в этот же день в Париже полпред СССР Довгалевский беседовал с премьером Франции Эррио. В беседе затрагивались переговоры между Францией и СССР о заключении пакта о ненападении. Премьер сообщил полпреду, что кабинет министров единогласно поручил ему и министру торговли Дюрану заключить пакт и торговое соглашение. Пакт о ненападении между двумя странами был подписан в ноябре 32-го. Вот такие странности. Или коминтерновские чиновники не знали истинного состояния советско-французских взаимоотношений, а должны были знать, либо сознательно нагнетали антисоветскую истерию. Очевидно последнее. В документе отмечалось, что страна строящегося социализма одержала решающие победы, а капиталистический мир, вследствие мирового экономического кризиса, откатился назад на целые десятилетия. Вывод: «Вследствие этого империалистические державы, и в первую голову Франция и Япония, заключившие уже военно-политический союз, прилагают все усилия, чтобы реорганизовать, расширить, укрепить антисоветский блок, чтобы нанести решительный военный удар базису мировой пролетарской революции, чтобы уничтожить первое в мире рабочее государство…» Для большей солидности к Франции и Японии составители добавили и остальные страны.

Вот ещё одна выдержка из этого документа: «…Английский империализм поддерживает все планы интервенции в СССР и организует её на Ближнем и Среднем Востоке. США пытаются спровоцировать японо-советскую войну, чтобы, ослабив обеих противников, укрепить своё положение на Тихом океане. В Польше, Румынии и прибалтийских странах военные приготовления под руководством французского генерального штаба идут с максимальной напряжённостью. Очагом военной интервенции в настоящее время является Маньчжурия, которая превращена усилиями японского империализма при поддержке Франции в плацдарм для нападения на СССР. На восточных и юго-восточных границах СССР империалисты также пытаются создать базис для диверсионных выступлений против СССР (Тибет, Афганистан, Синьцзян и т. д.).

Составителей проекта резолюции не смущало то, что с Финляндией договор о ненападении был подписан в январе, с Латвией – в феврале, а с Эстонией – в мае 1932 г. Свалив в одну кучу оборону Шанхая частями китайской армии, партизанское движение в Маньчжурии, успехи индустриализации в СССР, а также «бдительность трудящихся СССР, сплотившихся вокруг советской власти под руководством ВКП (б), авторы прищли к выводу: «…растущая революционная активность трудящихся масс всего мира отсрочила вооружённое нападение на СССР Франции и её вассалов с Запада. Однако эту отсрочку только оппортунисты могут рассматривать как ослабление опасности военной интервенции против СССР. Над СССР нависла и висит непосредственная угроза новой интервенции».

В общем, война на пороге, интервенция грозит первому в мире социалистическому государству, и поэтому коммунисты и трудящиеся всех стран вставайте, сомкнув ряды, на защиту СССР. Но в Европе, особенно после заключения договоров о ненападении между Советским Союзом, его западными соседями и Францией, всё было спокойно. Никто не бряцал оружием, не проводил мобилизаций и не собирался в крестовый поход. Франция не заключала никакого военного союза с Японией, не собиралась брать в клещи СССР, а её военные планы, по заключению аналитиков советской военной разведки, были сугубо оборонительными. В 1932-м никакой войной на европейском континенте не пахло.

После такого вступления в документе даются основные тезисы к руководству для компартий разных стран. Но и в тезисах мелькает так полюбившееся в Москве слово «интервенция». 12-й пленум ИККИ считает важнейшей задачей всех компартий организацию борьбы «за защиту Китая, за защиту СССР против интервенции». Конец относительной стабилизации «знаменует собою ускоренное приближение новых войн и интервенции», вся международная обстановка в любой момент может разразиться военным столкновением, утверждается в тезисах, и конечно же, «всякая недооценка военной опасности, всякая оппортунистическая пассивность отражает влияние социал-демократии и пацифизма на коммунистов».

После составления и принятия подобных деклараций в штабе мировой революции перешли к составлению более конкретных документов с рекомендациями для действий компартий в случае начала войны. Уже после пленума ИККИ была составлена «Краткая записка о задачах и формах активного содействия СССР на случай войны с западными сопредельными странами». Но хотя в записке говорилось о действиях компартий в случае войны в Европе, такие же планы разрабатывались и на случай войны с Японией. Действия компартий были одинаковыми и на Западе, и на Востоке. В записке отмечалось, что общему напряжению сил противника недостаточно будет противопоставить напряжение только одного СССР, необходимо участие рабочего класса и крестьянства воюющих с СССР стран в практической борьбе. Такая совместная борьба вместе с действиями Красной Армии обеспечила бы, по мнению авторов записки, победу в предстоящей вооружённой схватке.

А дальше уже следовали практические рекомендации по действиям в тылу противника: «…во-первых, нарушение оперативных планов и мобилизационного развёртывания противника, во-вторых, подрыв его материально-технической базы и, в-третьих, максимальное содействие развязыванию внутренних противоречий в стране противника в социальном и национальном направлениях». Для осуществления этих мероприятий предлагалась организация забастовок и саботажа на военных и промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте, а также разрушение путей сообщения и средств связи. Предусматривались также взрывы военных складов. В общем, обычная диверсионная деятельность, так хорошо знакомая по годам Гражданской войны и первым послевоенным годам активной разведки, когда диверсионные отряды действовали на территории Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и Болгарии.