Психология любви

В первую брачную ночь он страстно объясняет Любе: «Я хочу не объятий: потому что объятия – вонючее чудище. Я хочу сверх слов и сверх объятий». Он мечтал о неземной любви, а ей нужны были вовсе не стихи, а жизнь, какой обычно ожидает девушка: общие заботы, дети, тихие вечера и разговоры о том, о сем.

«…Я стремилась устроить свою жизнь, как нужно, как удобней… Я думала только о том, как бы избавиться от этой уже не нужной мне любви», – писала в воспоминаниях о том времени уже состарившаяся Любовь Дмитриевна. Хорошо быть возлюбленной поэта, но быть его женой!

Она хотела иметь детей, но это не входило в планы А. Блока, и она была вынуждена завести любовника, забеременела от него. Родившийся ребенок прожил совсем недолго.

А Блок скоро разочаровался в жене, и началась большая череда любовниц, но своего идеала Прекрасной Дамы он так и не нашел.

При других вариантах платоническая любовь – это безответная любовь, любовь на расстоянии, любовь, когда один из партнеров или оба несвободны и не хотят изменять, когда сексуальные отношения невозможны по состоянию здоровья, по причине возрастной разницы или при отсутствии потребности. Это и отношения между молодыми людьми до брака при соблюдении культурных и религиозных традиций. Платоническую любовь можно испытывать к актеру кино, певцу, любой знаменитой личности.

Платоническую любовь иногда обвиняют в абстрактности, называя ее любовью-фантазией. Возможно, в какой-то степени это и так. Именно такую любовь часто испытывают подростки, наделяя объект самыми прекрасными качествами, воплощая в нем мечту о прекрасном. Но именно у них платоническая любовь способствует формированию бесценного опыта и часто становится переходным этапом в отношениях, при которых возникает и физическая близость.

Рыцарская любовь

Карл Вайнхольд в своем основополагающем произведении о жизни женщин в Средние века «Die deutschen Frauen in dem Mittelalter» («Германские женщины в Средние века», Вена, 1882) пишет следующее:

«Эпоха рыцарства создала институт службы женщине (Frauendienst). Жизнь рыцарского ордена регулировали особые правила, отличные от правил гражданской жизни. Существовало специальное понятие “честь ордена” и существовали его специальные традиции. Цель жизни для рыцаря заключалась в том, чтобы дерзкими подвигами доказать свое мужество и отвагу. Эта цель порождала и жажду приключений, а один из главнейших законов в поиске приключений – защищать слабых, особенно женщин. Стремление защищать слабых, служить женщинам позже привело к тому, что рыцарь посвящал свое служение одной-единственной женщине <…> Эта рыцарская служба превращалась в конвенциональную привычку, очень часто обходилась без действительных страстей и проявлялась как чисто внешняя, хотя и накладывающая отпечаток на всю жизнь привычка <…> Рыцари посвящали свою службу замужним женщинам, ибо те фигурировали в первых рядах благородного общества. Целью была всего лишь игра ума и любовных чувств. Рыцарь выбирал одну даму (frouwe) и предлагал ей свою верную службу. Для него жизненной необходимостью было найти даму, рыцарем (frouwenritter) которой он себя объявит. Если дама принимала его предложение, рыцарь в дальнейшем все свои поступки совершал от ее имени. По неписаным правилам дама после этого не имела права принимать услуги другого рыцаря и в знак состоявшейся договоренности одаривала своего рыцаря лентой, косынкой или венком, которые тот носил на своем шлеме или на наконечнике копья, чтобы во время свершения рыцарских подвигов память о даме постоянно сопутствовала ему, стимулируя на героические деяния» <…>

«Все, что ни делал рыцарь, будь то просто рыцарский турнир или же участие в крестовом походе, он делал это с именем своей дамы или по ее приказу. Когда Хартманн фон Ауэ шел в поход на сарацинов, он пел: “Пусть никто не спрашивает у меня, зачем я иду на войну. Я скажу сам, что делаю это по приказу любви. И изменить тут ничего нельзя, нельзя нарушать клятву или слово. Многие хвалятся, что ради любви они сделают то-то и то-то, но это лишь слова. А где дела? Ради настоящей любви мужчина способен оставить свой дом и отправиться в чужие края. Видите, как изгнала меня из собственного дома любовь, хотя даже полчища султана Саладина не смогли бы выманить меня из Франконии”».

Все свои поступки рыцарь совершал в надежде на награду. Наградой считали уже то, что посредством службы женщине рыцарь поднимался над буднями и достигал определенного возвышенного духовного состояния.

Бывали случаи, когда госпожа с поистине садистской жестокостью сама определяла тяжелейшие условия, а мечтательный фанатик без возражений принимал их. Здесь уже флирт охлаждался до уровня самого бессердечного кокетства. «Брантом приводит один случай из собственной практики, когда дама потребовала от рыцаря, чтобы тот в доказательство своей любви пронзил кинжалом собственную руку. Кавалер готов был пойти на это, и Брантому пришлось применить силу, чтобы помешать безумному поступку. Вспоминает он и случай с кавалером Жэнле, который безмятежно прогуливался с дамой; они были как раз на мосту через Сену, когда в даму вселился дьявол садистского флирта, она бросила в реку свой дорогой кружевной платочек и попросила рыцаря прыгнуть за ним и достать его из воды. Напрасно кавалер объяснял, что он не умеет плавать, дама обозвала его трусом, после чего тот в отчаянии бросился в воду. К счастью, поблизости была лодка и влюбленного безумца успели своевременно вытащить на берег».

    Козлов Н. И. // По материалам Интернета

Любовь родителей к детям. Э. Фромм (1986) указывает на различия материнской и отцовской любви. Материнская любовь безусловна – мать любит своего ребенка за то, что он есть. Ее любовь не подвластна контролю со стороны ребенка, так как ее у матери нельзя заслужить. Материнская любовь либо есть, либо ее нет. Отцовская любовь обусловлена – отец любит за то, что ребенок оправдывает его ожидания. Отцовская любовь управляемая – ее можно заслужить, но ее можно и лишиться.

При этом Э. Фромм отмечает, что речь идет не о конкретном родителе – матери или отце, а о материнском или отцовском началах, которые в определенной степени представлены у обоих родителей.

Важной характеристикой родительской любви, особенно матери, является эмоциональная доступность. Это не просто физическое присутствие или физическая близость родителя, это его готовность дать ребенку свое тепло, свою нежность, а впоследствии и понимание, поддержку, одобрение.

Э. Фромм (1990) пишет, что «материнская любовь имеет два аспекта: один – это идеализация, знание и уважение, абсолютно необходимые для сохранения здоровья ребенка и его биологического роста; другой аспект выходит за пределы простого сохранения жизни, это установка, внушающая ребенку любовь к жизни, которая дает ему почувствовать, что хорошо быть живым, хорошо быть мальчиком или девочкой, хорошо жить на этой земле <…> Но ребенок должен расти. Он должен покинуть материнское лоно, оторваться от материнской груди, наконец, стать совершенно независимым человеческим существом. Сама суть материнской любви – забота о росте ребенка – предполагает желание, чтобы ребенок отделился от матери. В этом основное ее отличие от любви эротической. В эротической любви два человека, которые были обособлены, становятся едины. В материнской же любви два человека, которые были едины, становятся отдельными друг от друга. Мать должна не просто смириться, а именно хотеть и поощрять отделение ребенка. Именно на этой стадии материнская любовь возлагает на себя столь трудную миссию, требующую бескорыстности, способности отдавать все и не желать взамен ничего, кроме счастья любимого человека» (с. 34).

Тезис, надо сказать, весьма спорный. Может быть, не мать является инициатором отделения ребенка, а ребенок, взрослея и приобретая самостоятельность, стремится отделиться от матери? Может быть, поэтому многие матери оказываются не способными к «настоящей любви» и не переходят на вторую стадию, на что сетует сам Э. Фромм? Иначе не было бы такого эмоционального явления, как «опустевшее гнездо», после того как дети покидают родительский дом.

Любовь детей к матери. По поводу того, за что ребенок любит свою мать, высказываются различные мнения. А. Фрейд (Freud, 1946) связывает сыновнюю и дочернюю любовь с тем, что мать, кормя и пеленая малышей, удовлетворяет их примитивную – «оральную» или «анальную» сексуальность. Д. Амброс (Ambrose, 1961) полагает, что поскольку мать чаще бывает возле ребенка, тот просто «запечатлевает» ее образ. Другие авторы (Condon, Sandler, 1974) ссылаются на эмоциональную общность матери и ребенка, происходящую из их биологической общности в период внутриутробного развития. Более правильной представляется позиция М. И. Лисиной (1986), считающей, что в основе избирательных привязанностей лежит сложный комплекс разнообразных причин.

Любовь к Богу. Как пишет Э. Фромм (1990), религиозная форма любви, которая называется любовью к Богу, берет начало в потребности преодолеть отчужденность и достичь единства. Основу религиозной формы любви, любви к Богу, составляют переживание одиночества и вытекающая отсюда потребность преодолеть тревогу одиночества посредством объединения.

Вера в Бога для большинства людей – это вера в помогающего отца. Однако истинно религиозный человек, если он следует сущности монотеистической идеи, не молится ради чего-то, не требует чего-либо от Бога; он любит Бога не так, как ребенок любит своего отца или свою мать; он достигает смирения, чувствует свою ограниченность, зная, что он ничего не знает о Боге. Бог становится для него символом, в котором человек на ранней стадии своей эволюции выразил полноту всего того, к чему стремится сам, реальность духовного мира, любви, истины и справедливости. Он верит в принципы, которые представляет Бог, он думает истинно, живет в любви и справедливости, считает свою жизнь ценной только в той мере, в какой она дает ему возможность более полного раскрытия его человеческих сил, как единственной реальности, которую он принимает в расчет. Любить Бога означает стремление. Несмотря на то что это понимание религии было преодолено некоторыми великими учителями рода человеческого и меньшинством людей, оно все еще остается преобладающей формой религии.

В преобладающей на Западе религиозной системе любовь к Богу это в сущности то же, что и вера в Бога, в божественное существование, божественную справедливость, божественную любовь. В восточных религиях и в мистицизме любовь к Богу – это напряженное чувственное переживание единства, нераздельно соединенное с выражением этой любви в каждом жизненном действии.

2.3. Любовь к себе

Иисус Христос говорил: «Возлюби ближнего, как самого себя», а немецкий мистик М. Экхарт (ок. 1260–1327) писал: «Если ты любишь себя, ты любишь каждого человека так же, как и себя. Если же ты любишь другого человека меньше, чем себя, то в действительности ты не преуспел в любви к себе, но если ты любишь всех в равной мере, включая и себя, ты будешь любить их как одну личность, и личность эта есть и Бог, и человек. Следовательно, тот великая и праведная личность, кто, любя себя, любит всех других одинаково».

Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя.
Достопочтенный мой читатель!
Предмет достойный: ничего
Любезней, верно, нет его.

    Пушкин А. С.
В конце XIX в. американский философ и психолог Уильям Джеймс в работе «Принципы психологии» описал «формулу любви к себе», или «формулу самооценки» (для него эти понятия были синонимами). Его формула – это дробь, в числителе которой наши достижения, а в знаменателе – притязания, т. е. цели, которые мы ставим перед собой. Когда дробь меньше единицы, мы чувствуем себя неудачниками, когда больше или равна ей – удовлетворены собой, любим себя. По Джеймсу, любовь к себе – это чувство, которое возникает при небольшой разнице между нашими притязаниями и реальными достижениями.

3. Фрейд утверждал, что если либидо направлено на других людей, то это «любовь», а если на своего носителя, то это «любовь к себе». Следовательно, «любовь» и «любовь к себе» взаимоисключающие явления: чем больше первая, тем меньше вторая. Отсюда считается, что любовь к себе – синоним эгоизма и что любить других людей добродетельно, а любить себя – грешно. Этот взгляд давно существовал в западной философии. Например, Кальвин говорил о любви к себе как о «чуме».

Известный отечественный педагог В. А. Сухомлинский писал, что смысл счастливой любви состоит в том, чтобы отдавать. Влюбленный в себя отдавать ничего не может, он только берет и тем неизбежно отравляет все лучшее в любви.

Э. Фромм видит наличие логической ошибки в определении, что любовь к другим и любовь к себе исключают друг друга. Если добродетельно любить своего ближнего как человеческое существо, то должно быть добродетелью, а не пороком, любить и себя, так как Я тоже человеческое существо. Нет такого понятия человека, в которое не был бы включен и Я сам. Доктрина, которая провозглашает такое исключение, доказывает, что она сама внутренне противоречива. Идея, выраженная в библейском «возлюби ближнего, как самого себя», подразумевает, что уважение к собственной целостности и уникальности, любовь к самому себе и понимание себя не могут быть отделены от уважения, понимания и любви к другому индивиду. Любовь к своему собственному Я нераздельно связана с любовью ко всем другим существам, считает Э. Фромм.

Любовь к людям, продолжает Э. Фромм, выступает не следствием, как часто полагают, а предпосылкой любви к какому-то определенному человеку. Из этого следует, что мое собственное Я должно быть таким же объектом моей любви, как и другой человек. Если индивид в состоянии любить созидательно, он любит также и себя; если он любит только других, он вообще не может любить. Поэтому, пишет Э. Фромм, любовь к другим и любовь к себе не составляют альтернативы. Напротив, установка на любовь к себе будет обнаружена у всех, кто способен любить других.

В этих рассуждениях Э. Фромма видится скорее стремление принять желаемое за действительное. Если вникнуть в суть выражения «возлюби ближнего, как самого себя», то это ведь только призыв Иисуса Христа любить и других, а не только самого себя. Почему же он призывал к этому? Очевидно, из опасения, что люди склонны больше любить себя, чем других, что они останутся эгоистами. Но дело не в том, конечно, что любить себя низко. В этом греха нет. Грех – за счет кого-то любить себя. И понимать или не понимать любовь к себе как эгоизм, по сути, зависит от взгляда на человескую природу – отрицательного или положительного.

В настоящее время среди психотерапевтов и психоаналитиков восторжествовал христианский взгляд на любовь к себе, проповедуемый гуманистами-философами и психологами. Так, психолог М. Литвак считает, что базовая любовь – это любовь к себе. И это не столько чувства, сколько действия. Если я занимаюсь физкультурой, я себя развиваю. Значит, я в этот момент себя люблю. Если я хожу на учебу, в этот момент я тоже себя люблю. А если я водку пью, в этот момент я себя не люблю. Потому что водка разрушает мое здоровье. Для того чтобы развить любовь к себе, надо стать профессионалом экстра-класса, и ты сам сможешь себя любить. Это довольно распространенный взгляд на любовь к себе, подкрепляемый определением любви, данным Фроммом: любовь – это активная заинтересованность в жизни и развитии объекта любви. Но любить кого-то (действовать, проявляя заботу, внимание) и испытывать чувство любви – не одно и то же. Можно заботиться о себе, холить и лелеять себя, расти профессионально, но разве все это является безусловными доказательствами наличия чувства любви? Тогда и нянечка, заботящаяся о больном, и учитель, обучающий и воспитывающий детей, должны считаться любящими их (не отсюда ли пресловутое «учитель должен любить своих учеников»?). При таком понимании любви можно вообще потерять ее сущность.

Другую позицию занимает психотерапевт Ю. Б. Орлов. «Любовь, – пишет он, – это особое самоотношение, это рискованное путешествие одиночки, в котором априорно нет другого. И чем сильнее опредмечивание любви в таком другом, чем сильнее сфокусированность “луча” любви, тем сильнее степень самоутраты и мистифицированности любви, тем тяжелее их психические последствия».

Именно поэтому, считает автор, «очень важно присваивать это состояние, не проецируя его на другого и/или другое. Ведь только в этом случае можно удерживать и длить любовь. И напротив, всякий раз, когда происходит “опредмечивание” любви, ее исходный(ая) обладатель(ница) неизбежно терпит утрату и оказывается в шлейфе любви, становится уже не любящим(ей), а полюбившим(ей). Однако если понимать любовь как собственную сущность, как контакт с ней, как ее голос и неискаженное проявление в жизни, то практика такой любви требует от человека совсем иного. На этом <…> пути человеку прежде всего важно (по)чувствовать и (по)любить самого себя. Любить означает здесь предельно полно соответствовать собственной сокровенной сердцевине. Любить означает здесь давать любовь. Такая любовь возможна только тогда, когда сам человек становится любовью. Человек как таковой может любить и не любить, но когда он вступает в контакт с собственной сущностью, то он утрачивает эту произвольную способность, поскольку любовь не может не любить, она просто есть».

Позиция довольно странная. Автор скорее мистифицирует любовь, чем демистифицирует. Чего только стоит фраза «сам человек становится любовью». И как «давать любовь», если автор против «опредмечивания» любви в другом объекте и вообще против понимания психологами эротической любви, которую он считает продажной?

Точка зрения

Основной мотив [практики, строящейся на основе психологических представлений о любви. – Е. И.] – самовозвеличивание. Ее основная логика – логика приобретения: если любовь есть нечто мое, то, следовательно, ее должно быть больше. Согласно данной логике, поиск, нахождение, усиление любви (как бесспорной позитивной ценности) – это поиск, нахождение и усиление в себе (или в другом, в «предмете» любви) тех или иных ценных свойств. Иначе «что» и главное «за что» любить? <…> Чем выше рост, статус и IQ, чем длиннее ноги, ресницы и волосы, чем толще кошелек, губы и золотые цепи, чем больше машина, бицепсы и груди, чем дороже часы, украшения и меха, чем сильнее влияние, связи и личность, тем больше шансов стать любимым(ой), заполучить любовь. Возможно, сам этот неистребимый в людях культ стяжательства и приобретения – всего лишь искаженная форма неудовлетворенной потребности в любви <…>

Любовь – очень удачная и выгодная сделка. Такое «самосовершенствование», такой «личностный рост» в своей основе строится на использовании внешних средств и ресурсов. Совсем не важно, что именно они из себя представляют. Эти средства могут быть искусственным силиконом, закачивание которого под кожу увеличивает груди и губы. Этими средствами могут быть и фитнес, накачивание брюшного пресса, бицепсов и ягодиц, и косметический центр, где выкачивают подкожный жир и целлюлит, и психологический центр с персонализирующим имиджем и катектирующим либидо. Совершенство оказывается в этой гонке очень желанным, но недостижимым пределом: 90?60?90, «Мадонна – Шварценеггер», «Дядюшка из Чикаго». Общая устремленность к этим кумирам, никогда не находящая своего удовлетворения, постоянно держит под угрожающим напряжением рутину жизни, исподволь сдвигая ее в области, более точно означаемые такими словами, как «экстаз», «экстрим», «экстази».

Практика так понимаемой любви делает акцент на том, чтобы, став привлекательным(ой), привлечь и понравиться другой(ому), ввести ее(его) в состояние устремленности ко мне, сделать себя объектом любви. Практикуя такую любовь, человек все более уподобляется объекту, вещи. В то же самое время любая вещь, как известно, не может ни любить, ни быть любимой (лишь фигурально!). Она может лишь нравиться и доставлять удовольствие(я). Самовозвеличивание человека оборачивается его самоумалением, рост – деградацией. Любовь оборачивается сексом, властью, насилием, ненавистью.

    Орлов А. Б. 2004

В эротической любви любовь к себе тоже является основной, считает М. Литвак. Вначале нужно себя полюбить, а потом ты сможешь полюбить другого. Кто себя не любит, тот и других не любит. Какие-то отношения с людьми у него могут сложиться, но не любовные[9 - См.: http://www.ruscourier.ru/archive.php?id=1671]. Ему вторит и В. Леви: причина несчастной любви к другому – несчастная любовь к себе. А еще один психотерапевт призывает устраивать дни любви к себе: «Надеваете все самое любимое, идите в любимый парк, ресторан, заказывайте любимые блюда. В общем, всячески балуйте себя».

Без пищи тело слабо, без любви слаба душа.

    Народная мудрость