Отрок. Внук сотника: Внук сотника. Бешеный лис. Покоренная сила

– И все?

– Думаешь – мало? Он вообще детей любит, а своих нет, нельзя монаху. Ты же ему особенно по душе пришелся. Вот и все. И ничего он от тебя не хочет, просто повезло тебе: хороший человек на жизненном пути встретился.

– Хороший человек? Ты же его чуть не убила! И вообще христиан… как бы это сказать?..

– Никак не говори. Хорошие люди тоже зло творят, если считают, что поступают правильно.

Часть вторая

Глава 1

Март 1125 года.

Город Туров

Материн младший брат Никифор принял гостей радушно. По обычаю приказал прямо во дворе поднести приехавшим горячего сбитня, трижды облобызался с дедом, с сестрой, поручкался с Немым, подивился тому, как подросли со времени последней встречи Мишка и близнецы, посетовал, что не приехали племянницы, громогласно приказал топить для гостей баню и, вежливо пропустив перед собой деда, повел всех в дом.

Со времени «осознания себя» Мишка видел Никифора впервые и с немалым удивлением оценил его внешность уже глазами взрослого человека. Заодно впервые глянул мужским взглядом и на мать. До сих пор это как-то и не приходило ему в голову. Мать есть мать – самая добрая, самая красивая, самая родная женщина в мире. А теперь…

Совершенно очевидно, что в молодости мать была диво как хороша. Да и сейчас, немного старше тридцати, на вкус пятидесятилетнего Михаила Андреевича Ратникова, несмотря на многократные роды и темный вдовий наряд, Анна Павловна выглядела весьма и весьма привлекательно. Высокая, статная, русоволосая. Тонкий прямой нос, чуть удлиненные глаза – видать, где-то среди пращуров затесалась толика степной крови.

Соответственно очень похожий на свою старшую сестру, Никифор выглядел не купцом, а скорее «благородным разбойником голливудского разлива», только что серьга в ухе не болталась, да борода была не черной, а русой.

А вот манерой поведения брат и сестра разнились кардинально. Скупая, спокойная мимика, плавные жесты, негромкая речь вполне соответствовали внешности матери. Никифор же был говорлив, громогласен, размашист и вроде бы простоват, особенно по сравнению с сестрой.

Однако эти простецкие купеческие манеры показались Мишке несколько наигранными. Очень уж четко, как бы между делом, он раздавал приказы набежавшим со всех сторон не то холопам, не то работникам; слишком уж быстро и толково, прямо «с искрами из подошв», выполнялись его указания – дисциплина прямо-таки воинская.

И глаза… Правильно говорится – «зеркало души». Такие же, как у сестры по-кошачьи зеленые, у Никифора они были очень внимательными и цепкими. Пока тело размахивало руками, выкрикивало приветствия и приказы, перемещалось от одного гостя к другому, глаза, на секунду замирая то на людях, то на санях с поклажей, словно делали мгновенные снимки. У Мишки возникло стойкое ощущение, что всех их по очереди, не прекращая ритуала встречи, отсканировали, и полученная информация отправлена на обработку.

Кроме всего прочего, Мишка, живший в воинском поселении, сразу же определил, что тело Никифора привычно к тяжести воинского доспеха, а руки с одинаковой легкостью могут играть как с плотницким топором, так и с боевой секирой. Все это не то чтобы настораживало или вызывало недоверие, но заставляло подобраться и не позволяло расслабиться.

А ритуал встречи, между тем, шел по освященному веками порядку: знакомство с семьей – женой и двумя сыновьями, «предварительная» выпивка-закуска, баня, а после нее уже капитальное застолье. Единственный чуть заметный сбой в освященной веками процедуре встречи родственников после дальней дороги произошел, когда дед усадил Мишку за мужской стол. Никифор лишь слегка приподнял левую бровь и более никак сей казус не прокомментировал, но после бани за столом обнаружились оба его сына, Петр и Павел. Старший был на год старше Мишки, младший – ровесник. Дед на «ответные меры» хозяина дома отреагировал юмористически:

– Кхе! Михайла, гляди: Петр и Павел, считай, с апостолами сидим!

Все сдержанно посмеялись, и хозяин принялся потчевать гостей. Стал он еще приветливее, и Мишка понял, что правильно истолковал случайно подсмотренную во дворе пантомиму. Никифоров приказчик что-то шептал хозяину, многозначительно кивая на пятеро нагруженных с верхом саней, пригнанных в Туров ратнинскими родичами. Видимо, пока они парились в бане, ушлый мужичок успел поинтересоваться содержимым коробов, и увиденное произвело на него самое благоприятное впечатление. Улучив момент, Мишка шепнул деду:

– В санях копались. Довольны.

Дед в ответ лишь коротко кивнул.

Женщин за столом, естественно, не было. Мать принимала на женской половине дома жена Никифора Ксения, которая произвела на Мишку какое-то жалостное впечатление. Была она импозантному Никифору, как говорится, не пара. Бледная, молчаливая, чуть ли не шепотом поздоровавшаяся и, при первой же возможности, поспешившая скрыться с глаз. Возможно, дело было в том, что Ксения дохаживала последний срок беременности, а может, от природы была «серой мышкой»… Впрочем, и Никифор отнесся к жене как-то небрежно: представляя гостям, назвал «Ксюхой», а цепляющаяся за материн подол девочка годиков четырех-пяти и вообще осталась бы безымянной, если бы Мишкина мать сама не спросила, как ту зовут. Похоже, семейной идиллией тут и не пахло.

Застольный разговор бестолково крутился вокруг разных событий: летней эпидемии, дорожных тягот, Мишкиных подвигов во время нападения волков («апостолы» разинули рты, Никифор глянул на племянника с некоторым уважением), последних столичных новостей. Главной новостью, конечно же, было постановление князем Туровским Вячеслава Владимировича – третьего сына Владимира Мономаха. Мишка с изумлением узнал, что никакого Турово-Пинского княжества, собственно, и нет. Оказывается, более тридцати лет назад, перебираясь на великое киевское княжение, Святополк II Изяславович[4 - Не путать со Святополком I «Окаянным» – убийцей первых русских святых Бориса и Глеба.] не оставил на Туровском столе преемника, а сохранил Туров за собой – в области великого княжения. Правда, князь в Турове имелся – Брячислав Святополчич, но был он молод и не княжил, а сидел на кормлении, так же, как и еще один сын Святополка – Изяслав – сидел на кормлении в Пинске. После смерти великого князя все так и осталось. Правда, сын Святополка II Ярослав Святополчич, став князем Волынским, претендовал на Туров и Пинск как на наследство отца, но ничего не добился. Теперь же Брячислава отправили к брату в Пинск, а в Турове полноправным князем сел Вячеслав Владимирович Мономашич.

«Вот это номер, сэр Майкл! Выходит, вы имеете удовольствие пребывать в княжестве, которого формально не существует! То есть теперь-то, когда Мономах посадил сюда своего сына Вячеслава, оно вроде бы появилось, но раньше-то? То было, то не было. Вот, наверно, почему в учебниках о нем почти ничего нет!»

Потом, уже изрядно «приняв на грудь», дед с Никифором озаботились пошатнувшимся здоровьем Владимира Мономаха и перспективами борьбы за великокняжеский стол разных ветвей рода Рюриковичей. Мишка прислушивался к разговору с интересом, впитывая информацию о княжеских разборках, а «апостолам» взрослые разговоры довольно быстро надоели, и они решили поразвлечься, указав «родственнику из провинции» его истинное, в их понимании, место.

– Минька, а Минька! Разгадай загадку: «В семи сундуках по семь ларцов, в каждом ларце по семь гривен. Сколько всего денег?»

– Триста сорок три гривны.

– А-а! Ты раньше знал! – разочарованно протянул Петька.

– Чего тут знать-то? Эту загадку три тысячи лет назад в Египте придумали, только звучала она так: «В семи домах по семь комнат, в каждой комнате по семь кошек». Вы ее на купеческий манер переиначили, вот и все.

– Ну ладно, а вот еще загадка…

– Э-э, нет! – перебил двоюродного брата Мишка. – Теперь моя очередь!

– Про коровьи лепешки, небось? – съязвил старший из «апостолов».

– Петька! – дядька Никифор, оказывается, следил за разговором. – Гостей уважать не научился? Рано я тебя за стол пустил!

– Ничего, дядька Никифор, – заступился Мишка, – моя загадка как раз купеческая. Слушайте. Три купца поехали в Киев с товаром, там расторговались, купили другого товара и привезли его сюда в Туров. Продали и поделили между собой прибыток. Первому досталась четверть от всех денег, второму – в полтора раза больше, а третьему девять гривен. Вопрос: сколько гривен получил каждый из купцов и какой была вся выручка целиком?

Над столом повисла тягостная тишина. Первым подал голос Никифор:

– Ну-ка, Михайла, повтори еще раз.

Мишка повторил, и в глазах Петра и Павла поселилась вселенская тоска.

– Ну! – в голосе Никифора зазвучали грозные нотки. – Чего молчите?

– Не решается это, папаня, смеется над нами Минька.

– А в чулан, на хлеб и воду, пока не решите?

По всей видимости, вышеописанный педагогический прием был «апостолам» прекрасно знаком – у обоих на лицах появилось плаксивое выражение, и Мишка решил, что братьев пора выручать.

– Тут все просто, смотрите: один купец получил четверть, а другой в полтора раза больше, значит, четверть и еще полчетверти. Сколько будет половинка от четверти?

– Осьмушка, – еще не понимая, к чему ведет Мишка, неуверенно ответил Петр.

– Верно. Значит, у первого купца две осьмушки, а у второго – три. Так?

– Так.

– Сколько тогда вместе?

– Пять осьмушек!

– А сколько всего осьмушек может быть в чем-то целом?

– Восемь!

– Тогда сколько же осьмушек осталось на долю третьего купца?