У истоков пирамид

– Я должна подготовить тело к встрече с духами, – сказала она, стараясь не опускать взгляд, – он должен упокоиться с предками, в освященной земле.

Каа-Тот не спускал с неё голодного взгляда. Она выпрямилась, стараясь не опускать глаз, и не обращать внимания на кровь на топоре и его яростно расширившиеся глаза.

– Мы будем готовить отца к встрече с духами, – повторила она, – делай, что надо, Каа-Тот. Сом-отец не оставит своих детей.

Губы Каа-Тота вздрогнули и странно искривились, он перебирал пальцами по ручке топора, его губы кривила жестокая, похотливая усмешка. На мгновение ей показалось, что он броситься на неё, и возьмет прямо на циновке, но тут один из вошедших с ним мужчин заговорил.

– Она права, Каа-Тот. Пусть готовит отца к встрече с духами. Собирай людей у джеда, всех, кто остались. Посмотрим, что еще можно сделать.

Бросив на него косой взгляд, Каа-Тот кивнул и направился к выходу из хижины. Воины последовали за ним.

Ночь духов была вязкой и липкой, словно вобрала пролившуюся днем кровь. Пение над погибшим уари продолжалось до появления красной звезды, потом очищенное в воде тело Нар-Хаа обрядили в бусы из раковин, вплели в вымытые и сложенные волосы кость и страусиное перо. Она помогала женщинам, стараясь не смотреть на страшную рану на шее. Девушка догадывалась, почему кровь на топоре Каа-Тота была свежей. Отец, как и многие уари, должен был закончить так, но сейчас она застывшие глаза, и вспоминала его руки, вплетавшие ей кости и цветы в волосы, протягивавшие лучшие куски во время вечерних трапез. Он заботился о ней, как мог. Сейчас нет ни отца, ни матери, ни мужчины. Наверное, новым уари станет Каа-Тот, ведь у Нар-Хаа не осталось сыновей после смерти Пхати. Повторяя слова похоронной песни, она видела перед собой его алчные глаза. Как-Тот, может быть, захочет взять её в жены, и ей придется прикасаться к мужчине, убившему её отца, и носить его детей. Если, конечно, люди Сокола не сожгут селение раньше.

К утру тело Нар-Хаа покоилось у жертвенного камня, приготовленное к уходу, а она, обессиленная, лежала на циновке, вслушиваясь в голоса селения. Его будут хоронить кровные, и в могилу ляжет все нужное для пути в страну предков, но люди Ме-Нари не соберутся отдать ему последнюю почесть – проигранный бой дорого стоил им. Дочери и жены других на похоронах выли, как раненые шакалы, она и сейчас слышала их голоса из разных частей селения, но родичи уари – другие. Они провожали родных в молчании, прерываемом только песней ухода.

Каа-Тот сказал, что воины Нехе будут здесь. Это значит, будет еще один бой, на который выйдут все оставшиеся в Ме-Нари. А если они опять проиграют, селение, наверное, сожгут, а её… Она слышала от старших сестер, что делают воины с женщинами в захваченных селениях. Иногда, впрочем, их уводили с собой, чтобы сделать женами или служанками. В Ме-Нари когда-то привели трех женщин из каменной земли, они должны были готовить еду лучшим воинам и ублажать, когда те захотят. Но одна из них вскрыла себе горло первой же ночью, другая сначала еще попыталась убить своего мужчину.

Снизу, из хижин у реки, раздался шум голосов, она слышала, как что-то выкрикивали мужчины и плакали женщины. Залаяли собаки, запричитала сестра, а потом голос Ипи велел ей молчать. Сквозь входной проем хижины она видела, как Ипи выходит куда-то с копьем в руке. Не вставая, она свернулась на циновке, ожидая звуков боя.

Вместо этого, в хижину вошел Каа-Тот. Девушка встала, протянув руку, чтобы поприветствовать его, как требовалось. Рука дрожала, но Каа-Тот не обратил на это внимания. Он некоторое время смотрел на неё, после чего сказал:

– Воины Нехе уже у большой протоки. Их уари прислал к нам человека, и передал, чего хочет.

***

Они стояли – у Реки и дальше, между одиноко разбросанных деревьев, вплоть до зарослей папируса на другой стороне протоки. Кто-то опирался на копье, некоторые присели на землю. Ладьи застыли на береговой кромке, вытащенные на ил.

Гор-Кха знал, что его люди хотели крови – так было всегда после боя. Они видели, как бежали воины Ме-Нари, чувствовали духов рода, придающих силу руке.

– Ты хочешь убить их уари перед всеми воинами? – спросил Себех – Так сделал Мепи с каким-то великим вождем каменной земли.

– В Ме-Нари и сейчас немало людей, – ответил Гор-Кха, – много наших погибнет, если мы нападем на селение.

– Их всех надо убить, – возразил Себех, – сейчас мы можем это сделать, а кто знает, сможем ли потом.

– Убивать не надо. Пусть склонятся перед моей булавой, как склонился Хети перед отцом. Нам нужно больше земли, больше людей.

– Мы убивали их вчера у Реки, – Себех кривился, показывая свое пренебрежение – зачем нам рыбоеды? Они не будут верны нашим алтарям, и когда появится новый враг, станут снова драться против нас.

– Они склонятся перед моей булавой, – повторил Гор-Кха, – Перен ушел в Ме-Нари, чтобы передать им мои слова. Они согласятся.

Себех хотел еще что-то сказать, но вместо этого, нахмурившись, потрогал себя за пояс, в котором были спрятаны уже два кремниевых ножа.

Небесный огонь разгорелся, заполняя светом нижний мир, воины постепенно расслаблялись. Гор-Кха знал, что они хотели напасть на Ме-Нари уже утром, но, остановленные, постепенно теряли пыл. Некоторые отошли к Реке напиться, другие, сидя на земле, разговаривали или менялись.

Скорпион подошел к Гор-Кха и Себеху, его прикрепленная к поясу булава покачивалась.

– Перен еще не вернулся из Ме-Нари, – сказал он, – люди Сома могли убить его. Если так, мы должны убить их, всех.

– Может быть, и убьем. Но лучше сделать иначе.

Гор-Кха отвернулся и махнул рукой, желая показать, что спор закончен. Дуновение ветра заставило качаться перья на головах некоторых шери, но сам уари стоял с непокрытой головой. Он знал, что увидит в лицах старших воинов, если повернется – недоумение. Они, как Себех и Скорпион, не понимают, почему он решил не нападать.

Ожидание затягивалось. Гор-Кха уже думал, не стоит ли приказать готовиться к дневной трапезе, когда вдруг стоявший рядом воин с прикрытой листьями раной на плече взмахнул здоровой рукой

– Вот они, – воскликнул он, – ладья!

И правда, по Реке со стороны селения плыла ладья, высоко задранный нос пенил воду, за гребцами виднелся крошечный навес.

– Они согласились, – сказал Гор-Кха, – я знал, что они согласятся.

– Согласятся на что? – спросил Себех, – поклясться на своей крови перед нами? Преклонить колено и ударить булавой о землю? Как можно верить тем, кто молится рыбе?

Стоявшие рядом шери промолчали. Себех был от крови Крокодила, рос вместе с уари, был Тем-кто-защищает-спину. То, что позволялось ему, не позволялось им. Но их обведенные черным глаза выражали то же сомнение.

– Принесите хеше, – приказал Гор-Кха.

Один из воинов отошел к ладье и вскоре вернулся назад, неся сложное сооружение из плетеной ткани и страусиных перьев, прикрепленных к веревке. Перья плотно прилегали друг к другу, и образовывали сплошной бело-черный ряд.

Гор-Кха принял головной убор, медленно водрузил его на себя, завязал сзади веревку. Стоявшие рядом шери отошли на несколько шагов назад, образовав полукруг. Рядом с Гор-Кха остался только Себех.

– Да сокрушит твоя булава их черепа, – непривычно строго сказал он, подавая короткую деревянную палицу с прикрепленным в навершии полированным базальтовым диском. Вчерашняя кровь так и не была смыта, но уже успела засохнуть, превратившись в грязно-бурые пятна.

Ладья приближалась к берегу. Она несла не более десяти человек, но под крошечнымнавесом, сидел человек со страусиными перьями в волосах, на его коленях тоже угадывалась булава. Рядом сидела девушка, даже отсюда было видно, что она очень молода.

– Девушка? – спросил Себех, – кто? Зачем?

– Дочь их уари, – ответил Гор-Кха, – как еще скрепить наши роды, как не кровью и семенем?

– На что нам их кровь? – спросил Себех, и, фыркнув, добавил, – все их женщины были бы наши, если бы ты решил сжечь Ме-Нари.

– Мы говорим не про женщин, – Гор-Кха пробовал подыскать нужные слова, – после союза с Хети земли по оба берега – кровные Нехе. Их старейшины приходят на торжища к нам, и приносят жертвы у камней Сокола, вместе с тем растут его сила и слава. Пусть Ме-Нари тоже признает его, а вместе с Ме-Нари – все рыбаки из деревушек, что приносят у них жертвы Сому. Значит, больше будет людей на торжищах, больше даров в нашем святилище. Больше земли. И если в Нехе будет течь и их кровь, они смирятся с тем, что мы сделали.

– Разве у нас мало земли? – Себех не казался убежденным, – Воины прошлых дней не делали так.

– Ты встретишь их у воды, – сказал уари, не считая нужным спорить дальше, – и встретишь как надо. Их уари должен коснуться земли булавой, но пусть останутся стоять. Пасть коленями на землю они должны только передо мной. Отведешь их сюда.

Ладья ткнулась в берег. Гребцы, подняв весла, неподвижно сидели, ожидая пока человек со страусиными перьями поднимется. Он неспешно взял булаву и начал вылезать из ладьи. За ним направилась девушка.

Себех, как и было ему велено, дошел до кромки берега, и, стоя, ожидал, пока подошедший человек не наклонился, коснувшись булавой сначала левого плеча, потом живота, потом земли. Его движения были резки и угловаты. Слова, которыми они обменивались, оставались неразличимы, но уари и так знал, что говорится в таких случаях.

Наконец все трое приблизились к нему. Мужчина, несший булаву, остановился в трех шагах перед ним. Его выкрашенные черным и зеленым веки подрагивали, рот кривился, а пальцы сжимали булаву так, что казались белыми.

Он встретился взглядом с Гор-Кха, помедлив, опустился на одно колено и положил булаву на землю.

– Моя кровь, моя хеше и булава принадлежат тебе, – глухо сказал он, – я, уари Каа-Тот, клянусь тебе в этом на моей крови, именем моего хемму, духами земли и воды.

Его речь звучала непривычно – жители Ме-Нари говорили на языке Ке-Ем на свой лад – произносили слова обрывисто, сглатывая многие звуки, иногда строили их в странном порядке, но, в целом, их наречие мало отличалось от говора Нехе, и понять его труда не составляло.