Шах королеве. Пастушка королевского двора

– Ну, я все-таки предпочел бы, чтобы Филипп не был мне так близок по крови! – буркнул Людовик, лицо которого омрачилось. – Однако будем продолжать игру! – и он сделал ход.

Несколько минут прошло в сосредоточенном молчании. Наконец Генриетта сказала, рассеянно двигая пешкой:

– По-моему, он все-таки затевает что-то. Ну, подумай сам! Когда он вернулся из Лувра, то заявил, что намерен воздержаться на ближайшее время от твоих поручений, так как хочет пожить в Париже в свое удовольствие. Третьего дня он еще утром ничего не говорил мне, а вечером вдруг сообщил, что барон Лионнеф пригласил его поохотиться в своих лесах близ ле Мана. Я не могу не сопоставить этого внезапного отъезда с перешептыванием Филиппа с этой противной графиней де Суассон, которая вечно подглядывает за нами.

– Да, очаровательная Олимпия все еще не может простить мне прошлое, – ответил король. – Но почему отъезд Филиппа кажется тебе подозрительным? Брат действительно любит охоту, у Лионнефа действительно имеется чудная охота близ Лемана. Но в том, что Филипп все-таки ревнует, я нисколько не сомневаюсь, и мне кажется, что нам надо придумать что-нибудь!

– Да, наши свидания не могут долго оставаться тайной, – согласилась Генриетта. – Самое лучшее будет, если ты начнешь ухаживать за кем-нибудь из моих фрейлин. У меня ведь много красавиц. Легкомыслие его величества, христианнейшего короля Франции, достаточно известно, и твоему мнимому увлечению сразу поверят. Филипп успокоится, а твоя мамаша вместе со всеми прихлебательницами, стремящимися водворить сердце короля на законном месте возле толстой и глупой Марии Терезии, кинутся по фальшивому следу. Чего же лучше? Но смотри! – прикрикнула она вдруг, сразу загораясь ревностью к тем улыбочкам и рукопожатиям, которыми Людовику придется наделить мнимую соперницу королевы, – чтобы это и в самом деле было только для вида!

– Как ты несносна со своей вечной ревностью! – досадливо пробурчал Людовик.

– Это потому, что я уж очень люблю тебя, мой прекрасный тиран! – ответила Генриетта, грациозным движением опускаясь на ковер у ног короля. – Я ревную тебя ко всем и ко всему – к коню, которого ты треплешь по шее, к собаке, которую ты ласково гладишь, к старому Лапорту,[6 - Личный камердинер Людовика XIV, состоявший при нем еще с детства.] одевающему и раздевающему тебя, даже к ветерку, имеющему дерзость трепать твои дивные кудри, словом, ко всему ко всему! – и, словно послушная собачка, Генриетта покорно положила свою капризную головку на колени короля.

– Милая Генриетта! – с чувством произнес Людовик, ласково потрепав герцогиню по щеке. – Однако займемся снова шахматами. За игру, ваше высочество, за игру!

– За игру? – повторила Генриетта и, подняв голову, вдруг одним прыжком очутилась на коленях у Людовика. – Ну, так за игру, ваше величество! – И она принялась бурно целовать Людовика, шаловливо приговаривая при каждом поцелуе: – Шах королеве! Шах королеве!

– Генриетта, да бог с тобой, ведь окно открыто! – воскликнул Людовик, тщетно стараясь урезонить расшалившуюся женщину Наконец он поднял ее и усадил, смеющуюся и задыхающуюся от борьбы, обратно в кресло. – Ну, – сказал он затем, – как видно, сегодня нам не играть! Можно смешать фигуры? – и с этими словами он занес руку над доской.

– Не смей! – капризно крикнула Генриетта – Мое положение гораздо лучше твоего, и тебе сегодня не увернуться от мата, уж нет!

В этот момент в дверь постучали.

– Войдите! – удивленно крикнула Генриетта.

Дверь открылась, а на пороге показалась смущенная, трепещущая Лавальер.

– Лавальер! – с негодованием крикнула Генриетта. – Что это значит? Вы осмелились? Как, вопреки моему строгому приказанию, вы решаетесь вламываться ко мне? Нет, я вижу, что совершила большую ошибку, не поддавшись первому впечатлению и не отправив вас обратно! Но это не поздно сделать и теперь…

– Герцогиня! – мягко сказал Людовик, которого тронуло выражение искреннего, беспомощного отчаяния, ярко отразившееся на всей фигуре грациозной девушки. – Не думаю, чтобы мадемуазель решилась нарушить приказание вашего высочества без достаточных к тому оснований. Поэтому не лучше ли сначала спросить ее, чем вызвано ее появление?

– Ну? – повелительно кинула Генриетта, обращаясь к Луизе.

– Ваше высочество, – чуть не плача, начала девушка. – Только что прибыл всадник, настойчиво требовавший, чтобы о нем доложили вашему высочеству. Во дворце его отказались пропустить, и тогда он обратился к нам, фрейлинам, гулявшим в парке, объяснив, что поручение к вашему высочеству дано ему каким-то высокопоставленным лицом, что это поручение должно быть передано вам до захода солнца сегодняшнего дня и что неисполнение этого поручения грозит тягчайшими последствиями. Ссылаясь на данный формальный приказ, дежурная при особе вашего высочества отказалась доложить о прибывшем, но я предпочла подвергнуться гневу вашего высочества, чем допустить, чтобы и в самом деле для вашего высочества произошли какие-нибудь неприятности.

– Но кто этот всадник?

– Он просил доложить о себе, как о «посланном из ле Мана»!

– Из ле Мана? Но в таком случае его послал герцог Филипп!

– Не думаю, ваше высочество, – ответила Луиза, покачав белокурой пышной головой. – Если бы это было так, то он прямо сказал бы. Кроме того, он назвал себя «посланным из ле Мана», а между тем сам сказал, что поручение дано ему в Рамбулье!

При этих словах Луизы Генриетта и Людовик переглянулись: одна и та же, близкая к истине, мысль мелькнула у обоих.

Затем Генриетта сказала:

– Вы хорошо поступили, дитя мое! Вы доказали, что вы – надежный в верный человек! Ну, так приведите сюда этого господина, а сами оставайтесь неподалеку: вы можете еще понадобиться! И помните: никаких лишних разговоров!

Обрадованная Луиза выпорхнула из комнаты и, вскоре введя в желтую гостиную Ренэ, сейчас же скромно удалилась вон.

Ренэ отвесил герцогине почтительный, изящный поклон, по всем правилам коснувшись пола жалким подобием пера на своей шляпе, а «придворному щеголю», сидевшему тут же, в комнате, только сдержанно и не без надменности поклонился. Затем он остановился в почтительной позе, ожидая вопросов.

– Вы прибыли из ле Мана? – спросила Генриетта.

– И да, и нет, ваше высочество, – почтительно ответил Ренэ. – «Да» – потому что я все-таки проезжал через этот город, «нет» – потому что я приехал из несравненно более далекого места, да и поручение дано мне не в ле Мане, а около Рамбулье!

– Прежде всего, кто вы такой? – резко опросил из своего угла «придворный щеголь».

Ренэ надменно поднял голову и с достоинством произнес:

– Прежде всего, с кем имею честь?

– Ну я, скажем, – мсье Луи, – ответил «щеголь», усмехаясь задору этого провинциального петушка. – А вы?

– Мсье Луи? – радостно воскликнул юноша, не отвечая на вопрос– Боже мой, неужели я сразу встречаю того самого человека, к которому предполагал обратиться по личному делу? Ведь вы – гардеробмейстер его величества короля?

– Нет, только однофамилец! – с улыбкой ответил король и тут же добавил. – Однофамилец и прямой начальник!

– А, значит, вы – один из маршалов двора! – догадался юноша. – Я так и подумал, потому что едва ли мсье Луи осмелился бы сидеть в присутствии ее высочества!

– А гардеробмейстер Луи, наверное, – ваш родственник? – продолжал спрашивать король, забавляясь все больше.

– Луи? Мне? – с негодованием воскликнул Ренэ. – Простите, я не имею чести знать вашу генеалогию, да вы и сами сказали, что вы – лишь однофамилец гардеробмейстеру, но тому Луи не может быть родственником Ренэ Бретвиль, маркиз де Тарб, герцог д'Арк!

– Ого! – с одобрением сказал Людовик, – это имя звучит гордо и громко! Но вы напрасно обижаете моего доброго Луи, ведь он – дворянин!

– Фа! – презрительно фыркнул Ренэ. – Дворянин со вчерашнего дня! А один из Бретвилей был женат на незаконной дочери короля Филиппа Красивого.[7 - 1268–1314 гг.] Вот еще в какие времена наш род уже был отмечен в истории славными делами! Нет, дело в том, что мне пришлось оказать пустячную услугу одному из родственников мсье Луи, и вот этот родственник дал мне письмо к последнему, так как я – совершенно один, без друзей и покровителей. Однако мое поручение, мое поручение! Ведь я обещал передать его до захода со лица! Бога ради, ваше высочество, простите мне мою неуместную болтливость и разрешите изложить то, что мне поручено!

Герцогиня дала это разрешение. Тогда Ренэ сказал:

– В нескольких лье от Рамбулье я встретил человека, назвавшегося графом де Гишем; он попросил меня немедленно поскакать в Париж, постараться до захода солнца увидеть ее высочество герцогиню Орлеанскую и передать ей, что «он» не поехал в ле Ман, что никакой охоты не будет и что сегодня к наступлению темноты «он» будет в Париже, причем постарается попасть домой незаметно, чтобы застать кое-кого врасплох!

– Какая низость! – воскликнула Генриетта, гневно сверкая глазами. – Я сейчас же прикажу закладывать экипаж и уеду в Блуа!

Герцогиня вскочила, намереваясь сейчас же исполнить свое решение, но «мсье Луи» остановил ее, сказав:

– И этим вы несомненно выдадите только графа де Гиша! Нет, ваше высочество, позвольте мне дать вам хороший совет и помочь разыграть веселую комедию. Но это потом, у нас еще имеется в распоряжении добрых три часа. А пока не разрешите ли расспросить молодого человека, как именно встретился он с Гишем и при каких обстоятельствах было дано ему это поручение?

– Что же, может быть, вы и правы, мсье Луи, – ответила Генриетта, – но в таком случае… Не будем забывать, что молодой человек ради этого поручения скакал от самого Рамбулье и, наверное, еле держится на ногах от усталости! Поэтому разрешаю ему присесть!

Следуя приглашению герцогини, Ренэ, рассыпаясь в тысяче благодарностей, деликатно уселся на кончик одного из стульев. При этом он попал в полосу солнечного света, от которого рукоятка его шпаги заискрилась и засверкала.

– Ба! Что это у вас такое? – воскликнул «мсье Луи», заметив бриллиантовые лилии на эфесе.

– Эту шпагу вместе с титулом герцога д'Арк пожаловал моему деду его величество король Генрих Четвертый! – с гордостью сказал Ренэ, обнажив шпагу и положив ее на стол перед Людовиком.

– Мой дед! – воскликнула Генриетта, с любопытством наклоняясь к шпаге. – Однако! – сказала она затем. – Ведь это – очень дорогая вещь!