Отрок. Женское оружие

Аринка едва сдержалась, чтобы вслух этого не сказать. Они с Андреем вообще про это больше не говорили, но появившаяся было между ними отстраненность пропала после разговора с Михайлой. Удивительный отрок – воистину удивительный! Ведь он нарочно такое время выбрал, когда и Андрей тут – он-то сам все это сказать ей не мог.

«Да ведь Михайла мне все это рассказывал, чтобы я понимала, куда еду и с кем мне теперь жить предстоит… Ну да, то, что они меня своей признать готовы – полдела, даже меньше, мне своей еще только предстоит сделаться – принять их правду и стать одной из их женщин, тех, которые мужам своим – как он там сказал? Боевой товарищ… ух, слово-то какое… и не слышала я, чтобы про баб так сказывали. Ну, да он много чего удивительного наговорил. И про обычаи иноземные тоже… Дядька Путята про такое и не упоминал, хотя он много про дальние земли рассказывал… Но Михайла-то откуда про то знает? Так говорит уверенно… Ой, да не о том думаю! Мне бы самой такого отношения достойной стать, вот что главное! Если с Андреем быть хочу… Как, еще не знаю, но стану! Непременно стану!»

Ночами Арине не спалось: и про Андрея непрестанно думала, и одолевали мысли о том, как устроится их будущее на новом месте. Она попробовала расспрашивать о жизни в воинском поселении братьев. Толку от них было мало – они все больше толковали об учебе, о том, какой умный Михайла, какой сильный наставник Андрей, какой строгий какой-то старший наставник Алексей. Единственной женщиной, о которой они охотно говорили, была мать Михайлы боярыня Анна Павловна, да и та в их рассказах представала чуть ли не святой.

В конце концов Аринка решила порасспрашивать обозного старшину Илью Фомича, благо, поговорить он был большим любителем, а к ней относился вполне доброжелательно.

– Дядька Илья, а как вы у себя в Ратном живете, сильно у вас там все от обычного села отличается?

– Да так и живем, Аринушка, как все: землю пашем, охотимся, бортничаем, детишек растим, ну, еще службу ратную несем и за то податей не платим. Вот в том, наверное, главное отличие и есть.

– А женщины? Их жизнь у вас чем отлична от обыкновенной?

– Да как тебе сказать, Аринушка… О том тебе, конечно, лучше бы у баб поспрашивать. А я тебе скажу так: жены наши не просто жены, но супруги воинов, надежная их опора и прибежище в крайности. А еще страдалицы они. Сама посуди – чуть не каждый год мужей, сыновей, братьев в поход провожать и не знать, вернутся ли живыми. Ну, и еще отличие есть. Уж не знаю, как ты там у себя в Дубравном или в Турове привыкла, а у нас бабе можно все, что и всем прочим бабам, пока это не идет во вред воинским надобностям и обычаям. А тут все – край. Ратниками у нас все начинается, ратниками же и заканчивается. Как им без Ратного не жить, так и Ратному без них. Так что хоть и есть у нас староста – Аристархом зовется, а последнее слово всегда за сотником ратнинской сотни – Михайловым дедом, Корнеем Агеичем Лисовином.

– Вот как? Это что же, – попробовала пошутить Аринка, – сотник у вас и над бабами начальствует?

– Над всем! – отрубил Илья. – Однако же, и среди бабьего сословия начальные люди есть. Начальные бабы, хе-хе…

– Это как же?

– Ну, перво-наперво, есть у нас старостиха Беляна. Баба знающая, разумная, опять же, из-за спины мужа выглядывает, порой даже и грозно. Есть у нас и лекарка Настена. Она, чтоб ты знала, не только лекарскими делами ведает, а и многим другим, в бабьих интересах… и то сказать, знает обо всех столько, что люди порой и сами о себе не знают. Ну, и… сама понимаешь. Была у нас еще старуха Добродея. Не то чтобы начальный человек над бабами, но за советом, утешением, справедливостью в бабьих делах ходили к ней. Мудра-а была… Жаль, в моровое поветрие померла.

Впрочем, ты-то ведь не в Ратном жить будешь, а в крепости, где Младшая стража. А там начальствует боярыня Анна Павловна. И скажу тебе, Аринушка, не только над бабами начальствует. Как уж у нее так выходит, не знаю, а только и мужи смысленные, даже и воинского звания, ей поперек стараются не идти. Строга, нет слов, строга, но и справедлива, и милосердна – отроки ее чуть не как святую почитают.

– Выходит, что почти все вятшие люди у вас – Михайловы родственники?

– Выходит, что так.

– А сам Михайла? Необычный он какой-то. Давеча про татей объяснял, как будто бы сам в разбойной ватаге обретался, да не один год.

– Хе-хе… это он может! Он тебе так же и про князей расскажет, и про старцев ученых… да хоть про девок гулящих, хотя сам, как ты понимаешь, ни в одном из сих достоинств не состоял, – Илья сделал строгое лицо и назидательно воздел к небесам указательный палец. – Наука книжная – великое дело! А Михайла ее насквозь превзошел!

– Так книжной науке учиться надо, – заинтересованно заметила Аринка. – Неужто в Ратном такие наставники есть?

– У-у-у, это у нас, как нигде! Один отец Михаил чего стоит! Святой, истинно святой! Постами и молитвенными бдениями себя изнуряет, порой и излишне, погани языческой, как истинный воин Христов, противостоит, детишек наукам учит. Да если б только он Михайлу учил! Есть у нас еще… – Илья неожиданно заткнулся, словно чуть не ляпнул то, о чем следовало молчать, но потом бодренько продолжил: – вот, к примеру, Андрюха Немой Михайлу сызмальства воинскому делу учит.

– А почему он не женат?

– Кто, Михайла?

– Да нет, Андрей.

– Ну… как тебе сказать… тут дело такое… – Илья на некоторое время примолк. – Ты ведь и сама, Аринушка, не знаешь, как удачно опекуна выбрала. Ты не смотри, что Андрюха безгласен да увечен, сестренки-то твои враз к нему привыкли. Детишки – они такие, будь даже у нашего Бурея дети, и то бы батюшку самым красивым да ласковым считали.

– А кто такой Бурей?

– Хе-хе… да есть у нас один… красавец писаный, ни в сказке сказать, ни пером описать. Горбун. Бабы от одного его взгляда столбенеют. Вот и от Андрюхи тоже шарахаются…

– Так что ж ты Андрея с каким-то уродом равняешь? – не удержалась Аринка, задетая тем, как Илья это сказал. – С чего бы от него-то шарахаться? Он же добрый. А увечья… Мало ли воинов шрамами изуродовано, у Михайлы и то уже есть…

Илья поглядел на нее внимательно, усмехнулся:

– Правда твоя, Аринушка! Только вот ты это увидела, а другие и замечать не желают. Ну, да это я так, к слову просто пришлось.

Так вот, об Андрюхе. Он ведь тоже из рода Лисовинов. Родство, правда, дальнее, но живет он в доме сотника Корнея как свой, семейный. Вернее, жил, сейчас-то он в крепость перебрался, наставничать в Младшей страже. Но случись что – на защиту твою и всего твоего семейства поднимется самая страшная сила в Погорынье во главе с самим сотником Корнеем. А это имя не только в Ратном уважением пользуется, но и язычников по лесам трепетать заставляет…

Слушая все это, Аринка хоть виду и не подавала, но чувствовала – не договаривает что-то обозный старшина. Уж больно часто разговор в сторону уводит и от вопросов, совершенно невинных и естественных, уклоняется. Неспроста это. То ли не хотел рассказывать какие-то подробности чужому человеку, то ли просто боялся. И все больше и больше склонялась к мысли, что он именно боялся. Не то чтобы дрожал от страха, но так… опасался. Для проверки своей догадки спросила:

– А к старым богам, славянским, у вас как относятся?

– Ну ты, баба… – Илья оглянулся, будто опасался, что их подслушают. – Ты лучше кого другого об этом спрашивай, да поосторожнее, не первого попавшегося.

Так Аринка ничего толком и не узнала: ни про жизнь женщин в воинском поселении, ни про Андрея. Одно только стало понятно – есть у них там нечто такое… ну, как у нее с бабкой было – посторонним знать незачем.

А мысли продолжали одолевать.

«Ну вот, сколько времени языком чесал, а ничего путного так и не сказал. Хотя… если вспомнить да подумать как следует, как батюшка и Фома учили, то кое о чем догадаться можно по тому, о чем он постарался умолчать. Перво-наперво, поосторожнее мне надо быть с расспросами. С Андреем тоже что-то не совсем понятное… Не зря Илья разговор в сторону увел, когда я его спросила. Но все равно – правильно я Андрею опекунством поклонилась, как толкнул меня кто. Ведь не ошиблась же! И воин он из лучших, и из рода самого видного… Ой, это что ж выходит-то: и мы теперь хоть каким-то боком к роду Лисовинов прилепимся? А если он решит, что я из-за этого только?..

Конечно, Грине поддержка в делах-то какая! И за девчонок можно не беспокоиться – у них теперь дядька Андрей есть. Андрей… А может, он не только у девчонок есть, но и у меня будет… хоть когда-нибудь… Ведь и не рассчитывала я тогда ничего – даже понять не успела, что творю. А если бы он женат оказался, что бы я теперь с собой делала? Господи, и о чем я тогда думала? Ой, да ни о чем… Почитай, два года помыслить не могла, что хоть кого-то вместо Фомы встречу, а тут, ничего о нем толком не зная, словно в прорубь рухнула. И уже ничего с этим поделать не могу… да и не хочу. Господи, Пресвятая Богородица… и все светлые боги, помогите нам с ним друг друга обрести».

Ворочаясь в ту ночь на телеге, Аринка снова и снова вспоминала все то немногое, что сказал про Андрея Илья, и решила, что непременно еще не раз поговорит с обозным старшиной, пока в дороге время на это есть. Человек он вроде как болтливый, не злой, и проговаривается, бывает. А еще прикидывала, что и как ей придется делать на новом месте, как станет она устраивать быт свой и своих родных, обдумывала предстоящие хозяйственные хлопоты. И пыталась прогнать внезапно появившуюся мысль о том, что судьба дает ей возможность как-то изменить свою жизнь. Казалось бы, все в бабьей доле предусмотрено, налажено, заповедано поколениями предков – какие там изменения, что менять-то? А ведь все два года, прошедшие после смерти Фомы, не покидало ее ощущение никчемности своего бытия, постоянно грызло и не давало опять выйти замуж и на этом успокоиться. Да и не думала Аринка, что сможет после Фомы кого-то еще полюбить, а без любви – не хотела. Терзалась из-за этого порой, сама себя убедить пыталась, что блажь это – живут же другие, ни о чем таком даже не помышляют, а дети пойдут – и подавно не до любви станет, не до раздумий о смысле своего бытия, но… легче было в полынью головой кинуться, чем против себя пойти! Уж такая блажная уродилась, наверное… Спасибо, батюшка с матушкой не неволили, единого раза не попрекнули, хоть видела – переживают за то, что их дочь любимая себя словно заживо похоронила. Ведь бабий век-то короткий, и так уже не девочка – долго ли еще на нее глядеть будут? Вокруг девок молодых полно… Может, теперь, на новом месте, в окружении других, таких странных и непривычных людей, рядом с человеком, о котором она сейчас постоянно думала и который стал таким родным и близким, поймет она, в чем оно – ее жизненное предназначение?

И одновременно с этим на задворках сознания мелькало, что ее Андрей (она и боялась, и хотела назвать его своим, хотя бы в мыслях!), со всеми его странностями – не последний человек в таинственной пока крепости. Уважают его и побаиваются, к жене его относиться будут тоже с уважением, и за ним она будет воистину, как за каменной стеной.

Аринка отгоняла от себя такие недостойные, как ей казалось, мысли, но ничего поделать не могла, а потом вдруг вспомнила то, что говорил ей как-то покойный муж: «Расчет чувствам не помеха. Расчет чувства подкрепляет, но чувства расчет направляют. И не дай бог начать какое-то дело, если чувства с расчетом не в ладах – добра не жди».

«Как про меня нынешнюю Фома тогда сказал! Непростая мне любовь досталась, но другой теперь и не надобно… И расчет, и чувства – все на Андрее сходится… И все равно боязно…за себя, за него… за нас… Да что же это я? Когда это бабе жизнь легко давалась? Глядишь, и поможет мне Пресвятая Богородица. Богородица?… или… Лада? Кого мне за Андрея благодарить? Ой, да не важно… Главное – не дам я пропасть этому дару: приспособлюсь, себя переделаю, как надо будет, лишь бы с ним рядом остаться, а там… может, и пригодится бабкина наука да ее благословение».

Обоз тем временем шел и шел, переправился через Случь и миновал Княжий Погост. Наконец Илья, с которым Арина с тех пор частенько беседовала при каждом удобном случае, сообщил ей:

– Ну все, последняя ночевка. Завтра после полудня в Ратном будем.

Глава 2

Июль 1125 года. Село Ратное

Утром Гринька, как обычно, подошел к сестре:

– Арин, Михайла сказал, сегодня на ночь мы в Ратном остановимся, в усадьбе Корнея Агеича. Утром в церковь сходим, а после обеда уже в крепость двинемся. Там и будем окончательно на житье устраиваться. Так что завтра, считай, на место прибудем.

Хоть и понимала Арина, уезжая из родного села, что прежняя жизнь ушла безвозвратно, но только сейчас осознала окончательно – все, пути назад нет. Новую начинать надобно.

До этого она думала все больше об Андрее. Снова и снова возвращалась в мыслях к своей просьбе об опекунстве, переживала насчет правильности такого решения, а главное, терзалась вопросом: почему он согласился? То ли из одного чувства долга, то ли ухватился за возможность получить семью – хоть таким способом, то ли… Свои надежды она и про себя не решалась проговорить.

А вот теперь к ней пришли другие сомнения и переживания: каково им на новом месте будет? Как-то их в Ратном встретят, как на нее – чужачку, под влиянием мгновенного порыва напросившуюся в подопечные к члену рода Лисовинов, посмотрит глава этого рода – суровый и властный Корней Агеич? И дело даже не в его доброй или злой воле: к чужакам везде настороженно относятся, потому как непонятно – пользу или вред принесут они роду. А ведь всяко еще обернуться может. Примут ли их в общину или прогонят прочь, а если примут, то кем, на каких условиях? Одиночке не выжить – это она знала твердо, так что хочешь – не хочешь, а приспосабливаться к новой жизни ей придется, если не ради себя, то ради своих близких. И… ради Андрея.

«Только бы не прогнали, только бы приняли, а уж я из себя вон вывернусь, но стану для них своей, докажу, что не будет от меня вреда, а польза быть может!»