От экватора до полюса. Сборник рассказов

Снег в те дни выпал на редкость большой. Партизанская группа возвращалась после успешно выполненного задания из Ческа-Тршебова, сумев удачно уйти от погони. В этот раз их было семеро – трое чехов и четверо русских. Усталые, они приближались к своей землянке, когда вдруг услыхали впереди чужие голоса. Послали одного бойца вперёд в разведку, и тот бесшумно подкравшись, увидел, что вход в землянку раскрыт, а немцы вытаскивают через него убитых партизан, которых застали врасплох спящими, но не удалось захватить живыми.

Это было предательство. Кто-то точно указал немцам место стоянки партизан.

Разведчик попятился назад, и тут раздался оглушительный лай собак. Здесь были немецкие ищейки. Они почуяли чужого и с лаем кинулись в погоню. Бросились за ними и каратели.

Разведчик в упор расстрелял наседавших на него собак, но самому уйти от немецкой пули не посчастливилось. Товарищи пытались спасти его своим огнём. Завязался неравный бой. Раненые партизаны сумели-таки уйти от преследователей, которым не помогали теперь собаки. Ценой своей жизни спас друзей разведчик.

Сделав большой крюк по лесам, поздней ночью четверо раненых русских пришли к дому Беднаржей, оставив в лесу двух чехов, не знавших об этой связи и подземном ходе. Но один из них и оказался предателем. Он убил своего товарища и пошёл за русскими, а, увидев, в чей дом они зашли, тут же помчался за карателями, которые успели уехать в Кунштат.

В эту ночь Йеник стал на лыжи, взял высокую метлу и поехал заметать следы лыж на снегу, которые вели к дому. Идя по ним в обратную сторону, он заметил и след преследовавшего русских предателя, а затем нашёл и убитого им партизана. Вернувшись, он застал дома, кроме своих родителей, и дядю Ладислава, помогавшего перевязывать раненых.

Йеник рассказал, о чём прочитал по следам на снегу, и все поняли, что сейчас могут нагрянуть фашисты. Уйти по снегу незаметно партизаны не могли, поэтому их тут же отправили потайным подземным ходом, прикрыв его изнутри как можно тщательнее и залив пол водой на случай, если опять приведут собак. Но злых клыкастых зверей в этот раз не было. Фашисты приехали сами, и с ними прибыл Ганс.

Уже рассвело, когда две грузовые машины с солдатами и одна легковая с начальством мчались на полной скорости к дому Беднаржей. Дядя Ладислав, боясь за семью брата, не ушёл и встретил выскочившего из опеля Ганса у калитки, спокойно забивая деревянный кол в землю для укрепления плетня.

– Что случилось, господин Ганс? – спросил он, с удивлением наблюдая за тем, как солдаты соскакивают с машин и окружают дом. – Ищете кого-нибудь?

Ганс подозрительно посмотрел на могучую фигуру кузнеца, стоявшего с молотком в руке без тени волнения на лице.

– Чего это ты здесь с самого утра? Партизан прячешь?

– Упаси бог, господин Ганс, – возразил дядя Ладислав. – Партизанам здесь делать нечего. Самим еды не хватает. А встаём мы всегда рано. И разве плохо, если я брату помогу? Таков у нас обычай.

В это время из дома вышли Ян Беднаржи и Йеник. Ян был таким же плечистым и рослым, как его брат Ладислав. Но Яна не угнали на фронт по той причине, что пальцы на его правой руке были повреждены во время уборки солодового ячменя и, значит, не мог он стрелять. Ладислава же не брали, как единственного умелого кузнеца на весь район. Йеник ещё не мог заменить его, а ведь даже сам Ганс приезжал в кузницу с заказами.

За мужчинами из дому взволнованно выскочила толстушка мать, отряхивая муку с передника. Только она выглядела напуганной, но так, как обычно боятся женщины деревни появления Ганса, всегда что-то забирающего.

Йеник вышел с банкой краски и кисточкой в руках. Чехи любят разрисовывать передние стены домов, окружая двери и окна красивыми узорами. Один из рисунков Йеник будто решил сейчас освежить краской.

Всё это Ганса поразило. Он считал себя великим психологом и знатоком славян. Сомнений быть не могло – в доме есть или, по крайней мере, были партизаны. Об этом только что сообщил их человек: сын владельца пивоваренного завода, который с большим трудом проник в партизанский отряд, но никак не мог выяснить, с кем в деревне и как поддерживается связь.

И вот сегодня, когда по его чётким данным почти всех разгромили, когда по его словам он лично видел, как русские зашли в дом Беднаржей, хозяева ведут себя так, словно и не подозревают о существовании партизан. Это казалось Гансу невероятным. Он ещё перед тем как ехать сюда, приказал по прибытии немедленно осмотреть следы вокруг дома. Но вот к нему подошёл один из офицеров и доложил, что вокруг дома вообще следов нет.

Порывами дул небольшой ветерок, и тогда по земле мела лёгкая позёмка, но она не могла замести глубокие следы лыж, оставленные в мягком снегу всего часа два назад четырьмя взрослыми людьми, да ещё ранеными. А то, что они ранены, тоже было известно. Да, собственно, и этот лжепартизан был сейчас здесь и тоже удивлённо смотрел на чистый снег возле дома.

Солдаты успели обыскать весь дом. Им приказали перевернуть вверх дном все кровати, вспороть все перины и все мешки. В избе стол был перевёрнут, лавки с резными спинками опрокинуты, на них сброшены подушки и пуховики. Искали под соломенными скатами крыши и в подвале, в сараях и в хлеву, откуда теперь непрерывно мычала недовольная корова, обеспокоенная чужими людьми и задержкой с доением.

Ганс не заметил, как напряглись мышцы лица Яна Беднаржи, когда солдаты стали спускаться в подвал. Ян стоял на пороге сеней и, казалось, готов был к чему-то. Но об этом поняли только его сын и брат по тому, что Ян вдруг запел тихонько песню о крестьянине Ондраше.

Когда-то ещё в детстве Йеник спросил отца:

– Почему ты всегда, прежде чем начать что-то делать, поёшь одну и ту же песню про Ондраша?

– Ну, знаешь, привычка такая, – ответил он. – Ондраш руководил восстанием крестьян в Моравии. И для меня каждое трудное дело, как борьба с самим собой. Вот и пою о нём, чтобы поддержать себя, сделаться таким же, как Ондраш.

Однако солдаты вылезли из подвала, где ничего кроме пива, которое тут же попробовали из бочки, ничего не нашли. Ян облегчённо вздохнул и перестал петь себе под нос.

– Странно, очень странно, – проговорил Ганс, получив очередной доклад солдата о том, что ничего нигде не обнаружено.

Он подошёл к Яну Беднаржи, доставая из кобуры пистолет. Стоявший рядом солдат поднял автомат наизготовку, направив дуло на хозяина дома.

– Как это может быть, – спросил Ганс, – что наш человек видел сам, как русские к вам заходили, а вы ничего не знаете? Не улетели же они на самолёте с крыши?

– А, может, он всё врёт, господин Ганс? Следов-то никаких нет.

Это говорил Ладислав, опершись на кол, только что вбитый в изгородь.

– Правда, следов никаких нет, – согласился немец. – И людей нет. Тут какой-то фокус. Но я его разгадаю. Проведу очередной славянский эксперимент. Ну-ка, мальчик, подойди сюда, – и он махнул пистолетом Йенику.

Тот опустил на землю возле стены банку с краской и кисточкой и подошёл к офицеру.

– Ты, конечно, не скажешь, кто приходил к вам сегодня ночью, пока ты спал? – спросил Ганс, поправляя на длинном носу маленькие круглые очки в металлической оправе.

– А никто и не приходил, – хмуро ответил Йеник.

– Ты откуда знаешь, если спал?

– Оттуда, что я первым просыпаюсь, если кто стучит.

– А что, стучал кто-то?

– Нет, не стучал, раз я не проснулся первым.

– Тогда смотри, чтоб тебе первым не уснуть навечно, – сказал, свирепея, Ганс, и лоб его покрыла дорожка мелких капель пота.

– Я тебе вот что предлагаю, – продолжал он. – Тут у вас лежит бревно, – и он указал на толстый отпиленный кусок дуба, много лет служивший во дворе площадкой для рубки дров. В жаркие летние дни его использовали даже в качестве стола, за которым взрослые пили белопенное чёрное чешское пиво.

– Возьми топор и разруби его пополам. Мне говорили, что ты очень сильный. Не разрубишь через пятнадцать минут – убью твоего отца, а потом, может, и дядьку. Не посмотрю, что он кузнец хороший. А пока будешь рубить, подумай и лучше всего скажи о партизанах. Тогда все живы останетесь. И вы все подумайте, – сказал Ганс, поворачиваясь к Яну и Ладиславу Беднаржам.

– А если разрублю полено? – Вдруг спросил Йеник.

– Да не разрубишь.

– Ну, а вдруг разрублю?

– Тогда тебя пристрелю, щенка, чтоб ты глупым таким не был.

Йеник криво усмехнулся и принялся за работу. В круглом дубовом полене засыпанные снегом торчали оба его топора: один побольше – колун и другой – меньшего размера с красивым резным топорищем. А полено было действительно гигантским – около метра в диаметре. Пришлось когда-то спилить старый дуб, да крепок он оказался, вот и оставили часть для рубки дров. Никому и в голову не приходило колоть его на части.

Сын взглянул на отца. Тот стоял, напружинясь.

– Не волнуйся, отец, разрублю, – сказал Йеник и, плюнув в руку, схватил колун.

– Не надо, сынок, – хрипло ответил Ян Беднарж. – Всё одно, думаю, мне крышка.

Но пятнадцатилетний мальчик, почти выросший в юношу, уже работал. Он смахнул снег с поверхности бревна, положив второй топор рядом с собой, и несколькими ударами колуна отсёк от краёв острые крепкие клинья. Затем, взяв в руку маленький топорик, быстрыми ударами слева и справа сделал ровную насечку через всю поверхность распила. В эту насечку начал вставлять клинья и потихоньку вбивать их один за другим.

Ганс отошёл в глубину двора, прислонившись к стене дома. Его увлекла идея славянского эксперимента, и он с удовольствием посматривал время от времени то на часы, то на Яна и Ладислава Беднаржей. Его интересовали два вопроса. Может ли действительно этот парень разрубить такое огромное бревно? Но ещё больше интересовало, почему он взялся рубить. Неужели не проще сказать о русских партизанах, чем трудиться, зная, что получишь за это пулю? Ну, спасёт отца, спасёт партизан, а сам-то погибнет. Казалось бы, чего проще, пытаться разрубить, но не суметь. Мальчишка не будет виноват в смерти отца. Все видят, что он пытался спасти его. Но Ганс видел, что происходит нечто другое, что заставляло его не понимать славянский характер.