Надо полагать, что Бенкендорфу не нравились и литературные замыслы поэта, особенно желание основать журнал. Он вообще не желал иметь в столице «беспокойного» молодого человека, становившегося любимцем публики. Это неприязненное отношение к поэту еще более выясняется из предписания от 30 июня 1841 года, посланного вдогонку за Лермонтовым на Кавказ и подписанного дежурным генералом гр. Клейнмихелем. В предписании говорилось, чтобы поручика Лермонтова н ип о дк а к и мв и д о м не удалять из фронта полка, то есть не прикомандировывать ни к каким отрядам, назначаемым в экспедицию против горцев. Таким образом, поэт и не подозревал, что ему отрезывается путь к выслуге, а он именно надеялся «выслужить себе на Кавказе отставку». О предписании этом Лермонтов, вероятно, так и не узнал, потому что, покуда оно пошло по инстанциям и прибыло на место назначения, то есть к кавказскому начальству Михаила Юрьевича, его уже не было в живых.
П. А. Висковатов.С. 331—332
Продолжене в вечности (15 июля 1841 – бесконечность)
Над ним луч солнца золотой…
Дуэль и смерть
Лермонтов жил больше в Железноводске, но часто приезжал в Пятигорск.
Э. А. Шан-Гирей (Верзилина).С. 316
В 1844 году, по выходе в отставку, пришлось мне поселиться на Кавказе, в Пятигорском округе, и там узнал я достоверные подробности о кончине Лермонтова от очевидцев, посторонних ему. Летом 1841 года собралось в Пятигорске много молодежи из Петербурга, между ними и Мартынов, очень красивый собой, ходивший всегда в черкеске с большим дагестанским кинжалом на поясе. Лермонтов по старой привычке трунить над школьным товарищем, выдумал ему прозвище Montagnard au grand poignard (горец с большим кинжалом. – Фр.), оно было бы, кажется, и ничего, но, когда часто повторяется, может наскучить. 14 июля, вечером, собралось много в доме Верзилиных, общество было оживленное и шумное, князь С. Трубецкой играл на фортепиано, Лермонтов сидел подле дочери хозяйки дома, в комнату вошел Мартынов. Обращаясь к соседке, Лермонтов сказал: «М-llе Emilie prenez gurde, voici que s'approche Ie farouche montagnard». (Мадмуазель Эмилия, берегитесь, вот приближается свирепый горец. – Фр.). Это сказано было довольно тихо, за общим говором нельзя было расслышать и в двух шагах, но, по несчастью, князь Трубецкой в эту самую минуту встал, все как будто по команде умолкли, и слова Ie farouche montagnard раздались по комнате. Когда стали расходиться, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему:
– М. Lermontoff, je vous ? bien… и т. д. (г. Лермонтов, я много раз просил вас воздерживаться от шуток на мой счет, по крайней мере в присутствии женщин. – Фр.).
– Alons donc, – отвечал Лермонтов, – allez-vous vous f?cher sеrieusement et me provoquer? (Полноте, – отвечал Лермонтов, – вы действительно сердитесь на меня и вызываете меня?).
– Oui, je vous provoque (да, я вас вызываю), – сказал Мартынов и вышел.
А. П. Шан-Гирей.С. 754—755
На вечере в одном частном доме, за два дня до дуэли, он вывел меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить.
Н. С. Мартынов 4. С. 692
…Когда однажды в доме же Верзилиных, Лермонтов, издеваясь при дамах над костюмом Мартынова и его кинжалом, саркастически назвал его как бы данным ему прозвищем, г.б о л ь ш о йк и н ж а л, то Мартынов не выдержал более, будто бы отвечал ему при всех: после этого я вижу, что ты большой дурак!.. и это будто бы и было поводом к их роковой дуэли.
Я. И. Костенецкий.С. 116
Однажды на вечере у генеральши Верзилиной Лермонтов в присутствии дам отпустил какую-то новую шутку, более или менее острую, над Мартыновым. Что он сказал, мы не расслышали, знаю только, что, выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», – на что Лермонтов таким же ровным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения». Больше ничего в тот вечер и в последующие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней мере, нам, Столыпину, Глебову и мне, неизвестно, и мы считали эту ссору столь ничтожной и мелочной, что до последней минуты уверены были, что она окончится примирением.
А. И. Васильчиков.Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова
и о дуэли его с Н. С. Мартыновым //
Русский архив. 1872. Т. 3. Стб. 205—213.
(Далее цит. как: А. И. Васильчиков 2)
Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смеялись, он ужасно самолюбив, карикатуры (на него) его беспрестанно прибавлялись, Лермонтов имел дурную привычку острить. Мартынов всегда ходил в черкеске и с кинжалом, он назвал его при дамах m-r poignard и Sauvage'ом (господин кинжал и дикарь. – фр.) Он [Мартынов] тут ему сказал, что при дамах этого не смеет говорить, тем и кончилось. Лермонтов совсем не хотел его обидеть, а так, посмеяться хотел, бывши так хорош с ним.
Е. Г. Быховец.С. 767—768
Лермонтов сделал стихи и маленькую карикатурку, в коей Мартынов представлен в своей странной одежде, и все это посвятил ему же, Мартынову, с коим, бывало, служил вместе, но Мартынов принял это иначе, вспыхнул, не могли его урезонить, – драться, да и полно.
А. Я. Булгаков.С. 711
По воскресеньям бывали собрания в ресторации, и вот именно 13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин, и порешили не ехать в собрание, а провести вечер дома, находя это и приятнее и веселее. Я не говорила и не танцевала с Лермонтовым, потому что в этот вечер он продолжал свои поддразнивания. Тогда, переменив тон насмешки, он сказал мне: «М-llе Emilie, je vous en prie, un tour de valse seulement, pour la deni?re fois de ma vie» (Мадемуазель Эмилия, прошу вас на один только тур вальса, в последний раз в моей жизни. – Фр.) . —«Ну уж так и быть, в последний раз, пойдемте». Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык ? qui mieux (наперебой. – Фр.). Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много, но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и стал острить на его счет, называя его «Montagnard au grand poignard» – «горец с большим кинжалом» (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard (кинжал) раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом, он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз я просил вас оставить свои шутки при дамах», – и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание: «Язык мой – враг мой» Михаил Юрьевич отвечал спокойно: «Это ничего не значит, завтра мы будем добрыми друзьями». На другой день Лермонтов и Столыпин должны были ехать в Железноводск. После уж рассказывали мне, что когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: «Что ж, на дуэль меня, что ли, вызовешь за это?» Мартынов ответил решительно «да» и тут же назначил день. Все старания товарищей к их примирению оказались напрасными.
Э. А. Шан-Гирей (Верзилина).С. 316—317
Я первый вызвал его…
Н. С. Мартынов 4. С. 693
14 июля Лермонтов был в каком-то особенном расположении духа, – видно было, что он чем-то недоволен, и в эту минуту нужен был ему человек, над которым он мог бы излить свое неудовольствие. Является Мартынов, чего лучше, шутки и колкие сатиры начинаются. Мартынов мало обращал на них внимания, или, лучше, не принимал их на свой счет и не казался обиженным. Это кольнуло самолюбие Лермонтова, который теперь уже прямо адресуется к Мартынову с вопросом, читал ли он «Героя нашего времени»? «Читал», – был ответ. «А знаешь, с кого я списывал портрет Веры?» – «Нет». – «Это твоя сестра». Не знаю, что было причиною этого вопроса, к чему были сказаны эти слова: «Это твоя сестра», которые стоили Лермонтову жизни, а нас лишили таланта, таланта редкого, – следствием этих слов был, конечно, вызов со стороны Мартынова. Благородно он поступил, всякий бы сделал то же на его месте, но одно его не оправдывает, это именно то, что зачем он не стрелял на воздух и удар его был так верен, что был нацелен и попал прямо в сердце, – и пуля тогда только достигла своего назначения, когда Лермонтов сам поднимал руку и наводил на противника пистолет.
А. П. Смольянинов.С. 722—723
В одно время Лермонтов с Мартыновым и прочею молодежью были у В[ерзилиных]… Лермонтов в присутствии девиц трунил над Мартыновым целый вечер, до того, что Мартынов сделался предметом общего смеха, – предлогом к тому был его, Мартынова, костюм. Мартынов, выйдя от Верзилиных вместе с Лермонтовым, просил его на будущее время удерживаться от подобных шуток, а иначе он заставит его это сделать. На это Лермонтов отвечал, что он может это сделать завтра и что секундант его об этом условится.
П. Т. Полеводин.С. 490
При выходе из этого дома я удержал его за руку, чтобы он шел рядом со мной, остальные все уже были впереди. Тут я сказал ему, что прежде я просил его прекратить эти несносные для меня шутки, но что теперь предупреждаю, что если бы он еще вздумал выбрать меня предметом для своей остроты, то я заставлю его перестать.
Н. С. Мартынов 4. С. 692
Пока шутки эти были в границах приличия, все шло хорошо, но вода и камень точит, и, когда Лермонтов позволил себе неуместные шутки в обществе дам, называя Мартынова «homme ? poignard» (человек с кинжалом. – Фр.), потому что он и в самом деле носил одежду черкесскую и ходил постоянно с огромным кинжалом у пояса, шутки эти показались обидны самолюбию Мартынова, и он скромно заметил Лермонтову всю неуместность их. Но желчный и наскучивший жизнью человек не оставлял своей жертвы, и, когда однажды снова сошлись в доме Верзилиных, Лермонтов продолжал острить и насмехаться над Мартыновым, который, наконец, выведенный из себя, сказал, что найдет средство заставить замолчать обидчика. Избалованный общим вниманием, Лермонтов не мог уступить и отвечал, что угроз ничьих не боится, а поведения своего не переменит.
Н. И. Лорер. Стб. 460
Хотя подобные шутки нельзя назвать дружескими, потому что они всегда обидны для самолюбия, но я подтвержаю еще раз то, что честь моя была затронута не насмешками его, но решительным отказом прекратить их и советом прибегнуть к увещаниям другого рода…
Н. С. Мартынов 4. С. 692
18 июля. Лермонтова уже нет, вчера оплакивали мы смерть его. Грустно было видеть печальную церемонию, еще грустней вспомнить: какой ничтожный случай отнял у друзей веселого друга, у нас – лучшего поэта. Вот подробности несчастного происшествия.
«Язык наш – враг наш». Лермонтов был остер, и остер иногда до едкости; насмешки, колкости, эпиграммы не щадили никого, даже самых близких ему; увлеченный игрою слов или сатирическою мыслью, он не рассуждал о последствиях: так было и теперь.
Пятнадцатого числа утро провел он в небольшом дамском обществе (у Верзилиных) вместе с приятелем своим и товарищем по гвардии Мартыновым, который только что окончил службу в одном из линейных полков и, уже получивши отставку, не оставлял ни костюма черкесского, присвоенного линейцам, ни духа лихого джигита и тем казался действительно смешным. Лермонтов любил его как доброго малого, но часто забавлялся его странностью, теперь же больше нежели когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто подозревать не мог таких ужасных последствий. Один Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил в душе тяжелую обиду.
«Оставь свои шутки – или я заставлю тебя молчать» – были слова его, когда они возвращались домой.
– Готовность всегда и на все – был ответ Лермонтова, и часа через два-три новые враги стояли уже на склоне Машука с пистолетами в руках.
Н. Ф. Туровский.С. 159—160
…Вступая с ним в объяснения я и виду не имел вызвать его на дуэль, но… после подобной выходки с его стороны, по понятиям, с которыми мы как будто сроднились, мне уже не оставалось другого средства окончить с честью это дело: я почел бы себя обесчещенным, если бы не принял его совета и не потребовал у него удовлетворения… Он не давал мне кончить и повторял мне несколько раз кряду, что ему тон моей проповеди не нравится, что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет, и в довершение прибавил: «Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я никогда не отказывался от дуэлей, следовательно, ты никого этим на запугаешь». В это время мы подошли к его дому.
Н. С. Мартынов 4. С. 692—693
…Все мы, и в особенности М. П. Глебов, который соединял с отважною храбростью самое любезное и сердечное добродушие и пользовался равным уважением и дружбою обоих, все мы, говорю, истощили в течение трех дней наши миролюбивые усилия без всякого успеха. Хотя формальный вызов на дуэль и последовал от Мартынова, но всякий согласится, что вышеприведенные слова Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения» заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов, и затем оставалось решить, кто из двух был зачинщик и кому перед кем следовало сделать первый шаг к примирению.
На этом сокрушились все наши усилия, трехдневная отсрочка не послужила ни к чему, и 15 июля часов в шесть-семь вечера мы, и, я думаю, сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут… ужинать.
А. И. Васильчиков 2. Стб. 213