Пусть посмотрит в глаза Припять

– Накапай-ка и мне чуток, – тяжело переведя дыхание, попросил старлей…

… «Ракета» пронзительно завыла сиреной, лихо развернувшись на «тарелке» Яновского затона. Местные жители называли озеро «стариком» – в незапамятные времена здесь проходило старое русло древней как Киевская Русь реки Припять. Наверное, при князе Владимире здесь были непроходимые, густые леса, по которым бродили дикие свирепые вепри; на болотах и топях водились непуганые человеком утки и цапли, а в многочисленных реках Полесья, притоках великого Днепра, били хвостами по воде огромные сомы и щуки, которых некому было ловить.

А потом русло Припяти сместилось на север, и некогда полноводная старица превратилась в узкую, заросшую камышом протоку. В 70-е годы ХХ века, вскоре после основания посёлка Припять, землесосные снаряды соединили протоку с рекой, и коричневые воды древней Припяти щедро наполнили искусственно углублённый затон. Будущий город получил в свои владения великолепный песчаный пляж, порт и речной вокзал. В порту три огромных крана разгружали баржи со стройматериалами для атомной станции, к дебаркадеру то и дело причаливали теплоходы и суда на подводных крыльях, в «тарелке» затона летом плескались многочисленные купальщики, и безлюдная прежде окраина посёлка быстро превратилась в любимое место отдыха обитателей стремительно растущего атомограда.

В 80-е возле речного вокзала построили кафе «Припять», где продавалось превкусное, лучшее в мире мягкое мороженое. Рядом с кафе поставили три автомата газированной воды и типичную для всех советских городов жёлтую бочку с квасом. Квас был настоящим: из хлеба, дрожжей и сахара, стоил 3 копейки за стакан, был холодным даже в жару, поэтому газировка из автоматов особой популярностью не пользовалась. У крана вечной бочки с квасом сидела вечная презлющая бабка. Годы шли, а бабка и бочка были времени не подвластны. Каждое лето бабка исправно принимала медяки и, ругаясь на чём свет стоит, размахивала руками, отгоняя нахальных ос и не менее нахальных мальчишек, лезущих без очереди к стойке с бидончиками и кувшинами. Мальчишек бабка недолюбливала, ос боялась, а квас и вовсе ненавидела за дешевизну, поскольку в прежние годы прибыльно торговала разбавленным водой невкусным бочковым пивом. Но с пивом, при Михаиле Сергеевиче, начались проблемы…

Сегодня же, несмотря на воскресный день, никакой бабки не было, и пустая бочка, запертая на замок, в одиночестве дремала под жаркими лучами весеннего солнца. Зато автоматы с газировкой работали. И, какое диво, в мойке каждого стояло по стакану! Такое бывает редко: как правило, стаканы бесследно исчезали каждую ночь – местные любители сочетать рыбалку с алкоголем были людьми культурными и не могли себе позволить пить портвейн из горлышка бутылки.

Лёха слегка прижал перевёрнутый стаканчик, и мойка послушно обдала гранёное стекло фонтанчиком воды.

– Тебе с каким сиропом? – Лёха не без иронии посмотрел на Санька. – С лимонным, грушевым или апельсиновым?

Это была местная шутка. Советские автоматы имели три кнопки под различный сироп, но, как правило, выбор был ограничен лишь двумя вариантами – с сиропом за 3 копейки, или без сиропа за одну. Иногда сироп заканчивался раньше воды, и тогда бестолковый автомат нахально лил в стакан чистую газировку, а государство богатело на 2 копейки.

– Мне «с каким есть», – Сашка нетерпеливо покатал кроссовкой камушек. – Давай быстрее пей – «Ракета» уйдёт.

– Так ведь эта «Ракета» из Мозыря пришла, – без особого энтузиазма сообщил Лёха, – они же вечно битком. Давай подождём наш «Метеор» и займём лучшие места в первом салоне!

Сашка идею одобрил, и, выпив по стакану газировки, ребята побежали в кассу речного вокзала.

– Два билета на «Ракету» до Киева! – гаркнул Санёк в окошко кассы.

– Чего ты орёшь с утра пораньше?! – мрачно поинтересовалась полная кассирша, которую хотелось назвать «тёткой». – Девять девяносто.

Сашка протянул кассирше красную купюру, проводив её печальным взглядом – советская «десятка» это, знаете ли, деньги!

Он помахал перед носом Лёхи синими билетами:

– С тебя 4 рубля 95 копеек!

– С какой такой стати! – возмущенно рявкнул Лёшка. – Четыре сорок пять!

– Лёх, ты дурак?! – невежливо поинтересовался Сашка.

– Считать научись, баран! – упорствовал Лёха. – Два билета стоят девять девяносто. 90 копеек пополам это 45. Плюс ещё 4 рубля. Значит четыре сорок пять.

– Дак ты к этим 45 копейкам ещё четыре рубля с полтинником добавь, математик! – заорал Сашка на весь вокзал.

– Спекулянт!

– Двоечник!

Обмениваясь тумаками, ребята вышли на улицу. Продолжая яростно спорить, спустились по длинной, в четыре пролёта лестнице на пристань.

Битком набитая людьми «Ракета» отчалила от дебаркадера, протяжно загудела сиреной и, быстро набирая скорость, перешла в крылатый режим.

Мощные волны закачали синий дебаркадер, и через несколько минут наступила тишина. На причале не было ни души. Пустовала и набережная, и пляж на другой стороне «тарелки». Чистейший припятский песок ослепительно сиял белизной на солнце. Начинало припекать.

Сашка вытер рукавом рубашки пот со лба и вновь пустился объяснять другу-второгоднику несложную арифметику.

– Да понял я уже! – досадливо сдался Лёха. – В Киеве деньги отдам!

Сашка поднял руку:

– Тихо!

Порыв ветра донёс до ребят тревожный женский голос: «… складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей, и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести…»

Огромный вертолёт поднялся над деревьями и, напрочь заглушая шумом винта все прочие звуки, низко пролетел над «тарелкой» затона. Крылатая машина пошла на посадку на песчаное плато, поднимая вокруг себя целые вихри радиоактивного песка.

Ребята всматривались в маленькие фигурки людей, суетившихся с лопатами возле севшего вертолёта. Люди стали сгребать песок в некое подобие больших мешков. Командовал процессом человек в синем мундире. Неугомонный генерал Антошкин выполнял задание Правительственной комиссии, с подачи академика Легасова решившей забросать сотнями тонн речного песка жерло горящего реактора.

Глупая и вредная затея! В результате этих действий сильно возрастет активность воздуха. Все экипажи Антошкина, вместе с переоблучённым генералом, окажутся в 6-й клинике Москвы. Тонны радионуклидов загрязнят местность вокруг площадки станции, посыпятся на Припять и достигнут Чернобыля. Но академик выбирал между плохим и худшим: если грядущие майские ливни обрушат потоки воды на открытый раскалённый реактор, последствия будет трудно предугадать! Легасов не знал, что ядерного топлива в реакторе почти нет. Как нет там и цепной реакции. Нужно было просто позволить графиту спокойно догореть и начинать работы по дезактивации и захоронению 4-го энергоблока. Возможно, именно эта трагическая ошибка подтолкнёт маститого учёного к самоубийству. Он уйдёт из жизни в Москве два года спустя, во вторую годовщину катастрофы…

– Что это они делают? – Сашка недоумённо щурил глаза.

– Готов поспорить, реактор будут засыпать песком с вертолётов, – догадался сообразительный Лёха, – пожар песком тушить хорошо! Погнали на лодочную станцию, позырим, как это будет!

И ребята пойдут. А от лодочной станции Яновского «старика» до площадки АЭС менее двух километров. И гамма-лучи, хоть и очень ослабленные расстоянием, будут напрямую обстреливать глупых мальчишек…

… Санёк уютно расположился на горячей от солнечных лучей перевёрнутой дюралевой лодке. Не без труда стащил синие румынские «Томисы» – ещё осенью кроссовки были в самый раз, а теперь уже жмут. Закатал до колен джинсы и босыми ногами прошёлся по мелководью.

– Холодновата ещё водичка, – поморщился Сашка, – особо не покупаешься.

– Надо было на Семиходский Старик идти, – равнодушно констатировал закалённый Лёха, – там вода теплее.

Сашкин друг уже успел отойти от берега на несколько метров и погрузиться в воду по грудь. Впрочем, он тут же зябко передёрнул плечами и быстро побрёл назад по илистому дну затона.

– Только труселя зря намочил! – сердито сказал Лёха, выбираясь на берег.

– Апрель не июнь!

Он подхватил свои джинсы и спрятался за лежащем на боку большим четырехвёсельным яликом. Снаружи была видна только патлатая голова.

– Девчонки идут! – дурным голосом заорал Сашка.

Лёха и ухом не повёл: ребячьи пляжные шутки он знал наизусть. Санёк разочарованно отвернулся.

– Чего это у тебя копыта сзади красные? – удивлённо крикнул Лёшка. – Как будто на солнце обгорел!

Он вылез из лодки, застегивая джинсы, и бросил мокрые трусы на траву.

– Когда я мог загореть? – огрызнулся Сашка. – Вчера ночью на крыше?

Лёха подошёл поближе. Наклонился над дюралевой лодкой. Осторожно провёл мизинцем по металлу. Показал Саньку испачканный сухой серой пылью палец:

– Понял? Вчера на крыше такая же странная пыль была! И ты сидел на бордюре. Вот и сейчас сидишь…