О личной жизни забыть

В самых откровенных сценах Даниловна морщилась от отвращения, но продолжала внимательно смотреть.

Когда включили свет, кто-то из десятиклассников напрямую обратился к гостье:

– А что скажет наша юная леди?

Вопрос был задан по-русски, но Даниловна для Алекса ответила по-английски:

– Полная туфта.

– Это почему же? – даже чуть обиделся десятиклассник.

– Когда Алекс выпендривается, еще ничего. Зато полная лажа с самим перевоспитанием. Алексу силой раскрыли глаза и заставили смотреть на сцены насилия, и они его якобы ужаснули, а рядом сидели обычные врачи и со скукой смотрели на те же самые сцены. Их они почему-то не ужасали. Глупая английская выдумка для самых одноклеточных.

Два десятка ребят молча переваривали ее ответ.

– А ведь она в чем-то права, – похвалил кто-то.

Копылов почувствовал легкий укол: как он сам прежде этого не замечал. Вот тебе и собственные недалекие одноклассники. С той поры он стал относиться к Даниловне чуть с большим уважением, допуская, что она может понимать что-то глубже и оригинальней, чем он.

Что же касается самой старосты, то ее отношение к Алексу можно было сравнить с некими постоянно действующими качелями: восхищение – презрение, взгляд свысока – взгляд снизу, любование – раздражение.

Тут еще прозорливые девчонки начали подначивать ее:

– Признайся – ты просто влюблена в него.

– Конечно, прямо жить без него не могу, – сердито отмахивалась она.

На самом деле героями ее грез были сразу несколько ребят, в основном старшеклассников, причем каждый месяц фаворитом оказывался то один, то другой. Причина крылась в ее старательной подготовке к будущей двойной жизни. Любить правильных пусть и успешных ребят – это же такая тоска. Иное дело – роман с разведчиком-нелегалом. Двойная-тройная опасность, двойной-тройной запрет – вот это да! Вот это настоящее! И чтобы эта любовь непременно раскрутилась не здесь, а в Париже, Нью-Йорке, на худой конец в Лондоне. Именно там они должны случайно встретиться в качестве двух нелегалов принадлежащих к разным резентурам. Поэтому и обращала свой благосклонный взгляд на многих избранников, дабы было потом одному из них что рассказать про их совместную янычарскую юность. Ведь вряд ли кто-либо из них запомнит ее здесь, точно так же, как не запоминает она сейчас пятиклашек и шестиклашек. А она ему все тогда про его школярство и выложит.

А Алекс он что? Он просто друг. Конечно, если повезет и с ним точно так же столкнуться в Парижах-Лондонах, то и его не обойдет стороной ее романтическое сердце. Таков был расклад юной кандидатки в Мата Хари, навсегда отдавшей свое сердце лишь вожделенному статусу разведчицы-нелегалки.

17

В тот зимний день Даниловну с Алексом вызвал к себе директор.

– Копылову сегодня надо попасть на квартиру своего куратора, – объяснил им по-английски Вадим Вадимыч. – Зачем именно я толком не понял, но надо. Поедете на машине с моим водителем, он адрес знает. Ты, Сабеева, пойдешь с Алексом до подъезда, водитель вас подождет, а потом все вместе назад в интернат. Все понятно?

Алекс встрепенулся.

– Мой куратор что-то узнал о маме?

– Не знаю. Сам все увидишь. Езжайте.

В том, что их фактически одних отправляли в незнакомое место мегаполиса в момент наибольшего разгула уличной преступности не было ничего особенного. Кружок по ориентировке на местности был в их классе одним из самых любимых и посещаемых. Даниловна уже раз пять отправлялась с кем-нибудь в паре отыскивать какой-либо магазин или мастерскую, считалось, что с каким-нибудь конкретным поручением подростки в большей безопасности перед любыми уличными неприятностями. Так оно обычно и выходило. Алексу же такое путешествие предстояло впервые.

Зацепин жил в центре Москвы на Малой Каретной. Прежде чем ехать, Мальвина внимательно сверилась с картой города, где был нанесен каждый дом, чтобы потом, никого ни о чем не спрашивая, точно найти нужный адрес. Ее предосторожность оказалась не лишней. Покружив по центру Москвы, директорская «Волга» уперлась в наглухо перекопанную улицу и огромную автомобильную пробку позади.

– Я знаю, как дальше найти. Ждите нас здесь, мы скоро будем, – сказала она водителю, дяде Грише, и они с Алексом зашагали по неубранному вязкому тротуарному снегу.

Однако подойти к дому, даже если примерно знаешь, где он, оказалось не просто: почти все железные решетки в подворотнях были на замке.

Даниловна несколько раз косилась на озабоченного спутника и решила, что для важного разговора сейчас самый подходящий момент: надо же, в конце концов, выяснить, что она для него значит. Интернат для этого не самое лучшее место, здесь же они надолго без лишних свидетелей.

– Слушай, а ты вообще как ко мне относишься?

– Что ты имеешь в виду? – не понял он.

– Я на тебя трачу столько времени, а отдачи – ноль.

Если она хотела его озадачить, то ей это удалось.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну нравлюсь я тебе или нет? – В мыслях этот вопрос ей казался легким и игривым, но, когда прозвучал вслух, сразил ее своей пафосностью.

Алекс уже успел немного освоиться с постоянной русской насмешливостью над всем и над всеми, поэтому счел нужным поинтересоваться:

– Ты серьезно спрашиваешь?

– Да уж куда серьезней. Признавайся давай. – Для убедительности она даже толкнула его кулачком в плечо.

– Боюсь, что нет, – ответ Алекса сразил ее своей безжалостностью.

Даниловна приостановилась и гневно воззрилась на него.

– Ты что сказал?!

– Ну сказал. Ты спросила. – Он и не собирался извиняться.

– Да как ты смел такое сказать! – ее возмущению не было предела.

– А в чем дело? – Копылов все еще не понимал, или притворялся, что не понимает.

– Вот так взял и в грязь меня фейсом.

Они уже не шли, а стояли на месте как два поединщика. И Алекса по-прежнему мало волновали ее взорвавшиеся эмоции.

– Меня куратор ждет.

– Подождет твой куратор. Отвечай давай! Что тебя во мне не устраивает? – Ей захотелось разобраться с ним раз и навсегда.

– Прямо тут отвечать?

– А где? Прямо тут! – плевать ей было на глазевших на их ссору прохожих.

Для Алекса же такое постороннее внимание всегда было крайне неприятно.

– Ты злишься – я ничего не буду говорить.