Суданская трагедия любви

Я тут же закричал:

– Эй, стойте! Возьмите пакет! – и замахал руками.

Но это было смешно, по-моему, даже птицам, потому что услыхать меня мог скорее самолёт, буравивший небо своим клювом, оставляя за собой в небе дорожку белых опилок, чем ревущее чудо автомобильной техники, исчезнувшее из наших глаз столь же быстро, как появилось.

Мы подошли к пакету. Он успел отлететь жалобно в придорожный кювет. Я поднял находку. Это оказалась пачка писем, аккуратно перевязанных розовой ленточкой.

Мне захотелось ещё раз закричать во весь голос:

– Эй, возьмите письма!

Но мимо просвистела длинная вереница чёрных Мерседесов и прочих иномарок в сопровождении верещащих машин с мигалками, и на секунду всё стихло.

Пока я с любопытством, присущим всем журналистам, рассматривал пачку писем, аккуратно перевязанную розовой ленточкой, что подсказывало женскую руку, ибо не станет же мужчина перевязывать свои письма столь романтическим образом, мой компаньон-водитель уже принялся за своё дело: достал домкрат и прилаживал его под машину, дабы освободить ослабевшее в долгой дороге колесо от тяжести автомобиля. Я положил находку в свой дорожный кейс и принялся помогать в решении колёсной проблемы. Решили.

Снова дорога мчится навстречу, исчезая под нашими колёсами. Мастер движения Ваня спокойно держит обе руки на баранке, контролируя ситуацию, легко обгоняя ползущий, как мне кажется, грузовой транспорт и отдельных частников, берегущих личные автомобили или ещё не уверенные в своих возможностях.

Мы на редакционной Ауди. Она комфортна и быстра. Ваня с большим водительским опытом, начинал ещё в советские годы, да и называть его правильнее было бы Иван Михайлович, учитывая почти пенсионный возраст. Но так уж случилось, что пришёл он в редакцию в качестве шофёра чуть ли не с первого дня работы новой газеты, и его сразу стали называть Ваней, да так и представляется он теперь по привычке «Ваня без отчества». Дела газеты его откровенно никогда не интересовали. Я даже не уверен в том, что он читает свежие номера. Поэтому то, что он говорит мне сейчас, явно никакого отношения не имеет к теме моей командировки, хотя задание моё как раз связано с дорогой в Крым.

Богатая туристическая фирма заказала статью о прелестях отдыха на Южном берегу Крыма в противовес ставшими популярными турами в Турцию, Египет, Таиланд и другие дешёвые места отдыха. Да, украинский Крым стал дороже и менее популярным. Кому-то, может, самим крымским властям, пришло в голову поправить положение, и вот я мчусь за их деньги по весьма приличной трассе, которую, правда, нельзя пока сравнивать с супер отличными международными трассами, где по центральной линии широкой бетонированной полосы проложены светящиеся пунктиры, не позволяющие ошибиться, по какой полосе ехать, в самую тёмную или ненастную ночь.

Я делаю вид, что внимательно слушаю беззаботную болтовню Ивана без отчества, а на самом деле мысли мои заняты только что найденным пакетом писем. Не терпелось раскрыть хотя бы одно и прочитать. «Разумеется, – думал я, – в этом есть что-то нехорошее – читать чужие мысли без разрешения, но у кого же спросить? Да и письма ли это на самом деле? А вдруг это какие-то отчёты, старые счета, то есть давно ненужные бумаги, которые кто-то попросту выбросил из кабины, а я, как дурачок, кинулся, чтобы найти адресата и вернуть?» Рука потянулась было к кейсу, чтобы проверить предположение. Но другая мысль опередила руку: «Кто же станет аккуратно складывать стопочкой и перевязывать ненужные бумаги красивой розовой ленточкой? И почему сразу пришло в голову, что это письма? Ну, понятное дело: видно было, что это листы, сложенные по крайней мере вчетверо, и первая страница исписана ровным почерком. Обращения не было, так это же не начало письма».

Сам я давно писем не писал. А зачем? Сегодня почти повсеместно властвует электроника. Сел за компьютер, включил и вот уже живёшь в ином мире: пиши письма, кому хочешь – и оно через считанные секунды будет у того, с кем хочешь поделиться мыслями. И он может тут же ответить. Более того – включаешь скайп и, пожалуйста, смотри на своего собеседника, общайся лицо в лицо, глаза в глаза. Какой смысл писать письма?

Между прочим, дорогой читатель, я так легко употребил слово «скайп», поскольку ежедневно пользуюсь его услугой, и совсем вылетело из головы, что огромное количество людей, как жителей нашей страны, так и по всему миру, совершенно не знают нового слова техники, а потому и не понимают написанного.

Да, время не просто шагает, а буквально летит вперёд. Когда-то заговорили о видеотелефонах. Тогда можно было позвонить в другой город с междугородной телефонной станции и увидеть своего собеседника на экране. Но это было весьма дорого и далеко не повсеместно. Теперь же любой, у кого есть компьютер и миниатюрная видео камера, может, комфортно устроившись у себя дома, во мгновение ока связаться с другом или родным человеком, находящимся за тысячи километров от этого места, и видеть его, как говорят сейчас, в режиме реального времени и разговаривать запросто, словно он сидит рядом. Это, конечно, далеко не то же самое, что говорить по телефону, не видя ни блеска глаз, ни насмешливой улыбки, ни вздёрнутого носика любимой девушки, ни окружающей её обстановки.

Нет, это не всем понятно. Как-то пришёл я к своему другу, известному поэту, и он просит меня отнести его последние стихи в редакцию журнала. Сам уже по возрасту ходить не может. Я и говорю ему:

– Так мы же можем отправить стихи по электронной почте.

– Как это? – спрашивает.

– Да очень просто, – говорю, – я сосканирую стихи на компьютер и отправлю в редакцию. Через минуту они будут уже перед глазами редактора.

– Ты шутишь, – отвечает мне друг, у которого и компьютера нет, а когда я предложил купить его, то широко известный поэт, не стеснённый в средствах, наотрез отказался, заявив:

– Мне эти современные штучки непонятны и не нужны.

Да-да, техника развивается настолько быстро, что не всякое сознание за ним поспевает.

Сама идея писать письма родилась в доисторические времена, на заре существования человечества. Когда первобытный человек взял в руки палку, которая разогнула его и сделала собственно человеком, он уже тогда счёл необходимым общаться друг с другом путём изображения на скалах различных животных и людей, изображений эпизодов жизни. Это была информация для других. Но информации становилось всё больше, и всю её нельзя было отразить рисунками. Появилась клинопись. Древние писари выводили буквы на века по дощечкам, покрытым воском, палочкой, которую называли стило. Но это ещё были отчёты для всеобщего обозрения. И значительно позже пришли на помощь перо и бумага. Тогда-то люди научились писать друг другу письма, вкладывая в них свои души. Миллиарды писем разлетались по земле в разные стороны, разнося с собой чужие мысли. Одни письма сжигались, другие бережно складывались, но истлевали со временем, третьи публиковались в собраниях сочинений именитых писателей. Да мало ли что могло произойти с клочками бумаги, на которых то ли бисерными буковками, то ли размашистым широким почерком выражались чувства любви или ненависти, низкопоклонного почтения или абсолютного презрения.

Но я отвлёкся от оброненных писем, хотя всё вышеизложенное имеет отношение к тем странностям, о которых я собираюсь рассказать.

Вы обращали когда-нибудь внимание на то, что события в мире как бы вращаются по спирали? Они вообще-то разные, однако часто бывают похожими друг на друга, словно повторяются, но в какой-то иной плоскости, в каком-то более совершенном виде, то есть на более высоком уровне. Не случайно же некоторые люди убеждены, что уже жили когда-то, а теперь живут снова. На мой взгляд, это чепуха, не стоящая серьёзного обсуждения, но ведь многие убеждены в обратном. И то, о чём я буду рассказывать читателю, как раз противоречит моим собственным взглядам на жизнь. Я-то считаю, что всё происходившее является не чем иным, как обычным совпадением, но я только повествователь, а выводы делать читателю. Так что в путь, дорогой собеседник!

ГЛАВА 1 ПЕРВАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ, КОТОРАЯ ЗАСТАВИЛА СЕРЬЁЗНО ЗАДУМАТЬСЯ

Статья моя, а точнее очерк о приятном путешествии в Крым на машине и о прелестях полуострова в сопровождении красивых фотографий моего же исполнения была опубликована и вполне возможно повлияла на некоторый рост числа туристов в этом году. Я описал восхитительную природу края, его вечнозелёное убранство из елей, сосен, кипарисов, вдыхать ароматы которых одно удовольствие, не говоря о полезности для организма дышать смесью озона морской воды и того, что дарит нам, не уставая, зимой и летом вечнозелёная растительность. Правда, я не упомянул при этом, что в самой Ялте, например, или в Евпатории сейчас основное внимание уделяется как раз не природным особенностям, а развлекательной стороне туристов и выкачиванию из них денег всевозможными способами, превратив набережную в сплошной торговый центр и площадку экстравагантных выступлений разных индейцев, клоунов, жонглёров мячами и вниманием не подозревающей подвоха публики.

Мне очень не понравилась эта вакханалия уличных музыкантов, художников, танцоров, фотографов, гадателей, дрессировщиков обезьян и удавов, продавцов пляшущих на нитках кукол, сувениров, цветов. Какое тут море? Его не только не слышишь, но, наверное, и не видишь за всеми развлекалками. От обилия предложений, за которые надо платить деньги, кружилась голова. Сюда нужно ехать только состоятельным людям. Собственно, для них и нужно было делать рекламу. Для них я и делал своё дело, напрочь забыв о пачке писем, заброшенной глубоко в чемодан.

Это был не только новый Крым. Это была и новая Россия, чьё население разделилось на два основных класса: класса создателей всего необходимого, то есть трудящегося человечества, постоянно озабоченного ростом цен, не имеющего возможности ездить по курортам мирового значения, и класса потребителей, тратящего деньги не столько по потребности, сколько по интересу, поскольку цены для них не имеют особого значения. Для них теперь была Ялта, да и весь Крым, если говорить о его курортных уголках.

Но я писал заказ именно последних, а, стало быть, только то, что могло привлечь толстые кошельки. Я должен был жонглировать вниманием читателя, и потому мысли о чём-то другом пришлось отбросить временно в сторону. Нетронутая пачка писем легла в ящик рабочего стола и затихла. Но, как иногда говорят, нет ничего более постоянного, чем что-то отложенное на время. Вспомнить о письмах мне удалось, когда главный редактор вызвал к себе в кабинет и предложил срочно лететь в командировку.

На голову выше меня ростом, как, впрочем, и положением (я простой корреспондент, а он – главный), вдвое шире меня, так что сразу было видно по фигуре и по лицу, что он начальник (тут уж не перепутаешь), главный остановил на мне проникающий в самоё нутро взгляд, говоря:

– Вот какое дело. Ты, мне говорили, неплохо владеешь английским.

Я скромно кивнул головой, ответив:

– Это есть, шеф. После журфака учил язык на курсах. Получил диплом.

– Вот-вот, – продолжал главный, удовлетворённо откинувшись грузным телом на спинку кресла, – владеешь. Ну, ты у нас не один такой умный. Но тебя мы ещё за рубежом не пробовали. Сам знаешь, желающих поехать куда-то полно. Выбор есть.

Не знаю, стоит ли пояснять читателю, как сильно забилось моё сердце от сознания близкой возможности зарубежной командировки? Давняя мечта, которая не сожгла ещё душу только по причине частых поездок по стране, которые не оставляли времени на тоску по более дальним путешествиям. Стать разъездным корреспондентом по разным странам мира, повидать весь свет – это ли не счастье? Но вступительное слово главного по поводу наличия многих претендентов было явным намёком на то, что от меня чего-то ждут помимо знания английского языка.

– Шеф, – воскликнул я восторженно, представляя себя уже шагающим с фотоаппаратом по Лондону, – если что нужно с моей стороны помимо текста и фото, так только скажите. Кого-нибудь застрелить, зарезать, свалить с трона?

Я думал, что последние слова звучат хорошей шуткой, но главный поморщился.

– До такого ты ещё не дорос. Всё гораздо проще. Ты знаешь, что мы выступаем часто спонсорами, шефами, помогаем инвалидам и так далее?

Энтузиазм мой несколько ослабел от этих слов, так как понял, что речь пойдёт о дележе моей зарплаты и тут же получил подтверждение мыслям.

– Зарубежная командировка хорошо оплачивается нами, но нужно же из чего-то и фонд создавать.

Теперь главный не смотрел мне в глаза, отведя взгляд на окно, за стеклом которого, очевидно, ему виделся этот фонд.

– Понятно, шеф, – бодро ответил я, сразу сообразив, что командировка может так же легко уплыть от меня, как неожиданно появилась. – Фонд – дело святое. Сколько потребуется, столько и внесу. А куда и когда ехать?

Главный посмотрел на меня, расплываясь в доброй улыбке:

– Я знал, что договоримся. Ты парень молодой, у тебя всё впереди.

Ясное дело, для почти семидесятилетнего редактора мои сорок лет – это молодость.

– А лететь, не ехать, нужно в Африку. Слышал такую страну Судан? Говорят, правда, курица не птица, Судан не заграница, но для начала это тоже хорошо. Хотим разобраться, что там сейчас происходит? Через пару недель полетишь. Иди в секретариат, получай задание, оформляй визу, командировку, перед отлётом ко мне. А по поводу фонда не распространяйся. Мы свой имидж перед обществом должны поддерживать, но не станешь ведь каждому объяснять, что и как делается. Это в прежние времена за всё отвечало государство. В нонешние дни всё иначе.

Шеф любил вставлять слова из народной речи, тем самым как бы приближаясь к народу, опускаясь к нему. Скажи он «нынешние» – это выглядело бы как политическое высказывание, которое можно было бы расценить и негативно. А так слово «нонешние» звучит уже будто шутка и, слыша его, ты уже не думаешь всерьёз о том, что за свою поездку за рубеж надо дать шефу на лапу, которую он мягко обозвал фондом помощи инвалидам и так далее.

Впрочем, для меня всё это было далеко не новым, ибо и в газету, ставшую весьма заметной в жизни страны, попасть журналистом было не просто. Там тоже требовалась помощь какому-то фонду. Но мы к этому успели привыкнуть, поэтому меня не удивляло то, что для быстрого оформления документов – сроки-то были сжатыми – приходилось и за подготовку загранпаспорта платить нужному человеку, за ускоренную визу – другому, за необходимые справки – третьему, четвёртому, пятому.

Короче говоря, вылет мой был назначен на десятое декабря. За окном мела метель и стояли двадцатиградусные морозы. Оставалось три дня. Вечером, устроившись дома за своим столом, выдвинул ящик, чтобы проверить, что я не успел сделать перед отъездом, и на меня глянула укоризненно пачка писем, перевязанная красной ленточкой. Почти машинально развязал пачку, взял лежавшее сверху письмо, решив прочитать хотя бы одно, чтобы получить какое-то представление об этой корреспонденции до отъезда. «По крайней мере, – подумал я, – будет, о чём поразмышлять в самолёте». И первые же строки, написанные шариковой ручкой, меня потрясли удивительным совпадением, и оно оказалось не единственным.