Литературное досье Николая Островского

"…сохранилось письмо Аркадия Гайдара к своему другу писателю Фраерману, посланное в январе 1935 года, когда Фраерман собрался ехать на Северный Кавказ.

"Когда будешь проезжать станицу Ширванскую (а ты её никак не минуешь), то увидишь одинокую, острую как меч скалу; как раз на том повороте, где твои сани чуть не опрокинутся, у меня убили лошадь".

Итак, одинокая, острая как меч скала.

В пятьдесят девятом году я проезжал через Ширванскую и, к своему изумлению, никакой скалы не увидел…

Скалы в Ширванской нет. "Значит, Гайдар ошибся" – так считают некоторые краеведы. И я было так подумал. Но старожил этой станицы Игнат Николаевич Корчагин рассказал мне, что ещё в двадцать первом году у моста через реку Пшеху действительно стояла белая скала. Сразу же за мостом дорога делала резкий поворот. В конце двадцатых годов скала, подмытая рекой, рухнула".

Интересно было бы узнать у Тимура Аркадиевича, но, увы, это уже невозможно, спросил ли он старожила Игната Корчагина, а не встречался ли он с Гайдаром до или после того, как была убита лошадь под молодым командиром красноармейцев. Ведь старожил Корчагин жил в том самом месте, мимо которого проехать было трудно. И если они встречались, что вполне могло быть, то не его ли фамилия запала в прекрасную память будущего писателя?

Надеюсь, читатель простит меня за бездоказательное предположение, но а почему бы и не так? Всё же могло быть.

Вот и дальнейшее моё предположение относительно описанных совпадений будет не что иное, как версия возможного хода событий, которую я буду строить лишь по косвенным признакам, не претендуя на стопроцентную достоверность. Но если эта версия когда-нибудь подтвердится, то она позволит ответить сразу на многие вопросы, поставленные мною в этой книге.

ВЕРСИЯ

Как-то в бытность моей работы в музее Николая Островского довелось мне узнать о писателе Григории Тимофеевиче Ершове, который по некоторым сведениям лежал в клинике МГУ вместе с Николаем Островским в 1930 году. Естественно, я не преминул возможностью познакомиться с ещё одним человеком, лично знавшим знаменитого писателя в то время, когда он им ещё и не предполагал быть. Впрочем, Григорий Тимофеевич во время нашей встречи у себя дома рассказал несколько иное и, прямо скажем, неожиданное для меня. По его версии Островский как раз уже тогда собирался быть писателем.

То, что он рассказывал, расходилось с теми сведениями, которые были у нас в музеях, потому он и не очень настаивал на их правдоподобности, полагая, что всё равно в это не поверят. Однако его предположения снимали у нас многие вопросы. А суть его рассказа, который, к сожалению, я не могу передать дословно, сводилась к следующему.

Попав в клинику, Островский удивлял всех пациентов палаты не только своей жизнеутверждающей стойкостью, бодростью, но и умением много и интересно рассказывать. И не смотря на то, что у него были проблемы с глазами, Островский прямо в палате начал записывать некоторые свои рассказы. Иногда в этом ему помогали и больные, в частности сам Ершов. Затем эти записи Островский отдал своему партийному товарищу Феденёву, который отнёс их в издательство "Молодая гвардия". Через некоторое время Феденёв пришёл в издательство за ответом, однако получить его не смог, поскольку в редакции то ли не нашли рассказы заслуживающими внимания, то ли по другой причине, но рукопись потеряли. Феденёв, будучи человеком строгим и напористым, очевидно, устроил разнос в редакции, в связи с чем там решили загладить свою вину и попросили Феденёва предложить Островскому написать ещё раз свои воспоминания, но уже готовя рукопись соответственно требованиям издательства, то есть печатая текст со строками через два интервала, с полями и так далее.

К этому времени Островский выходит из клиники и поселяется в Мёртвом переулке. В издательстве, учитывая то, что Островский человек больной, нетранспортабельный и в то же время явно неопытный автор, решили ему помочь и направили к нему в качестве консультанта известного уже к тому времени своего постоянного автора и одногодка Островского Аркадия Гайдара, который и рассказывает Николаю свою биографию и некоторые истории из своей боевой жизни. Мог дать почитать и повесть "Школа" или же рассказать и о ней, тем более что она как раз выходила из печати в издательстве "Молодая гвардия".

Островский мог выслушать Гайдара в 1930 году, что вообще-то вряд ли, но мог и в 1931, кода Гайдар всё ещё был в Москве (он уехал из Кунцево летом). Он вполне мог успеть оказать помощь в работе над первыми главами.

Если бы это было так на самом деле, то все тайны рождения романа "Как закалялась сталь" были бы раскрыты. Стали бы понятны совпадения биографии Гайдара с некоторыми фактами жизни Павла Корчагина (да ведь это есть у всех писателей реалистов, которые в своих книгах пишут о себе и о других людях правду), понятно было бы почему Островский был связан с редакциями до написания своего романа, почему первые же страницы, написанные собственной рукой, становились более гладкими в литературном отношении при переписке секретарями и тем более при перепечатке их на машинке.

Возможно, нас меньше удивило бы совпадение эпизодов с приобретением первой винтовки и рассуждений о слове "политика" в романе "Как закалялась сталь" и "Школе", совпадение стиля и речи автографа Островского с первым произведением Аркадия Гайдара "В дни поражений и побед". Читая самые первые произведения двух писателей, нельзя не заметить, что они по своей эмоциональности, накалу, убеждённости удивительно похожи. Оба писателя, словно два музыканта, которые играют одну и ту же мелодию и на одном и том же инструменте, допуская лишь некоторые собственные вариации. Их герои почти одинаково мыслят и почти одинаково говорят.

Всё это могло родиться в процессе совместных бесед, рассказов друг другу о себе. И если бы Гайдар помогал своему сверстнику не только рассказами, но и, как более опытный, – в литературном плане, это нисколько не умалило бы достоинства писателя Островского.

Между прочим, сам Гайдар прекрасно понимал важность помощи начинающим писателям. Вот что писал по поводу публикации первой книги Аркадия Гайдара "В дни поражений и побед" его сын Тимур Гайдар:

"Первым в редакции рукопись Аркадия Голикова прочитал Сергей Семёнов. Передавая её другим членам редколлегии, сказал:

«– Это, конечно, не роман, а повесть… Но это здорово… По-моему, из него может получиться писатель. Почитайте!»

Мнение члена редколлегии Константина Федина записано в автобиографии Аркадия Гайдара:

«Писать вы не умеете, но писать вы можете и писать будете».

Началась работа над текстом повести. Аркадий Гайдар вспоминает:

«Учили меня: Константин Федин, Михаил Слонимский и особенно много Сергей Семёнов, который буквально строчка по строчке разбирал вместе со мною всё написанное…»

И всё же напечатанная в «Ковше» повесть «В дни поражений и побед» успеха Аркадию Голикову не принесла. Нельзя сказать, что её не заметила критика. Заметила, да ещё как! Известный в ту пору литературный критик Михаил Левидов, выступивший с обзором альманахов «Ковш», «Недра», «Перевал» – двадцать два автора упомянуты,– даже начал с неё свою статью: «Нас интересует вопрос, на каком основании ожидал Аркадий Голиков, что его произведение понравится какому бы то ни было читателю. Сюжет? Вместо него банальный эпизод. Действующие лица не живут. Языка нет, так, серая пыль…»

Отрицательные рецензии появились в журналах «Звезда», «Книгоноша», и только «Октябрь» отметил, что «произведение А. Голикова отходит некоторым образом от шаблона…»

Теперь, когда минуло шесть десятилетий, и мы знаем все книги Аркадия Гайдара, можно спокойно, с высоты нашего знания, перечитать эти рецензии. Можно признать, что кое в чём критики были правы. Хотя, конечно, и это сейчас особенно ясно видно, не заметили они, как даже в первой повести от страницы к странице постепенно становится крепче и звонче голос молодого писателя. А главное, не разглядели его искренности и чистоты, которую сразу почувствовали Константин Федин и Сергей Семёнов".

К сожалению, подтвердить версию знакомства Островского с Гайдаром и их сотрудничества какими-то более убедительными фактами пока не удалось. Я как-то даже ездил в Иркутск повидаться с одним из близких друзей Феденёва, поскольку его самого уже не было в живых. Так вот этот друг рассказал мне, что действительно Феденёв говорил ему о том, что первая рукопись Островского была потеряна в редакции "Молодая гвардия" и ему пришлось с ними ругаться по этому поводу. Но и этот рассказ, конечно, не является доказательством.

Жена Островского, Раиса Порфирьевна, категорически отрицала факт встречи Николая Островского с Аркадием Гайдаром. Однако, как ни жаль говорить это, но её воспоминания и утверждения далеко не всегда соответствовали устанавливаемым нами истинам. Секретарь Островского, соседка по квартире, Галина Алексеева не была столь категоричной в этом вопросе, говоря, что не помнит об Аркадии Гайдаре, но, по её же словам, человек в кожаной куртке, якобы к Николаю в Мёртвый переулок приходил. Может быть, это был и он. Так что оставим пока этот вопрос открытым.

notes

Примечания

1

Ординатор санатория.

2

Речь идёт о первой встрече Павла с Родкиной в саду санатория, когда он, не желая знакомиться и продолжать разговор, на её вопрос, где он работает, ответил: "В ассенизационном обозе!"

3

Имеется в виду объем в печатных листах (прим. авт.).

4

Здесь и далее текст дается по рукописи без редакторской правки, за исключением орфографии и синтаксиса, которые приведены к современным нормам (прим. авт.).

5

Имеется в виду Михаил Финкельштейн, с которым Островский лежал в одной палате в московской клинике, ставший другом Николая.