Я не знаю. Вы спрашиваете, где он, а я спрашиваю, кто.
–
Тьфу ты, чёрт, начал раздражаться генерал. – Я не спрашиваю, где кто, а спрашиваю, где конверт.
–
Какой?
–
Я вас сейчас прикажу арестовать! – взорвался Казёнкин. – Вы что мне тут комедию разыгрываете? Я спрашиваю о конверте, который вы принесли в редакцию. Где вы его взяли? И где он сейчас?
–
Прошу прощения, – ровным голосом, не терпящим возражений, – начал говорить Пригоров, – но я не знал, о чём у вас тут шла речь, и о конверте слышу впервые от вас, так что подумал будто вы спрашиваете о Зивелеосе. Но его я сегодня не видел.
–
А раньше? – обрадовано подхватился Казёнкин. – Раньше вы его встречали?
–
Да вы что, товарищ генерал! Я узнал о нём, как и вы в казино, сегодня ночью. Только вы приехали в казино раньше меня.
–
Это мне известно всё. И кто вам звонил, доложили. А вот где вы конверт получили?
–
Я его не получал, а взял при входе в наш издательский комбинат и отдал Семёну Ивановичу.
–
Кто это видел?
–
Так вся редакция там была, когда мы вошли.
–
Я спрашиваю, кто видел, как вы взяли конверт, а не как вы его отдали, – снова раздражаясь, спросил генерал.
–
На вахте был, как всегда, дежурный. Можно его спросить. Кроме того, мы были вдвоём с Самолётовым.
–
Вы вместе увидели конверт?
–
Нет, наверное, он не видел. Он вошёл в холл раньше и ожидал, пока я закрою машину.
–
Почему же он не видел конверта?
–
Не знаю. Он прошёл сразу вперёд. Мы торопились.
–
А вы таки заметили конверт?
–
Заметил. Привычка такая: забирать сразу почту.
–
Ну, и где же теперь этот конверт?
–
А разве Семён Иванович не принёс?
В воздухе повисла тягучая пауза. Все смотрели на главного редактора. Он удивлённо пожал плечами и задумчиво сказал:
– Да, вот о конверте мы как-то не подумали. Наверное, он там в редакции. Дело в том, – заметил он, как бы оправдываясь, что в большом конверте был чёрный пакет, в котором лежали деньги, вот его я принёс, так как мы сосчитали доллары и положили их обратно в пакет. Про конверт как-то и не подумали. А зачем он, собственно нужен?
– Вы что, – прошипел Казёнкин, – придуриваетесь или на самом деле такие бестолковые?
– Ну, ну, Алексей Фомич, поаккуратнее с выражениями, – вступил, наконец, в разговор Горюшкин, сидевший всё это время молча.
– Что значить, поаккуратнее? – начал кипятиться генерал. – Конверт – это улика. Кому адресован, чьей рукой написан адрес, отпечатки пальцев – всё имеет значение. А они не знают, где теперь этот конверт. Я сейчас всю вашу редакцию перетряхивать буду, если сами не найдёте конверта.
Никольский и Пригоров посмотрели друг на друга. Только теперь им стало ясно, в какую неприятную историю они попали. Никольский в который раз вспомнил это ночное совещание. Сразу по окончании его, когда в типографию передали текст информации о ночном скандале, предложенный Самолётовым, доллары были сосчитаны и спрятаны в сейф. Никольский не знал, что будет дальше делать с деньгами. Он подумал, что если этот неизвестный Зивелеос действительно станет помогать газете, то можно будет увеличить её объём и тираж, купить новое оборудование, сделать многокрасочную печать. Словом, в голове рисовались радужные картины прекрасного будущего. И только под самое утро он решился позвонить своему партийному лидеру, чтобы поставить в известность о случившемся.
Реакция Горюшкина оказалась совсем не такой, какой ожидал Никольский. Хоть и со сна, но партийный босс сразу сообразил, чем может кончиться история, если власти узнают о полученных деньгах от кого-то со стороны, а избежать этого было невозможно. Поэтому он тут же предложил встретиться в редакции и всё обсудить детально. Так было принято решение о том, чтобы самим принести деньги, как подброшенные в провокационных целях. Но в газету эта информация попасть уже не успела.
О конверте, на котором чьим-то размашистым почерком был написан адрес редакции и фамилия Никольского, как-то совершенно не подумали, а он вполне возможно лежит себе спокойно на столе, если уборщица не сочла возможным выбросить его с мусором.
На столе генерала опять зазвонил телефон, на пульте замигала лампочка. Звонил кто-то из своих сотрудников. Казёнкин снял трубку, и через несколько секунд лицо его сначала вытянулось, а затем губы расплылись в саркастическую улыбку.