Джангл

Прошу, студент, со мной пройти

– запоминай, смотри!

Ну что за день! Ну что такое?!

Ну как так можно, дядя Коля?!

Ты слышишь, как скребёт сверло?

Тут стружка тонкая, а тут – во!

Теперь уж точно я набью себе руку,

Как-нибудь сам постигну сию науку,

Подумал новичок, подходя к кругу,

Но не иссякнут те, кто хочет помочь другу.

Вкрадчивый голос у разметчика – вот беда,

Легко Павел упустил момент, когда

– остался он без своего многострадального сверла.

Гипнотизёр уже коснулся кромкой наждака.

А в третий раз не выдержало сверло,

Целый кусок откололся от него!

Дела сегодня обстоят так,

Не один Валера в цеху – рак.

Шекспир сочувствующе поцокал языком, а Павел по столу ударил кулаком:

«Идите вы все, умники, знаете куда!»

В обед Павел пришёл к себе на склад – «интересно, что Викуля написала?» Но ответа не было.

«Может, на экскурсии – некогда?»

Возможно, сей факт повлиял на настроение Павла, и его потянуло на другой стихотворный размер. Вместо Шекспира описывать происшествия дня стал Гомер. Необычным было наблюдать за сим мужем, идущим средь советских станков. К тому же слепого эпопоя[8 - Эпический поэт.] вёл за руку юноша. На обоих были задрапированные хитоны[9 - Нижняя одежда, подобие рубахи у эллинов. Тут: ионический хитон.] и сандалии.

Молодой человек помог сесть сказителю на табурет Игоревича, почтительно передал ему лиру и отошёл в сторону. С минуту Гомер сидел недвижно, будто бы продолжая в уме шлифовать строки, обильные на незнакомые слова. А потом завибрировали струны, вознёсся голос:

Ещё недавно тут шторма ревели – узлы станков от напряжения гудели,

По трубкам резво СОЖ текла, чтобы резцы и свёрла не горели,

И стружка вилась будто смерч над обрабатываемой деталью,

Подача, нужный оборот – и, будто градом, станка станину осыпало,

Иль повела она хоровод, когда сверло металл срезало.

Теперь же надо отдохнуть, а кто любит – часок вздремнуть,

Люди от напряжения устали, газетами столы устлали – жрут,

Тем временем в цеху сгущались краски, инженер ОТК явился в водолазке,

Надел очки на свои глазки, склонил главу он в белой каске

И стал осуществлять замер.

Краем уха достопочтенный услышал для себя посыл коварный,

Будто по спине ударил жгут – «Чего это вокруг все ржут?»

Но не обращая ни на кого вниманья, бубня про себя заклинанья,

Абстрагируясь, упрямо Георгич возится с деталью.

Взопрел, побагровел – не каждый день такие испытанья.

Зараза – вот те на! – гайка на вал не наворачивается – «А?»

И мимо люди проходили, и Леониду, улыбаясь, говорили:

«Это ты, что ль, бракодел? Так можно остаться не у дел!»

И странно токаря бранили – шутя, пальцами ему грозили.

Так то Георгича сии авгуровы взгляды[10 - Крылатая фраза – «улыбка авгура». Обмен улыбками людей, которые в сговоре или наблюдающих за неверными действиями других людей.] смутили.

Но жизнь богата на моменты, когда встаёт всё на круги своя,

Инженер почему-то не заметил, что на гайке отсутствует резьба.

Пока.

Взмахнув рукой, древнегреческий драматург резко ударил по струнам вслед посрамлённому Сергею Георгиевичу.

Фантазировал Паша и после работы, когда с Леонидом вместе ехали домой на электричке. Сев на свободные места, огляделись вокруг, и рты у них расплылись в улыбке – заметили знакомое лицо. Казалось бы, столько времени прошло. Но мужик этот кудрявый запомнился в связи с одной давней историей, и Павлу захотелось её рассказать. Поэтическим образом.

Поэтому двери в тамбур разъехались по сторонам, и в вагон вошёл… Александр Сергеевич. Да, тот самый – Пушкин который. Павел встретился с ним взглядом; они кивнули друг другу, как давние знакомые. Поэт снял цилиндр, прошёл до их купе, сел в противоположном. Александр поставил боливара[11 - Так называлась модель широкополой шляпы-цилиндра.] на скамью, сверху положил лайковые перчатки и с интересом обвёл взглядом вагон, ненадолго задерживаясь на отдельных лицах: каждая деталь важна для вдохновения. Вскоре выуженные из окружающего слова отдельные строки задали ритмику: