И жизнь, и слёзы, и любовь. Жизнеописание Анны Керн…

Л. Б. Модзалевския, с. 60

Анна Петровна, я вам жалуюсь на Анну Николаевну – она меня не целовала в глаза, как вы изволили приказывать. Прощайте, прекрасная.

Весь ваш Яблочный Пирог.

Пушкин – А.П. Керн. 1 сентября 1827 г.

Вечером был у госпожи Керн. Видел там известного инженерного генерала П.П. Базена. Обращение последнего есть образец светской непринужденности: он едва не садился к г-же Керн на колени, говоря, беспрестанно трогал её за плечо, за локоны, чуть не обхватывал её стана. Удивительно и не забавно! Да и пришёл он очень некстати. Анна Петровна встретила меня очень любезно и, очевидно, собиралась пустить в ход весь арсенал своего очаровательного кокетства.

А.В. Никитенко. 18 сентября 1827 г.

Вечером (24 мая) я зашёл в гостиную Серафимы Ивановны, зная, что застану там г-жу Керн… Вхожу. На меня смотрят очень холодно. Вчерашнего как будто и не бывало. Анна Петровна находилась в упоении радости от приезда А.С. Пушкина, с которым она давно в дружеской связи. Накануне она целый день провела с ним у его отца и не находит слов для выражения своего восхищения. На мою долю выпало всего два-три ледяных комплимента, и то чисто литературных.

А.В. Никитенко. Дневник.

Пушкин был невыразимо мил, когда задавал себе тему угощать и занимать общество.

А.П. Керн. Дневник.

Сегодня г-жа Керн прислала мне часть записок своей жизни для того, чтобы я принял их за сюжет романа, который она меня подстрекает продолжить. В этих записках она придаёт себе характер, который, мне кажется, составила из всего, что почерпнуло её воображение из всего прочитанного ею.

А.В. Никитенко. 22 июня 1827 г.

Вечером читал отрывки своего романа г-же Керн. Она смотрит на все исключительно с точки зрения своего собственного положения, и потому сомневаюсь, чтобы ей. понравилось что-нибудь, в чём она не видит самоё себя. Она просила меня оставить у неё мои листики.

А.В. Никитенко. 23 июня 1827 г.

…я нахожу, что ваш Герой не влюблен! – что он много умствует и что после холодного, продолжительного рассуждения как бы не у места несколько пламенных и страстных выражений. Я бы думала заставить его (относясь к ней же, может быть) говорить всё это прежде, чем он полюбил её всеми способностями души; но после – не годится. Глубокое чувство – не многоречиво… Поверьте, что я не ошибаюсь, и чтение и опытность позволяют мне судить о сей статье.

А.П. Керн – А.В. Никитенко. 24 июня 1827 г.

Я не ошибся в своём ожидании. Г-жа Керн раскритиковала, как говорится, в пух отрывки моего романа. По её мнению, герой мой черезвычайно холодно изъясняется в любви и слишком много умствует, а не просто умничает.

Я готов бы её уважать за откровенность, тем более что по самой задаче моего романа главное действующее лицо в нём должно быть именно таким. Но требовательный тон её последних писем ко мне, настоятельно выражаемое желание, чтобы я непременно воспользовался в своём произведении чертами её характера и жизни, упрёки за неисполнение этого показывают, что она гневается просто за то, что я работаю не по её заказу.

А.В. Никитенко. Дневник. 24 июня 1827 г.

…мой герой умствует, – говорите вы. – Как же быть? Он должен высказать часть понятий и чувств века.

А.В. Никитенко – А. П. Керн. 25 июня 1827 г.

Дорогая и добрейшая Анета, прежде получения Вашего письма через Россильона я писала Вам, чтобы сообщить Вам добрую новость, полученную мною о Льве; к счастью, она пришла ранее газеты, которая не только не доставила бы мне никакого утешения, но увеличила бы наше беспокойство, ввиду всех опасностей и неведения, жив ли мой сын (речь идет об одном из эпизодов военной службы Льва Пушкина). Это моя добрая Ольга избавила меня от нескольких часов страданий в то самое утро, как я получила письмо к полудню; встав раным-рано для прогулки, она зашла к одной подруге, нашла у неё реляцию обо всем этом деле 5-го июля, вернулась домой и имела достаточно присутствия духа, чтобы сдержать себя, но, при чтении письма нашего дорогого Льва, разрыдалась и призналась, что провела самое несчастное утро в своей жизни, видя, в какой опасности был Нижегородский полк и не зная ничего о своем брате. Наконец-то мы спокойны хоть на короткое время – но война не кончилась… Александр пишет две строчки своей сестре; он в Михайловском, около своей няни…

Н.О. Пушкина (мать поэта) – А. П. Керн. 16 августа 1827 г. из Павловска.

Позвольте мне сделать Вам маленький упрек за то, что Вы так мало сообщаете мне о себе самой; Вы мне не говорите, берёте ли Вы ванны, которые были должны принести Вам столько пользы? Что хорошего Вы поделываете? Кого Вы чаще видите? По-прежнему ли Вы ленитесь ходить пешком? Как идут ваши денежные дела? Ответьте мне на все эти вопросы, которые Вам. доказывают то живое участие, которое я принимаю в Вашей очаровательной особе.

Н.О. Пушкина (мать поэта)– А. П. Керн. 22 августа 1827 г.

Нынче буду обедать у ваших, провожать Льва. Увижу твою нянюшку и Анну Петровну Керн, которая (между нами) вскружила совершенно голову брату Льву.

А.А. Дельвиг – Пушкину. Первая половина января (?) 1827 г.

Пушкин в эту зиму бывал часто мрачным, рассеянным и апатичным. В минуты рассеянности он напевал какой-нибудь стих и раз был очень забавен, когда повторял беспрестанно стих барона Розена:

«Неумолимая, ты не хотела жить», – передразнивая его и голос, и выговор.

А.П. Керн. Воспоминания о Пушкине…

Приведенное замечание А.П. Керн, что в зиму 1827— 1828 гг. Пушкин был мрачен, рассеян, объясняется тем, что в это время ему грозила новая беда. Именно в 1827 г. началось уголовное дело по найденным у кандидата Московского университета Леопольдова стихам Пушкина «Андрей Шенье», на которых Леопольдов сделал пометку, что они написаны «на 14-е декабря 1825 г.». Дело длилось почти два года (до сентября 1828 г.), прошло много инстанций и доходило до государственного совета, и Пушкин подвергался неоднократным допросам, которые, к удивлению, однако не касались отобранной у Леопольдова Пушкинской же «Оды на свободу», не идущей ни в какое сравнение с невинными стихами, послужившими поводом к началу дела.

П.А. Ефремов. Русская-старина, 1880 г., с. 146.

В этот вечер мы говорили о Льве Сергеевиче, который служил на Кавказе, и я, припомнив стихи, написанные им ко мне, прочитала их Пушкину. Вот они:

Как можно не сойти с ума,

Внимая вам, на вас любуясь;

Венера древняя мила,

Чудесным поясом красуясь,

Алкмена, Геркулеса мать,

С ней в ряд, конечно, может стать,

Но чтоб молили и любили

Их так усердно, как и вас,

Вас спрятать нужно им от нас,

У них вы лавку перебили!

Л. Пушкин.

Пушкин остался доволен стихами брата и сказал очень наивно: «И он тоже очень умен…».

А.П. Керн. Воспоминания…

Она хотела сделать меня своим историографом, и чтобы историограф сей был бы панегиристом. Для этого привлекала меня к себе и поддерживала во мне энтузиазм к своей особе. А потом, когда выжала бы из лимона весь сок, корку его выбросила бы за окошко, – и тем все кончилось бы. Это не подозрения мои только и догадки, это прямой вывод из весьма недвусмысленных последних писем её.

А.В. Никитенко. 24 июня 1827 г.

Замечательно, что с 1827 года обуянный каким-то лихорадочным стремлением к перемене мест стремясь то в Италию, то в Турцию, то в Китай, Пушкин, вместе с тем, выказывал странную, юношескую (чтобы не сказать – ребяческую) влюбчивость в каждое хорошенькое личико, в каждую женщину, оказывавшую свое внимание великому поэту. С 1827 по 1831 год, кроме нового стихотворения Анне Петровне Керн, Пушкин воспевал: княгиню З А. Волконскую, К.А. Тимашеву (ей были посвящены стихи: «Город бедный, город пышный»), Оленину («Её глаза», «Счастлив, кто избран своенравно»), и мн. др. В письмах своих к А.Н. Вульфу и Н.М. Языкову Пушкин не без нежности отзывался о барышнях семейства П.А. Осиповрй.

П.А. Ефремов. «Русская старина», 1880 г., с. 140