– Да чем же Вам колечки-то мешают? – хором зазвенели Телеграфные Провода.
Выхлопная Труба хотела было перечислить… да пресеклась на вдохе, потому что ответить на такой вопрос непросто. Красивые вещи и правда ведь мешают то одному, то другому – только вот как-то непонятно, чем мешают. Стоит себе, к примеру, чистый дом посреди дороги – глаз не оторвать… так нет же: возьмёт кто-нибудь да и напишет какую-нибудь гадость на только что покрашенной стене. А спросишь: «Чем же Вам, дорогой, эта только что покрашенная стена мешала?» – ни слова в ответ. Или растёт цветок невозможной красоты на обочине, глядишь – р-р-раз, и сорван! И нет цветка…
Вот и Выхлопной Трубе колечки мешали – трудно сказать, чем, но мешали. Наверное, тем, что… были, существовали! Посмотришь в воздух – колечки… ну, рукодельные, ну, пусть даже нежные… А вот чего ради они тут – поди пойми! Катаются себе по воздуху… всех только с толку сбивают!
Вдруг Выхлопной Трубе стало понятно, как отвечать, и она громко сказала:
– Колечки эти мне не мешают – они меня просто раздражают.
Страшно раздражают. Потому что никому от них никакого проку… глупость просто летучая. Прямо переловила бы их и отравила выхлопными газами!
От такого её страшного заявления у некоторых даже голова закружилась. А Телеграфные Провода хором сказали:
– Эх, заткнуть бы Вас навсегда, Выхлопная Труба… До чего же Вы тут всем надоели – стоите и чадите!
– Причем стоите и чадите там, где даже останавливаться незаконно! – от души присоединился высоченный Дорожный Знак «Стоянка запрещена».
– Нет, Вы всё-таки скажите, скажите – какой от этих колечек прок? – настаивала Выхлопная Труба.
Но все уже перестали разговаривать с ней, и, сколько она потом ни кашляла, стараясь привлечь к себе хоть чьё-нибудь внимание, ничьего внимания ей, конечно, привлечь не удалось, потому что внимание всех было направлено на колечки, которые опять покатились по воздуху из Старой-Трубы-Любившей-Пускать-Дым-Колечками.
…а вечером к дому подошел один учёный, специально приехавший из далёкой жаркой страны полюбоваться на колечки. Он долго стоял и смотрел на них, потом открыл огромную папку со всякими редкостями и, обратившись к Старой-Трубе-Любившей-Пускать-Дым-Колечками, спросил:
– Дорогая Вы моя Труба, не позволите ли взять пару Ваших колечек на память?
– Пожалуйста! Возьмите хоть все… я еще навыпускаю, – смутилась та.
Учёный с величайшей осторожностью поймал тонкими пальцами два колечка и прикрепил их к картону булавочками.
– Большое спасибо, – поблагодарил он. – У меня на родине, в далёкой жаркой стране, никто никогда таких колечек не видел. То-то обрадуется народ моей страны, когда я покажу их ему!
И он уже совсем начал уходить, но тут Выхлопная Труба не выдержала и крикнула:
– Эй Вы, Учёный, а какой от этих колечек прок?
Тогда Учёный остановился и с удивлением посмотрел на Выхлопную Трубу, а потом все услышали:
– Какой от этих колечек прок?… Да никакого!
Прижимая папку к груди, он отправился в свою далёкую жаркую страну, но по пути ещё раз обернулся и торжественно – так, чтобы все запомнили! – произнёс:
– Никакого проку от этих колечек нет. Решительно никакого.
И с пониманием дела улыбнулся Старой-Трубе-Любившей-Пускать-Дым-Колечками, которая, конечно, тоже улыбнулась ему в ответ.
ГЛИНЯНЫЙ СВИСТОК
Глиняный Свисток был очень весёлый: то и дело рассыпался тонкой трелью – всегда одной и той же, но на редкость красивой. А выглядел он как маленькая дудочка с разноцветными полосками: глина была искусно раскрашена всеми цветами радуги – оттого и трель у него, наверное, получалась такой весёлой.
Дули же в Глиняный Свисток все кому не лень. Едва завидят его где-нибудь – оставленным на столе в саду или забытым на скамейке – и давай дуть в небольшую дырочку на боку! Глиняный Свисток и рад стараться: раздаёт свою одну и ту же, но на редкость красивую трель направо и налево – а окрестные птицы ему отвечают…
И всё-то было хорошо, да вот однажды залетела в сад музыка: это одна Скрипочка-из-Соседнего-Дома исполняла какой-то школьный этюд – исполняла пусть и не очень хорошо, зато очень замысловато. С этого времени и загрустил Глиняный Свисток, только вот о чём загрустил – поди пойми. Подберут его на столе в саду, подуют в дырочку, а Глиняный Свисток – ни гу-гу. Его уж и продували, и прочищали… даже немножко глины вокруг дырочки откололи, а он молчит – и всё тут!
– Вот незадача! – сокрушались все вокруг. – Такой весёлый был Глиняный Свисток– и на тебе… Куда ж подевалась из него вся его трель?
А трель из Глиняного Свистка, конечно, никуда не подевалась: так и была внутри. Только стал Глиняный Свисток бояться трель свою наружу выпускать: больно уж незамысловатой была эта трель по сравнению с мелодией Скрипочки-из-Соседнего-Дома!…
«Никуда она не годится, моя трель, – размышлял он, полёживая на боку где-нибудь в саду. – Какой из меня музыкальный инструмент? Вот Скрипочка-из-Соседнего-Дома – это я понимаю! Она настоящий музыкальный инструмент. Играет по нотам… а я и нот-то никаких не знаю – свищу да свищу… как Бог на душу положит!»
Между тем Скрипочка-из-Соседнего-Дома постепенно осваивала свой школьный этюд. Не сказать, чтобы он делался от этого прекрасней, однако звучал всё уверенней. И чем уверенней он звучал, тем безнадёжней становилось положение Глиняного Свистка. Да оно и понятно: какой же Глиняный Свисток может тягаться с пусть даже ещё и неумелой Скрипочкой!…
Окрестные птицы, наверное, думали то же самое. Они теперь летали над садом, словно потеряв что-то, и пели все реже и реже. Настало время, когда они совсем перестали петь. И все вокруг сразу забеспокоились: что же это, дескать, случилось с птицами? А птицы тем временем послали в сад одну Несовершеннолетнюю Сойку, которая, осторожно опустившись на краешек стола в саду, сказала:
– Извините, пожалуйста… но тут у вас был где-то очень весёлый Глиняный Свисток с такой… запоминающейся трелью – он, что же, теперь – исчез?
– Он никуда не исчез, – ответили ей. – Вон он и до сих пор лежит на боку на садовой скамеечке, только почему-то уже не свистит… Мы его и продували, и прочищали… и даже, каемся, откололи немножко глины вокруг дырочки, а он как в дырочку воды набрал!
Выслушав этот ответ, Несовершеннолетняя Сойка подлетела к садовой скамеечке и увидела на ней Глиняный Свисток: тот действительно лежал на боку и предавался своим грустным размышлениям.
– Почему Вы больше никогда не свистите? – напрямик спросила его Несовершеннолетняя Сойка.
Глиняный Свисток горестно вздохнул и признался:
– С тех пор как я услышал Скрипочку-из-Соседнего-Дома, я понял, что никакой я не музыкальный инструмент. Музыкальные инструменты играют по нотам – и мелодии их такие замысловатые!…
Несовершеннолетняя Сойка кивнула и отправилась передавать этот ответ своим сородичам. Сородичи Несовершеннолетней Сойки, выслушав Несовершеннолетнюю Сойку, толпой полетели в сад и, собравшись вокруг садовой скамеечки, загалдели:
– Да кто же Вам, дорогой Вы Глиняный Свисток, сказал, что Вы музыкальный инструмент?
– Да кто же Вам, дорогой Вы Глиняный Свисток, сказал, что Вы должны свистеть по нотам?
– Да кто же Вам, дорогой Вы Глиняный Свисток, сказал, что Ваш свист должен быть замысловатым?
Глиняный Свисток не знал, что отвечать, он только глубже и глубже задумывался. А потом в отчаянии признался:
– Но я же свищу как Бог на душу положит!
– А как же иначе-то можно? – удивились сородичи Несовершеннолетней Сойки. – И мы ведь точно так же поём – как Бог на душу положит… а вот Скрипочка-из-Соседнего-Дома, как бы хороша ни была, вовсе не поёт и не свистит. Она музыкальный инструмент, а значит, исполняет мелодию… разве Вы не понимаете, что это же совсем другое?
– Ну-ка, задайте-ка нам тон, – попросила вдруг Несовершеннолетняя Сойка, – а то мы без Вас тут совсем петь перестали!
Глиняный Свисток с недоверием посмотрел на неё и осторожно выдал свою единственную, но на редкость красивую трель. И вслед за этим голоса птиц зазвучали над садом, а все вокруг облегчённо вздохнули и сказали:
– Вот и слава Богу!
Глиняный Свисток и птицы распевали до вечера, а Скрипочка-из-Соседнего-Дома молчала и восхищённо слушала. Она была не очень умелая, но очень умная Скрипочка, которая прекрасно понимала, что ей, музыкальному инструменту, никогда не повторить того, что умеет природа.
ДОРОЖКА, ПОСЫПАННАЯ ГРАВИЕМ