Сотник. Так не строят!

– Это ещё зачем?! – Алёна неодобрительно-удивлённо вскинула брови.

– Кланяться пойду!

– К Бурею?

– К нему!

– Да ты что?! Он же… – покачала головой хозяйка, но мастер не дал ей договорить.

– Не спорь, хмельное неси! Не бабьего ума то дело! – Сучок даже пристукнул кулаком по столу.

Алёна хотела окатить недомерка презрительным взглядом, но вдруг натолкнулась на стену. В карих глазах шебутного, мелкого нахала она увидела нечто, отличающее мужа от существа в портах, и этому «нечто» сейчас следовало повиноваться. Во всяком случае, Сучку представлялось именно так, а что считала сама Алёна… Возможно, решила, что это не её дело – она к нему в няньки не нанималась, так что пусть идёт, куда хочет. Спорить же с упёршимся – себя не уважать.

– Ох, мужи, да что ж вам надо-то? – покачала она головой, а потом нехотя поднялась с лавки. – Погоди, сейчас принесу.

– Точно пойдёшь? – Алёна с сомнением смотрела на Сучка.

– Точно! – отрубил тот, поудобнее пристраивая под мышкой объёмистый жбан. – Надо так!

– Смотри, Кондрат, боятся тут его! И поделом боятся!

– И что с того?! – преувеличенно бодро вскинулся мастер. – Он же сосед твой! Сколь лет бок о бок!

– То-то и оно, что сосед, – Алёна покачала головой. – Навидалась!

– А, где наша не пропадала, а всё жива! – Сучок подкрутил ус. – Ненадолго я! Жди вскорости, Алёна Тимофеевна!

– Ну и катись, дурень плешивый! – Она упёрла руки в бока. – У вас, мужей, ни у кого ума нет! Не той головой, видать, думаете!

– Ну, это когда как! – Сучок блудливо подмигнул.

– Сгинь с глаз моих, кобелина! – разгневанная хозяйка ухватила плотника за шиворот и во мгновение ока выставила на улицу.

Сучок потер пострадавшую шею, почесал в затылке, восхищённо матюгнулся и бодро направился к воротам Буреева подворья. Идти было страсть как далеко – трёх десятков шагов не набиралось, но на полпути плотницкий старшина крепко задумался. Что ни говори, а полёт, в который отправил его Бурей, был свеж в Сучковой памяти. Да и внешность обозного старшины – должность своего спасителя мастер уже успел выяснить – располагала до икоты, а слабых духом, надо думать, и до обмоченных портов.

Понятно, что подобные размышления живости и желания поскорее свести знакомство со столь благообразным и приятным в обращении мужем артельному старшине отнюдь не добавили, так что перед калиткой Сучок несколько замялся. Даже очень несколько – три раза он поднимал руку, чтобы постучать, и трижды опускал. Если бы не Алёна – обратно повернул бы. Наверное. Хотя, может, и не повернул бы: перед самим собой признаваться, что дал слабину, Сучку было еще нестерпимей.

«Тьфу, едрит твою по отвесу бревном суковатым, поперёк себя волосатым! Ты чего, Кондрат? Вздристнул, никак? А чего? Ну да, красавец писаный – леший увидит, так ёжика родит, против шерсти, но ты-то вроде рожать не обучен?

То-то и оно – этот и обучить может! Как он меня – махнул лапищей и ощутил я себя птицем небесным – лечу, значит, и гажу. Высоко так да недалеко – аккурат до тына Алёниного…»

За оградами на чужого надрывались псы, ночная птица прокричала с неба что-то обидное, а не робкий от природы плотницкий старшина всё стоял у калитки и бормотал себе под нос нечто отнюдь не душеспасительное. Кто знает, сколько бы он ещё утаптывал видавшими виды поршнями улицу, если бы из-за тына не раздался рык хозяина:

– Чего разбрехался, кабысдох?! На шапку захотел?!

– Хозяин, там чужой по улице шляется, – послышался в ответ робкий голос.

– А я тебя или кабысдоха этого брехливого спрашивал?! – пьяным медведем взревел за тыном Бурей. – Или ты на его место метишь?!

– Хозяин! – Вопль неудачливого холопа прервался после характерного звука, обыкновенно сопровождающего перемещение тела по воздуху после доброго пинка.

– Сам напросился, – почти ласково сообщил кому-то обозный старшина. – Гавкай теперь. Ну?!

– Гав-гав-гав, – раздалось из-за тына.

– Хорошо гавкаешь! – похвалил Бурей. – Сгинь, пока не пришиб!

«Ох ты – крутенек! Неудивительно, что его тут наравне с чёртом держат! Допрыгался ты, Кондрат – такой за ради скуки башку оторвёт да к заду приставит, а потом скажет, что так и было. И ведь поверят, а то себе дороже! А-а, ладно, назвался груздём – полезай в кузов!»

Сучок, наконец, решившись, с размаху впечатал кулак в калитку.

– Кого леший по ночам носит?! – от рыка хозяина даже окрестные собаки заткнулись. – Брысь, пока не пришиб!

– Открой, хозяин, дело есть! – приняв решение, Сучок уже не колебался.

– Грррха, кто у нас такой храбрый?! – Бурей, сопя по-медвежьи, отвалил засов. – Ты кто?

– Дед Пихто! – выпалил, как утром, на голубом глазу мастер и осёкся. – Здрав будь, Серафим Ипатьевич! Разговор у меня к тебе.

– Какой такой Пихто?! Шлялся тут утресь один, – обозный старшина шумно принюхался. – Не ты?

– Я! Тут дело такое…

– А чего дед? – не дал Сучку договорить Бурей. – Вроде не старый ещё?

– Не старый и не Пихто меня звать…

– А кто? – опять перебил обозный старшина.

– Зовусь Сучком, сам плотник…

– А почему не Пихто? И зачем плотник? Ночь на дворе! – Бурей был по-своему неоспоримо логичен.

– Да по кочану! – вызверился плотник. – Зовусь Сучком, сам плотник, к тебе с разговором пришёл, понятно?!

– А чего сразу не сказал? – Бурей озадаченно поскрёб в затылке.

– Так ты не дал! – Сучок завёлся уже не на шутку.

– Я? – ещё больше озадачился Бурей. – Не помню. Ну и хрен с тобой! Чего надо?

– Благодарствую, Серафим Ипатьевич, что выручил меня утром, – мастер коснулся земли зажатой в руке шапкой. – Не допустил ты меня до смертоубийства…

– Так это ты Никону рыло начистил? – на страхолюдной роже Бурея мелькнула тень узнавания. – Знатно ты его, жопоглавца! А потом тебя тоже знатно!

– А потом меня, – согласился Сучок. – А потом ты, Серафим Ипатьевич… Вот я, значит, и пришёл, благодарность высказать.

– Хрр, благодарность? – горбун как будто пробовал это слово на вкус. – Сам пришёл?