Сказки на всякий случай

– Вот Вы, например, называетесь «Солнечный Зайчик», – продолжал между тем Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – Это значит, Вы куда относитесь?

– Да в общем, никуда не отношусь… – пролепетал Солнечный Зайчик, решительно не догадываясь, что этому Очень-Малоприятному-Манекену-в-Витрине от него нужно.

– Быть такого не может! – возразил Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – Каждый из нас куда-то относится. Вот я, скажем, отношусь к людям.

– Вы – к людям? – совсем опешил Солнечный Зайчик. – Люди… люди не одеваются только в трусы, шляпу и галстук! На них обычно ещё что-нибудь бывает… Значит, Вы к людям, скорее всего, не относитесь.

– У нас вообще не обо мне речь, – очень малоприятным голосом отрезал Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – У нас речь о Вас. И о том, куда Вы относитесь. Ибо Вы относитесь к зайцам – и, стало быть, корни Ваши надо искать именно там…

Солнечный Зайчик опять ничего не понял про корни, но снова вспрыгнул на стекло – ему захотелось заглянуть Очень-Малоприятному-Манекену-в-Витрине в глаза: в своем ли тот, например, уме. Но определить это оказалось трудно, потому что у манекена глаз не имелось вовсе, а имелись только какие-то пустые щели. И тогда, посмотрев в эти пустые щели, Солнечный Зайчик спросил:

– Почему же, интересно, я отношусь к зайцам?

Тут Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине устало вздохнул и сказал:

– Потому что имя у Вас такое! Только Вы все равно неправильный заяц. И дело тут даже не в Ваших размерах, а в том, что заяц есть пушной зверь и обитает в лесах. Что же касается Вас, то Вы не пушной и обитаете где попало. Получается, Вы к зайцам вообще отношения не имеете, хоть и называетесь «зайчик». А это значит, что Вы просто тут всех дурачите! – С этими словами Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине подтянул трусы и ослабил галстук.

– И что же мне теперь делать? – растерялся Солнечный Зайчик, который, конечно же, никак не ожидал, что он кого-то дурачит… но уж раз так получалось, то надо было вроде как принимать меры.

– Я бы на Вашем месте тут же стал пушным и отправился в лес, – вяло посоветовал Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине, млея на солнце.

Солнечный Зайчик задумался. В лес – это ещё куда ни шло, это даже интересно. Только вот о том, как становятся пушными, он понятия не имел. Потому что все пушные, которых он знал, уже были пушными до знакомства с ним… Кроме, пожалуй, Тополя-на-Соседней-Улице. К нему-то и отправился Солнечный Зайчик прямо со стекла витрины.

– Простите, пожалуйста, глубокоуважаемый Тополь-на-Соседней-Улице! – задыхаясь от быстрого полёта, начал он. – У меня к Вам вот какой вопрос… Вы ведь сначала были не пушным, а потом с Вас полетел пух. Как становятся пушными?

– А Вам это зачем знать, дорогой Солнечный Зайчик? – удивился Тополь-на-Соседней-Улице.

– Да вот… – вздохнул Солнечный Зайчик, – пушным стать собираюсь.

– И с какой же это такой стати? – Тополь-на-Соседней-Улице теперь уже удивился донельзя.

– Один Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине велел… Говорит, раз ты заяц – становись пушным!

На это Тополь-на-Соседней-Улице рассмеялся от всей души, а потом что-то объяснил Солнечному Зайчику– и тот, радостный, полетел назад, к витрине. А прилетев туда, сказал:

– Дело в том, дорогой Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине, что я ещё не заяц, а только зайчик. Зайчики же все рождаются голенькими и только потом покрываются пухом и становятся пушными – для этого сначала вырасти надо. Когда я вырасту, тоже стану пушным… как другие зайцы. А пока я прощаюсь с Вами!

И, сказав так, Солнечный Зайчик перепрыгнул со стекла витрины на стену соседнего дома, где его уже давно ждали другие солнечные зайчики… тоже не пушные. Оттуда, со стены соседнего дома, они со смехом принялись наблюдать за Очень-Малоприятным-Манекеном-в-Витрине, который озадаченно теребил галстук и никак не мог взять в толк, считать ли ему себя одураченным или нет. Между прочим, его легко было понять, потому что ещё никто на свете не встречал солнечного зайчика, покрытого пухом!

ПЛЮЩ, КОТОРЫЙ КАРАБКАЛСЯ, И КАРАБКАЛСЯ, И КАРАБКАЛСЯ

«Карабкаться» – странное такое слово, но его всегда употребляют, когда говорят про плющи… По мнению людей, плющи только и делают, что карабкаются! Причем карабкаются, и карабкаются, и карабкаются – выше, и выше, и выше…

Вообще-то, про плющи можно ещё сказать, что они «ползут» или «вьются», но эти слова какие-то… насекомые. Так про насекомых говорят: гусеница ползет, муха вьётся… Вот и непонятно, как плющ мог бы оказаться в такой компании – словно он гусеница опять же. Или муха.

Так что мы с вами забудем слова «ползти» и «виться» – выберем уж тогда слово «карабкаться», потому что карабкаются не только насекомые, но ещё, например, и альпинисты – когда в горы поднимаются. А альпинисты – они всё-таки гораздо лучше, чем насекомые!

Вот наш Плющ, значит, и карабкался… карабкаться же ему было ох как высоко! Он ведь родился на самой земле, у забора: сначала даже никто и не понял, что это плющ и что он вообще когда-нибудь начнет карабкаться. Но карабкаться он начал сразу же – как родился, так и стал карабкаться.

– Ты куда? – спросили его соседние растения: у них пока ещё не было имен, как и у Плюща. У растений ведь как… Пока растение не станет большим, совершенно непонятно, что это за растение и как его зовут. Они все на одно лицо: маленькие такие, зелёненькие… – потому и гадать бесполезно, что из каждого появится. Может, цветок или овощ, а может – сорняк противный! Только уже потом становится ясно, что перед нами… ну, цинерария, например… но это я так, к слову. В этой-то сказке перед нами никакая не цинерария, а даже совсем наоборот – Плющ.

Плющ, услышав вопрос: «Ты куда?» – задумался… и в самом деле: куда это он? Все вокруг него как стояли на земле, так и стоят, а он сразу же за какую-то щепочку на заборе зацепился да и поднялся на полсантиметра. Но отвечать было надо – и Плющ сказал:

– Я… я – туда, наверх.

– И чего ты там, наверху, забыл? – опять спросили его соседние растения.

От этого вопроса Маленький Плющ почувствовал себя и вовсе уж в тупике. Однако он всё-таки сосредоточился и ответил:

– Я там ничего не забыл, потому что я там ещё и не был. Но мне туда очень хочется.

– А здесь тебе чем плохо?

Плющ вздохнул и решил поскорее всё-таки вскарабкаться наверх, а то вопросов становилось что-то слишком много.

– Мне здесь хорошо, – объяснил он, – только здесь я уже довольно долго нахожусь. – И начал карабкаться по забору.

Он карабкался так прилежно, что всего через несколько дней оказался на самой вершине забора, и, когда посмотрел вниз, – у него даже голова закружилась.

– Ох… – сказал тогда Плющ сам себе, – высоко-то как! Не свалиться бы отсюда…

– Не бойся, – успокоило его Небольшое Деревце, – тут не страшно. Тут здорово!… А ты куда?

Небольшое Деревце так спросило, потому что Плющ уже начал карабкаться дальше – по стене дома.

– Мне надо выше, – объяснил Плющ, сам изумляясь своим словам, и принялся тянуться вверх.

– Тут же здорово… – услышал он снизу, но ничего не ответил, потому что находился уже возле самой крыши дома, а потом – даже не заметив как – принялся карабкаться по трубе. Когда он добрался до вершины трубы, Одно Высокое Дерево с удивлением поприветствовало его и воскликнуло:

– Высоко же ты залез! Сюда немногие добираются… А тебе сюда зачем?

– Мне не сюда, – смущённо ответил Плющ. – Мне выше…

– Выше? – рассмеялось Одно Высокое Дерево. – Про это забудь. Выше уже ничего нет – посмотри-ка, что над тобой!

Плющ с тревогой посмотрел вверх и ужаснулся: наверху действительно ничего не было – одно только небо, безбрежное синее небо.

– Здесь кончаются все дороги, – вздохнуло Одно Высокое Дерево. – Я и само подумываю, не остановиться ли расти… Тут, наверху, по-настоящему прекрасно: чистый воздух и никого поблизости! Я думаю, что мы с тобой достигли предела.

– Разве есть какой-нибудь предел? – огорчился Плющ и ещё раз посмотрел в небо, безбрежное синее небо.

– Конечно! – снова рассмеялось Одно Высокое Дерево. – Предел есть всему.

Плющ вздохнул… А потом всё-таки решил ещё хоть немножко потянуться вверх, в пустоту.

– И не старайся, – махнуло веткой Одно Высокое Дерево. – Там, наверху, ты не найдёшь никакой опоры.

Плющ не спал всю ночь. Он думал о том, что вот и кончилось его путешествие: он достиг самой крайней точки и теперь должен остановиться, привыкнуть к жизни на трубе и радоваться, что добрался до таких высот. Но когда утром он опять увидел небо, безбрежное синее небо, непонятная дерзкая сила бросила его вверх– туда, где не было никакой опоры.