Отчаянный марафон

Я зашел перекусить в одну из сотен однообразных кафешек. Картошка, мясо, салат и стакан светлого пива – этим я хотел забить желудок. В полупустом зале пыль оседала повсюду. Кафе в ясный день напоминало квартиру какой-нибудь покойной бабули. Вроде бы когда-то здесь и происходило движение, существовала жизнь, но не в этот день. Две светленькие миниатюрные официантки лениво разносили заказы, их сонные уставшие лица добавляли нотку грусти в это место. Пиво пошло слишком хорошо, несколько глотков забрали добрую половину озера. Проблема оказалась в пище: картошка с мясом – кислая дрянь, салат – пресный. Не став рисковать, закинув в себя только салат с остатками пива, я свалил из этого места.

Водитель маршрутки несколько раз повторил, что бесплатный проезд остался в Советском Союзе, и если ты проживаешь не в том далеком времени, то будь любезен, заплати. Мы проезжали рынки, мелкие улицы со скромными домами, два небольших торговых центра, затем пошли санатории с огромными территориями, они выстраивались в ряд, красуясь государственной поддержкой, а старики выпрыгивали и запрыгивали в салон. Их дряблая кожа успела загореть на солнце, теперь она выглядела как овсяное печенье. Они радовались отдыху, вспоминали забытое время, жаловались на боли в спине и ногах, как ни странно, но они жили в отличие от многих из нас.

Водитель объявил конечную остановку. Выйдя посреди трех-четырехэтажных отелей, я побрел вперед. Зашел в минимаркет, последнее достроенное здание на этой улице, дальше недостроенные дома, голые земли, дорога в никуда. Два шоколадных батончика, бутылка негазированной минералки, несколько минут в прохладе – это место можно смело назвать землей обетованной. Я перешел дорогу и поплелся назад. Рюкзак натирал плечи, футболка прилипла к спине. Мысль о том, чтобы проникнуть за забор одного из отелей, нырнуть в бассейн, радуясь хлорированной воде, не покидала меня до самого пляжа.

Чтобы попасть на самый длинный песочный пляж в Европе, надо преодолеть преграды в виде аниматоров, лавок с сувенирами, дешевых восковых фигур, винных бочек, где за сотку тебе нальют литр спирта, разбавленного сиропом, дешевых ресторанчиков, небольшого рынка и кучи мелких забав, завлекающих полуголых туристов. Небольшая деревянная брусчатка привела меня к краю земли, дальше только море. Я разулся, коснулся горячего песка грубыми ступнями, пальцы проваливались в песочные горы, ускорив шаг, я добрался до воды, мне открылся поганый вид прекрасного моря. Люди, как скот, были загнаны в воду, ни одного свободного метра, полуголые тела насиловали помутневшую воду. Уставшие волны накатывали на берег, они словно хотели избавиться от прилипших к ним насекомых. Люди расставили лежаки вдоль всего пляжа, закинули на них свои тушки и жарились, словно стейки на гриле, под летним солнцем. Кто-то завлекал народ морскими прогулками, но те отдавались в руки лени и алкоголя. Разливное пиво и вино из сезона в сезон покупалось ведрами. Пить, загорать и ничего не делать – это отдых нашего времени.

Я вернулся к забитому рыночку, сел на лавку у скверного фонтана, люди бросали монеты в это мраморное ведро, загадывая желания, а я соскребал песок с левой ноги. Молодые парни завлекали мамаш к своим прилавкам, чтобы те выложили немного денег за морские угощения, они флиртовали с их кошельками, а те краснели от горячих слов молодых самцов.

– Дамы и господа! Не проходите мимо! Невероятный 7D-кинотеатр ждет именно вас. Ощутите на себе магию кино. Только сегодня! Только сейчас… – смуглый высокий парень в авиаторах все говорил и говорил, завлекая отдыхающих на двадцатиминутное разочарование.

– Да закроешь ты когда-нибудь рот? Или нет? Это ведь невыносимо! – бабуля, сидевшая напротив кинотеатра, за прилавком с чурчхелой и прочей ерундой, уже багровела от злости. – Ты уже достал, я сколько раз тебя просила закрыть свою пэльку, а ты все никак не перестанешь. – Полагаю, он прилично достал бедную пожилую женщину, что она простирает руки к небу, взывая к молнии и грому. Парень, видимо, ожидал этого выпада и не растерялся.

– Женщина, вы чего такая нервная? Может быть, вам стоит сходить на увлекательный сеанс в 7D-кинотеатр? Там вы сможете испытать новые чувства и выплеснуть все, что у вас накопилось. – Он улыбнулся и добавил: – Для вас мы сделаем скидку. – Когда я возвращался на остановку, их баталии еще продолжались.

Купив шоколадное мороженое, я радовался той мысли, что могу себе позволить такую мелочь. С детства сладости ассоциируются у меня с праздником. Не то чтобы в моем детстве не хватало сладостей, просто, когда они появлялись, то я уплетал их за считанные минуты. У нас дома не стояла ваза с конфетами, в холодильнике не валялись глазированные сырки, йогурты и бананы. Я всегда представлял, как вырасту, заработаю деньги и скуплю все сладости в магазине. Время прошло, деньги появились, но они уходили на пиво, вино, виски и сигареты. Хотя иногда так хочется чего-нибудь сладкого.

В маршрутке стоял кондиционер, поэтому поездка до автовокзала оказалась великолепной. Я давно уже не бывал в неизвестном городе один. Последние два года, куда бы мне ни захотелось податься, со мной всегда находилась Лиза. Мы бродили по загадочным улицам, забегали в первые попавшиеся кафе, посещали скучные музеи, блуждали дворами, замерзали, а потом прыгали в любую маршрутку, чтобы только согреться. Это был мой первый отпуск без нее, надеюсь, и последний. Что-то связало нас, произошел симбиоз, и теперь отдых без нее стал невозможен. Многие вещи теперь стали невозможны без этого человека, живущего внутри меня. Это нечто невообразимое, когда вы понимаете друг друга без пустых слов. Когда ты видишь в реке уток и улыбаешься, радуясь их приходу, ведь они стали родными только потому, что их любит родной тебе человек. Над морем нависли чайки, и в голове играет знакомый голос, такой эмоциональный, со срывами на звонкий и дерзкий смех, чем-то напоминающий смех упрямых мальчишек, уверенных в себе. Единое целое – это когда ты открываешь рюкзак и отдаешь все тайны другому человеку, взамен он отдает тебе свои, и тогда у вас ничего не остается, что вы могли бы назвать своим, у вас все общее.

Автобус опоздал на сорок минут. Все это время страх держал меня за горло. Никакой информацией кассиры не располагали, они не знали, к какой платформе подъедет автобус, когда он будет, будет ли он вообще.

Радуясь его появлению, закинув сумку, наслаждаясь придорожным воздухом, я закурил сигарету и встал рядом с этой старенькой, потрепанной банкой. На билете не указано место, водитель сказал, чтобы я запрыгивал на любое свободное, а дальше как пойдет. Последние ряды оставались свободны, это меня устраивало. Моими соседями оказались рабочие мужики, распивающие пиво в двухлитровых бутылках, отрыжка вперемешку со смехом не утихала первые два часа, оставалось только смириться.

В Новороссийске мы простояли пятнадцать минут. Группа из пяти человек направилась в платный туалет, пятнадцать рублей оказались у престарелой дамы в руке, проход открылся, вонь поднялась. Придорожные туалеты всегда оставались загаженными, сколько ни плати. Я спустил нужду в общий писсуар, протяженностью в пару метров. Моча стекала ручейком прямо вниз, как дождь с крыш. Купил еще одну пачку сигарет, шаурму и газировку, несколько хороших укусов, пару глотков ледяной воды, а на десерт хорошая сигаретка, заставившая меня радоваться предстоящему приключению, небольшая радость жизни.

Солнце раскидывало последнее золото на бескрайние степи нашей страны. Ветер давал подзатыльники, подгоняя меня к автобусу. Я уселся на место, и мне ничего не оставалось делать, как смотреть в окно, где мужик прощался со своей семьей.

Редкие русые волосы с проседью качались под хлесткими ударами ветра. Замызганные шорты, майка, тапки с кусочками застывшего цемента, жилистые поджаренные руки, глубокие морщины, прятавшие скромные слезы разлуки, и тоскующая улыбка с полупустой челюстью. Его крепкая женщина цыганской внешности обнимала избитое тело, скрывая любимого от посторонних глаз, рядом стояла такого же крупного телосложения дочь с маленьким ребенком на руках. Еще одна из сотен семей, которая находится в разлуке, чтобы держаться наплаву.

Рабочие места постоянно где-то появляются, вот только никто о них не слышит, всем приходится крутиться в одиночку, надрывать спины, отравлять легкие, спать по три-четыре часа, забыть о социальном пакете, верить только своим рукам и глазам. Никаких грез, цветных снов, оплачиваемого отпуска, подарка на Новый год и дачи за городом. Есть только ты и твоя семья, либо ты остаешься мужчиной до конца, ломая собственную жизнь, либо сбегаешь с позором за плечами – иллюзией свободы. Они зашли в автобус, выбрав места передо мной, шторка окна убрана, горечь слез с тусклой улыбкой в окне и за ним. Двигатель заработал, колеса закрутились. Мужик грязной левой рукой протирал глаза, а правой изо всех сил махал, пока не исчез из виду.

До Джубги дорога выдалась спокойной, мужики посапывали, апельсиновое солнце погружалось в воду, а я непрерывно смотрел в окно. Деревья изумрудным платьем превосходно сели на голую почву. Одиночество природы всегда завораживает глаз. Снова пятнадцатиминутная остановка – в Джубге. Туалет, сигарета, забежал в автобус, оказался не мой. Еще один автобус. Толпа полукругом повисла у входа, я протолкнулся к дверям, прыгнул на сиденье в ожидании коллег по несчастью. Люди завалились, не оставив ни одного свободного места, рядом со мной поселился парень с длиннющими ногами. Мой рюкзак повис на коленках, ноги согнуты, подушки нет, наушников нет – поездка не самая лучшая.

Я набрал Лизе, ее голос успокаивал, как водопад Учан-Су на горе Ай-Петри. Она говорила, что ждет меня. Такой родной и близкий голос играл в трубке. Совсем скоро я буду дома, буду с ней. Она готовила ужин, рассказывая о том, как прошел ее день. Спина начинала ныть, ноги затекать, от духоты мне хотелось сорвать кожу на себе. Голос в телефоне доставал меня из этой духовки, я, как слепой ребенок, полз ему навстречу. Лиза нарезает салат, слушая на громкой связи мои нелепые истории, ее голос превращается в смех, похожий на детские качели, вверх-вниз, вверх-вниз, такой звонкий и приятный.

Свет в салоне выключили, правой рукой вытер пот с лица, рюкзак спустил к ногам, надо попытаться уснуть. Дорога пошла серпантином, она убаюкивала наше сознание. Кажется, будто все люди в салоне горели одной идеей, как бы уснуть. Пробираясь сквозь туман дрема навстречу безрассудному отдыху, взорвалась бомба. Маленький курчавый ребенок, сидевший у здоровой мамаши на руках, разразился воплем. Все вокруг насторожились, ожидая, когда закончится эта вспышка. Прошло полчаса, в полутьме видно негодующие лица пассажиров. Сосед врубил музыку на телефоне. Наушники спасали его от внешнего мира, он закрыл глаза и покинул наш клуб. Прошло еще минут десять, кто-то не выдержал:

– Женщина, дайте ему, наконец, соску. Пусть успокоится, – мужчина явно не скрывал своего гнева и презрения. Он чувствовал себя героем, ведь все терпеливо молчали, а он высказался.

– Молодой человек, пожалуйста, не учите меня. Я уже все перепробовала. – Ее фигура мелькала в темноте, она делала небольшие шаги, укачивая малыша. В ее голосе также присутствовал гнев, правда, еще и смущение. Она не могла справиться с ребенком. Он кричал и кричал, женщина чувствовала каменные взгляды людей, знала, что окружающие думают в эту минуту, только вот изменить ничего не могла.

После выпада мужика все невольно начали позволять высказывать себе под нос недовольство, это происходило невзначай, мимолетом, самому себе, а слышали все: «Господи, ну сколько можно», «Да когда же это прекратится», «Бедный ребенок, с такой мамашей», «Понарожают, а справиться не могут». Первый час я искренне сочувствовал женщине, несмотря на то, что крики звучали у меня под носом. Трудно прочувствовать человека, держащего пять-семь килограммов живого веса на протяжении часа, а то и больше. Я слышал ее тяжелое дыхание, не видел, но чувствовал, как пот покрывает женское тело, руки начинает сводить, а от духоты кружится голова. Старшая дочь постоянно копалась в бездонной сумке, подавая игрушки, соски, еду, фонарик, она хотела помочь, и помогла, взяв ребенка на некоторое время в здоровые, не совсем крепкие девичьи руки. Возможно, проблема в отсутствии света. Может быть, он боится темноты. Все маленькие дети боятся темноты, особенно в незнакомых им местах. Несколько раз попытался донести эту мысль с места, чувство неловкости останавливало попытки, горло сжималось, звук сухим кашлем застревал на пути к свободе. Да пошло оно все. Я толкнул соседа, он убрал свои лыжные палки, освобождая путь. Надо уладить вопрос со светом.

– Женщина, извините, – она посмотрела на меня злобным взглядом, принимая вызов, – может быть, он боится темноты? – сказав это как можно мягче, я посмотрел ей в глаза, давая понять – я не враг. Как только она это уяснила, весь ее боевой дух опал, как опадают по осени листья под хлыстом могучего ветра. Плечи упали вниз, голова склонилась на левый бок, в глазах переливались слезы, она устала.

– Не знаю, молодой человек, правда, не знаю. – Моя рука коснулась ее плеча, жар, исходивший от тела, насторожил меня. Не знаю зачем, наверное, я хотел помочь, но не знал, как это сделать.

– Я спрошу у водителя, можно ли включить свет. – Впереди голос малыша казался сносным. Небольшой писк, жужжание мухи, не более. Зависть проурчала где-то в области желудка.

– Простите, нельзя ли включить свет в салоне? Там просто ребенок плачет. – Водитель, сидевший за рулем, не обратил на меня внимания, его напарник повернул ко мне огромную морду. Несколько мелких шрамов красовалось на его лице – воспоминания из детства.

– Какой еще свет? Тебе жить надоело? – он оскалился, выставляя напоказ здоровые зубы. Мешки под глазами, морщинистая толстая шея, крупные пальцы на руках с грязью под ногтями. Он душил меня взглядом, трудно не поддаться этому, только выхода не оставалось, я все равно стоял на месте.

– Там ребенок плачет, возможно, он боится темноты. – Кабан встал на ноги, сиденье автоматически захлопнулось, словно капкан. Его лицо багровело, он собирался уже открыть пасть, чтобы сожрать меня на ужин.

– Парень, – вдруг заговорил водитель, – пойми, если мы включим свет, то дороги совсем не будет видно, а гнать по серпантину в слепую – чистое самоубийство. Придется вам смириться. – Боров молча сел.

– Все ясно, я понял. Это ведь был только вопрос. – Ноги понесли меня обратно, за спиной горечь поражения, правда, не так обидно, ведь водитель оказался прав.

– Понял он, все понял, – безумный напарник оставил за собой последнее слово.

Я извинился перед женщиной, она виновато улыбнулась, сказав неловкое «спасибо», это смутило меня. Сел в неудобное кресло, закрыл глаза в надежде вздремнуть. На черном экране летали цветные круги, голова трещала, голос малыша, как электрический разряд, проникал прямо в череп. Боль с каждой секундой становилась все несносней. Я чувствовал, как во мне зарождается ненависть к этому ребенку, к его матери, сестре, автобусу, водителям. Часть меня ненавидела этого монстра из ада, его огромную мамашу, бесполезную сестру, они не могли справиться с ним, никто не мог справиться с ним. Словно сам сатана давал ему силы, так громко и безостановочно получалась у него эта истерика. Другая часть меня понимала, насколько тяжело этим людям, их вина косвенная, мучения настигли их тело и разум раньше, чем можно подумать. Все это постоянно крутилось в голове, ненависть и смирение боролись за престол в измученной голове. Если бы «Божественную комедию» писали в наше время, то этот автобус непременно бы отхватил себе один из кругов ада.

Мы подъезжали к Лазаревскому, по расписанию через минут сорок наша поездка должна подойти к концу. Задержка в несколько часов произошла из-за пробки в Туапсе. Нам не разрешили даже выйти покурить, сбросили балласт из нескольких человек и в путь. Жестяная банка начала сбрасывать скорость, затем остановилась и прошипела, как вода на раскаленной сковороде, видимо, устали все.

Теплый вечерний воздух бил по лицу, головная боль не проходила, поэтому радости свежему воздуху не было. Женщины пошли в туалет придорожного мотеля, а мужики поплелись в лес, никто не хотел платить пятнадцать рублей. Лиза уже битый час ждала меня, успев нарядиться и выпить бутылку красного полусладкого вина.

– Макс, я могу уснуть. Ты меня простишь? – она чувствовала себя виноватой, но в час ночи виновных нет.

– Да все нормально. Мы приедем часа через полтора-два, какой смысл ждать. – Мне казалось, у меня жар, я весь горел.

– Я постараюсь не уснуть, честно-честно. – Я представил, как она говорит эти слова, с искренним волнением в сердце, легкой грустью в голосе и чуть заметной улыбкой на лице. Это всегда меня забавляло. – Но на всякий случай скину тебе номер такси и адрес. Скинь мне вызов, когда будете в 20 километрах, если не буду спать, то мы встретим тебя у светофора. – Через несколько минут пришло сообщение. Я сохранил номер такси.

В первых рядах оказалось свободное местечко, радуясь такой удаче, я прыгнул в него и устремил взгляд вперед, на дорогу, ведь впереди меня сидел безумный боров. Автобус зарычал, люди запрыгнули в салон, рассыпаясь, кто куда. Женщина подошла ко мне, взглядом дав понять, на чьей территории находится мой зад. Покорно встав, я зашагал в клетку с тиграми. На пути попадалось несколько свободных мест, только они предназначены не для меня. Я из последних сил улыбнулся мамаше и в отчаянии упал на сиденье. Мы двинулись с места. «Такси, ну пусть будет такси», – промелькнуло в голове, без разницы, только бы добраться до Сочи.

Передо мной мелькали сны, кажется, я смотрел в окно, видел множество огней, пробегавших за ним, и видел людей, скрывающихся у меня в голове, в поле, море, в пустых домах. Крутой поворот и остановка. Протер лицо сальными руками. Да, черт возьми, я приехал. Закинув рюкзак за плечи, схватил сумку из багажного отсека, ноги понесли тело подальше от этих колес, окон, фар, кузова, мамаши с ребенком и дочерью, водителей, неудобных кресел и духоты.

Лиза стояла у светофора, возле «Макдоналдса». Нас разделяли четыре полосы, красный свет и сорок три секунды. Она улыбалась и кричала мне: «Максим, Максим, ты приехал, ты здесь! Ура, товарищи!» Как хорошо, что в три часа ночи все сидят дома. Морское белоснежное платье в полоску, подчеркивавшее ее фигуру, говорило о любви к волнам и штилю, она навсегда останется ребенком моря. Светлые волосы не касались плеч, виноградной лозой курчавились вокруг круглого загорелого лица. Улыбка все такая же искренняя, как у детей, не познавших горечи обид. Она махала коротенькими ручками, пританцовывая при этом. Вино всегда придавало ей сил. Загорелся зеленый, она побежала мне навстречу, мы встретились на дороге. Я обнял ее изо всех сил, пытаясь утонуть в этом счастье. Лиза радовалась моему приезду, а я своему спасению. Запах кожи, вкус губ, ее тело и голос – делали меня счастливым.

– Ну, наконец-то ты приехал. – Я посмотрел в ее сияющие глаза и улыбнулся.

– Да, наконец-то. – Мы отправились к машине, где нас уже ждали. Я видел всего один раз Оскара с Ангелиной, поэтому чувствовал себя немного неловко, но, когда мы подошли к автомобилю, все изменилось. Я рассчитывал на рукопожатие и кроткое «Привет», а они обняли меня, будто мы давние друзья, повстречавшиеся спустя долгое время. Так непривычно встречать таких людей во время постоянной замкнутости окружающих.

– Вы всегда так встречаетесь? – Ангелина посмотрела на меня, указав взглядом на дорогу.

– Нет, только когда не видимся больше суток, – громко ответила Лиза.

Я закинул сумку с рюкзаком в багажник, прыгнул в просторный кожаный салон с кондиционером, музыкой и любимой девушкой, чувствуя прилив энергии.

По пути Ангелина задавала уйму вопросов, я попытался ответить на первые два, но она постоянно перебивала меня новыми вопросами или рассказами. Мы переглянулись с Лизой, ухмыльнулись и окунулись в открывающиеся виды за окном.

Эстакада шла вдоль побережья, море переливалось вечерними красками, казалось, до нас доходит шум прибоя, так близко оно находилось. Пальмы украшали город, никогда в жизни мне не доводилось видеть столько пальм. Они пробуждали внутри меня волнение, зеленые острые листья танцевали на ветру – это рай на земле. Неоновые фигурки, расставленные по всему городу, напоминали о прошлогодней олимпиаде. Я обнял покрепче Лизу, чувствуя, как в мою голову стучится сон.

– Ждем вас на завтрак, – Ангелина посмотрела на наши уставшие лица. Мы уже стояли у подъезда, сумка ломала плечо, рюкзак издевался над спиной. – Нет, давайте лучше пообедаем вместе. Я знаю одно хорошее местечко, там грузинская кухня, вам понравится, обещаю. – Оскар несколько раз посигналил, выезжая со двора, мы проводили их взглядом.

Лиза открыла панорамное окно на кухне, включила кондиционер, нам повезло выпить полбутылки вина, наслаждаясь ночными видами города. Луна постелила дорожку на скучающем море, казалось, до нее можно достать рукой, до моря можно достать рукой, до любви можно достать рукой.

– Завтра ты увидишь, как выглядит море с семнадцатого этажа, увидишь весь город. Отсюда открывается прекрасный вид. Идем, я тебе кое-что покажу. – Мы отправились в комнату, минуя высокие стулья, стеклянный стол, огромный холодильник – все в этой квартире казалось мне непривычным. Я словно вступил на другую ступень, где мне не по себе. Здесь все идеально, ни одна крошка не должна изгадить итальянский кафель.