Лермонтов в жизни

Вообразите, какое волнение произвело это письмо на весь семейный конгресс и как оно убило меня.

Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 341—342

Катя узнала в этом письме почерк самого Лермонтова!.. Но какова была сила любви ее к человеку, так жестоко ею потешавшемуся, можно судить по тому, что, когда родные отказали ему от дома, а ее принудили выезжать, при первой же встрече с ним в свете она не сумела от него отвернуться. Он подошел к ней.

– Господи, как вы изменились! Какое горе стерло ваши чудесные краски?!

Он глядел на нее с участием. Искра жизни закралась в ее душу.

– Хотите ли, – продолжал Лермонтов, – оставить за мной мазурку, мне нужно с вами поговорить!

И она все забыла! Она предалась надежде, что все, быть может, то было испытание, тяжелый сон, а отныне все пройдет…

Но настала мазурка, с каким волнением она села возле него, а он после долгих приготовлений сказал:

– Скажите, не влюблены ли вы случайно, но в кого же? не в..? – и он начал считать некоторых ее знакомых с колкими насмешками на ее счет.

Е. А. Ган. С. 750—751

На другой день еду туда, рано утром, чтобы во всяком случае не быть принятым. Вечером на балу я выражаю свое удивление Екатерине Александровне. Она сообщает мне страшную и непонятную новость, и мы делаем разные предположения, я все отношу к тайным врагам, которых нет, наконец, она говорит мне, что родные запрещают ей говорить и танцевать со мною; я в отчаянии и, конечно, не беру сторону дядюшек и тетушек…

Лермонтов – А. М. Верещагиной.

Весна 1835 г.

От такого письма с другою сделалась бы истерика, но удар, поразив Лизавету Николавну в глубину сердца, не подействовал на ее нервы, она только побледнела, торопливо сожгла письмо и сдула на пол легкий его пепел.

Потом она погасила свечу и обернулась к стене, казалось, она плакала, но так тихо, так тихо, что если бы вы стояли у ее изголовья, то подумали бы, что она спит покойно и безмятежно.

На другой день она встала бледнее обыкновенного, в десять часов вышла в гостиную, разливала сама чай, по обыкновению. Когда убрали со стола, отец ее уехал к должности, мать села за работу, она пошла в свою комнату: проходя через залу, ей встретился лакей.

– Куда ты идешь? – спросила она.

– Доложить-с.

– О ком?

– Вот тот-с… офицер… Господин Печорин…

– Где он?

– У крыльца остановился.

Лизавета Николавна покраснела, потом снова побледнела и… потом отрывисто сказала лакею:

– Скажи ему, что дома никого нет. И когда он еще приедет, – прибавила она, как бы с трудом выговаривая последнюю фразу, – то не принимать!

Лакей поклонился и ушел, а она опрометью бросилась в свою комнату.

Лермонтов.Княгиня Лиговская

Утром дело усложнилось. Я уже сказала: чувство чести сильно развито в нашем семействе, – и тетеньке было очень жутко при мысли, что безыменное письмо – как оно ни благонамеренно – заподозревает, однако, ее приемную дочь в возможности увлечения. Муж ее, встав ранее обыкновенного, разведал от людей, что письмо было принесено – даже не почтальоном, а кем бы вы думали? – хозяином… мелочной лавочки… лежащей наискосок! Дворецкого отрядили к нему за справками: – кто дал тебе вчера письмо? – Остановились сани в одну лошадь, кучер дал ему конверт, сказав: «Отнеси-ка брат, на генеральскую квартиру, да скажи, чтоб отдали старшей барышне…»

Вы только представьте себе весь ужас нашего положения. Ослава сделана: – лавочник! люди! – Остается предотвратить гибель. Кто же этот неотразимый соблазнитель? – Когда начались допросы, Ек. Ал. не запнулась назвать того «кто ум и сердце волновал» – мои. Но мои бурные чувства не укрылись от родных, и они единогласно сказали: «Нет, нет это по части Лизы». Дядя Н. В. Сушков своею решительностью и проницательностью добрался до истины, он потребовал себе бумаги: почерк стихотворений 1830 года, и на романе г-жи Деборд-Вальмор, и на вчерашнем письме оказался один и тот же. Все трое судей сильно вознегодовали на мальчика, осмелившегося так потешаться над девушкой и переслать ей подобное письмо.

Е. А. Ладыженская.С. 345

Дня через три после анонимного письма… Мишель опять приехал, его велели не принимать… И он уехал – в последний раз был он в нашем доме.

Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 342

Внезапный, даже неприличный его налет на наш дом, в 7 часу вечера, вслед за тою первой пятницей, заставил наших покровителей отдать приказание отказывать ему во всякое время дня, и наши слуги отлично выполнили возложенное поручение. Два-три откровенных: «Вас не приказано принимать» окончательно вразумили г. Лермонтова, что автор анонимного письма узнан и оценен по заслугам.

Е. А. Ладыженская.С. 346

Месяц не выезжала она, все дяди и тетки вооружились против нее, она выходила только в церковь, которая против их дома, но и там столько плакала, что священник несколько раз подходил спрашивать ее о причине.

Е. А. Ган. С. 751

Через два-три дня мы были, как обыкновенно по пятницам, у Л. Считаясь в родстве, Лермонтов постоянно бывал у них. Екатерине Александровне внушали изъявить презрение дерзкому шалуну, танцевать же с ним положительно запретили. Она была заметно расстроена и все искала случая перемолвиться с Лермонтовым, державшим себя, как ни в чем ни бывало. Он и поклонился развязно и подсел к ней с величайшей непринужденностью, но дядя Н. В. Сушков, не скрывая строгого неодобрения в лице и в глазах, с явно пренебрежительным видом то отводил его от племянницы, то не допускал к ней приблизиться. Лермонтову не возбранялся этим путь к честному прямому объяснению своих честных намерений, если б они у него были, а только доказывалось ему, что Ек. Ал. не беззащитна, что настал час прекратить затеянную над ней игру, – не то шутка может кончиться совсем не шуткой.

Е. А. Ладыженская.С. 346—347

…Мы, полагаем, вправе сделать вывод, что оба друга (Лермонтов и Лопухин), заметив слабую струнку Екатерины Александровны, подшутили над ней, с той разницей, что Лермонтов пошел дальше своего друга и не только отомстил м-лле Сушковой, но и воспользовался ее опрометчивостью для того, чтобы скомпрометировав ее, заставить в обществе заговорить о себе и приобрести славу опасного Дон-Жуана. В то время этого добивалась вся золотая молодежь – это было в моде.

П. А. Висковатов. С. 195

С наступлением великого поста он чуть ли не совсем исчез с нашего горизонта. Тем и кончился роман, которому в моих редких обращениях к нему на него и на давнее прошлое, я придавала, по крайней мере, более продолжительности, а он длился всего один месяц.

Е. А. Ладыженская.С. 347

До того ничтожно было общество петербургских гостиных, лишенное всякого серьезного интереса, что эпизод с m-lle Сушковой действительно обратил внимание на молодого гусарского офицера.

П. А. Висковатов. С. 198

Тут началась для меня самая грустная, самая пустая жизнь, мне некого было ждать, не приедет он больше к нам, надежда на будущее становилась все бледнее и неяснее. Мне казалось невероятным и невозможным жить и не видеть его, и давно ли еще мы так часто бывали вместе, просиживали вдвоем длинные вечера; уедет, бывало, и мне останется отрадой припоминать всякое движение его руки, значение улыбки, выражение глаз, повторять всякое его слово, обдумывать его. Провожу, бывало, его и с нетерпением возвращаюсь в комнату, сажусь на то место, на котором он сидел, с упоением допиваю неоконченную им чашку чаю, перецелую, что он держал в руках своих – и все это я делала с каким-то упоением.

Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 343

Е. А. Хвостова (Сушкова) говорит здесь со всей увлекательностью жертвы увлечения, рассказывает, между прочим, о личных отношениях к ней поэта. Рассказ этот ведет блистательно, со знанием дела, но не отличается искренностью. Все эти странные звучные аккорды воспринятой ею на себя восторженной страсти, вся эта мелодичная песнь любви, вся эта трогательная задушевная исповедь разбитого сердца покрывается высокой нотой оскорбленного самолюбия и звучит упреком поэту в глубоком нравственном растлении и в холодном, эгоистическом бездушии. Такая глубокая, всеобъемлющая страсть, которую рисует нам Е. А. Сушкова-Хвостова, едва ли могла вспыхнуть у нее в сердце после многих лет холодных светских отношений к поэту. Это не более как блестящий обман себя, мираж пылкого воображения.

П. К. Мартьянов 2. С. 581

С Е. А. Лермонтов поступил эгоистически и кокетливо. Так, неравнодушная к нему, она, втайне от родных, связала к его именинам кошелек (из белого и голубого шелку – любимые цвета Лермонтова), который отправила ему инкогнито. Лермонтов не мог не догадаться, от кого был этот подарок. В тот же вечер он играл в карты с дамами, и одна из них заметила ему, что он очень дорожит приношением поздравительницы. «Я дорожу?! – воскликнул Лермонтов. Нисколько! и в доказательство ставлю его на карту…» Названный подарок был проигран одной из собеседниц. Спустя несколько времени эта особа, в присутствии Е. А. и ея родных, доставала из этого кошелька деньги: Е. А. была удивлена и раздосадована.

М. И. Семевский.С. 346

Мало кому приходило в голову, что дело стояло иначе и что бой происходил не между невинной молодой девушкой и искусившимся сердцеедом, а совершенно наоборот. Двадцатилетний мальчик, едва кончивший свое воспитание и вошедший в общество только за несколько дней перед тем, попадает в руки искусившейся кокетки, старше его несколькими годами, лет семь выезжавшей и кружившей головы целому ряду поклонников из столичной и нестоличной молодежи.