Россия! Понять и верить

После обсуждения Акулинин показал текст моего доклада руководителям края, и там отнеслись к нему серьёзно. В результате на очередном партактиве первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Воротников, говоря об ужесточении социалистической дисциплины, указал председателю крайисполкома Голубю, что в Успенском районе работает агроном, который подпольно внедряет несоциалистические способы организации труда и находится до сих пор на свободе.

Такое заявление вызвало всплеск мероприятий по моей дискредитации со стороны районных органов. Сажать по политическим статьям тогда уже не брались, и против меня трижды возбуждали уголовные дела за нарушение агротехники в колхозе. Но поскольку благодаря применению новшеств и творческим подходам к труду, валовые сборы с/х культур, и урожайность, и качество продукции с моим приходом в колхоз выросли значительно, эти уголовные дела прекращались, не доходя до суда.

Особо ценным для моего духовного состояния той поры, оказался решительный настрой коммунистов колхоза отказать райкому в его предложении исключить меня из партии, когда было вынесено решение районного суда о лишении меня свободы на 2,5 года за раннюю уборку семенников люцерны (которой, кстати, я спас семена от заражения трудно отделимым сорняком).

Потом мне пришла мысль, что можно не ждать поддержки от властей и попытаться применить все особенности новой организации труда, пользуясь формально предоставленной полной самостоятельностью колхозов и принципами колхозной демократии. Для этого в 1984 году мы специально переехали в Горьковскую область, где было намного проще получить должность председателя колхоза. В колхозе «Луговской», имеющем историю самого отсталого колхоза Сергачского района, я, будучи председателем колхоза, начал внедрять разработки и узаконивать их решениями правления. Такими же решениями я менял производственные связи подразделений и способы управления. Колхозникам такие новшества нравились.

Появились и ощутимые результаты в производстве. Особенно в животноводстве, где влияние заботливого подхода более заметно. Так, сохранность телят выросла до 98% вместо предыдущих 52%. На колхозных фермах значительно улучшилось качество молока. Многие в райцентре стали специально приходить на молокозавод, чтобы приобрести молоко из автомобильной емкости «молоковоза», возившего молоко в райцентр из нашего колхоза. А дело было в том, что при новой организации дояркам не было необходимости тайно подмешивать в молоко воду при учёте её надоя. Так как её денежное вознаграждение теперь не было привязано к величине надоев каждой, а зависело от экономических результатов всего коллектива фермы. А её личный вклад в достижения коллектива учитывался и оценивался её коллегами по тартарианским правилам.

В растениеводстве в некоторых видах работ производительность выросла не в разы, а на порядок. Раньше для выполнения очередных работ не хватало рабочих рук, потому что трудоспособные сельчане стремились уехать из этого заброшенного и удалённого от коммуникаций населенного пункта. В сезон всегда привлекались временные работники из соседних перенаселённых колхозов с татарским населением и даже рабочие из далёкой Чувашии. Но эти люди не отличались большим усердием. При новой организации со всеми работами стали справляться своими силами. За этот период мы понастроили жилых домов и производственных сооружений чуть ли не больше, чем за всё время существования колхоза.

Перемены вызывали недовольство только у бывших руководителей: они привыкли пользоваться большими (по сельским меркам) привилегиями, которых теперь не было ни у кого. Некоторые из них пытались настраивать людей против изменений. Но безуспешно.

Потом недовольные делегировали «ходоков» в районные органы с сообщениями о «незаконных» новшествах. Они рассказывали, что колхозники незаконно получают огромную зарплату, что сами начисляют её себе и друг другу, что выручку делят, чуть ли не как рыбаки улов. В районе всполошились. Направили множество комиссий, но они нигде не могли найти компромата. Начальница планового отдела управления с/х считала ситуацию вообще парадоксальной. Если до перемен колхоз ежемесячно перерасходовал фонд заработной платы (спускаемый и контролируемый сверху), а зарплаты оставались самыми низкими в районе, то теперь зарплаты колхозников выросли у некоторых даже в несколько раз, а фонд заработной платы не перерасходовался. Весь фокус заключался в том, что теперь гораздо большие объёмы работ и с лучшим качеством стали выполнять намного меньшим количеством работников.

Моё «разоблачение» возглавил председатель райисполкома (фамилию уже не помню). Но районных сил не хватало, и он добился привлечения к прессингу партийной прессы. Из области были направлены в село и целую неделю добывали сведения два корреспондента: Шубин и Штылев. Вернувшись в город, один из них позвонил мне и сообщил, что со мной в воскресенье очень хочет встретиться главный редактор «Горьковской правды», и просил меня приехать к 14 часам в редакцию. Просил при этом вначале зайти к нему, а после вместе беседовать с главредом. Встретившись, он заявил, что за время командировки было выявлено огромное количество допущенных мной нарушений, что после кампании, организованной районными властями при поддержке главной партийной газеты области, мне не только не удастся сохранить должность, но и на свободе я не останусь.

Но, учитывая важность объявленного перестроечного движения и мои усилия по обновлению организации производства, газета может выступить в поддержку этих начинаний и даже показать районных руководителей как тормозящих перестроечные процессы, намеченные руководством партии. Для этого я в течение 2-3 дней должен изыскать 5 тысяч рублей и передать их корреспонденту. В качестве гарантии предлагал визит к главреду, во время которого тот должен подтвердить намерения одобрить в публикации начатые мною перемены. Я отказался от визита к главреду, пояснив, что у меня нет не только указанной суммы, но даже и в несколько раз меньшей.

Он настойчиво убеждал меня, что я не понимаю роли средств информации, и отказывался верить, что у приехавшего из богатой Кубани и проработавшего несколько лет председателем нет достойных сбережений. Не получив согласия пригрозил тяжёлыми последствиями.

Через некоторое время вышла разгромная статья в газете. Статья занимала половину полосы. В ней утверждалось, что я и жулик, и карьерист, и лукавый златоуст, и приспособленец. Были навешены буквально все ярлыки из имеющихся в тогдашнем арсенале. Кроме прочего, обвиняли ещё и в воровстве, потому что я, использовал для своих личных нужд полушубок, полученный колхозом в «Райсельхозтехнике», да еще и постельное бельё брал из колхоза (председательский дом самый большой, гостиницы не было и визитёров на ночлег приходилось приглашать к себе домой). В результате район инициировал освобождение меня от должности.

В этой эпопее меня поразило другое. Я не знал заранее и не ожидал, что новая организация производства начнёт процесс облагораживания ее участников. В этом глубинном колхозе оставались жить и работать не самые достойные люди. Процветали пьянки, безответственность, безалаберность в работе; отсутствовал интерес к политическим и общественным делам. У всех жителей такие подходы считались нормой и никем не осуждались. Апатия и безысходность царили в настроениях колхозников.

В новых условиях с удивлением стал замечать, что даже горькие пьяницы стали меньше пить и начали стесняться, если их замечали под хмельком на работе. Появился живой интерес к делам колхоза и к делам семейным. Организовались самодеятельные коллективы в колхозном клубе. Молодые соорудили волейбольную площадку и вечерами играли в мяч вместо поисков спиртного. Братья Варгины демонстрировали рекорды в гиревых упражнениях.

Я написал о своих наблюдениях Копачёву, и он пояснял, что в этой ситуации люди перерождаются внутренне, потому что в новой организации главное не материальная выгода, а общие цели, дружба, раскрепощённость, творческая составляющая и духовное удовлетворение.

Тем временем в стране уже было официально закреплено требование на пересмотр устаревших форм организации, признавались полезными рыночные механизмы, пропагандировались новые веяния. С высокой трибуны генсек М.С. Горбачев, объявил, что Пыталовский район Псковской области является форпостом применения новых арендных отношений, а первый секретарь Пыталовского района Воробьёв Н.Н. является «прорабом перестройки». Я поехал в Пыталово, встретился с Воробьёвым, рассказал ему об имеющемся у меня опыте и о разработках Копачёва. Он познакомил меня с ленинградским учёным Праустом, который при поддержке ВАСХНИЛ создал и возглавил в районе научную лабораторию, по внедрению передовых форм организации труда. Вместе они предложили мне переехать в район и возглавить один из совхозов для применения моего опыта на практике.

В совхозе «Светоч», являясь его директором, я стал активно посещать места отдыха рабочих и в перерывах рассказывать им о преимуществах новых способов организации труда. Но большого энтузиазма среди неторопливых и спокойных латгальцев я не замечал. Начал выявлять наиболее активных и предлагал им сформировать из их друзей и знакомых арендные коллективы, формирования которых настойчиво добивались районные власти и научная лаборатория. При этом силами лаборатории были разработаны нормативы по арендной плате, по нормам затрат, по нагрузке на члена коллектива и тому подобное. Пытаясь уговорить местных перейти с оплаты по нормам и расценкам на арендные отношения, в ходе обсуждений я не раз убеждался, что нормативы лаборатории не гарантируют наличие прибылей у арендаторов.

Часто писал Копачёву, просил совета. Он рекомендовал личный пример. И я решился на радикальный шаг. Уговорил переехать в совхоз наших молодых друзей и знакомых из других регионов. С тем, чтобы моя жена вместе с ними и даже при участии наших детей (на каникулах и после занятий в школе) взяли в аренду помещение недавно построенной и ещё не эксплуатируемой крупной и современно оснащённой животноводческой фермы совхоза. А к ней и два стада коров из соседних посёлков. Они обязались самостоятельно осуществлять уход за животными и выполнять все производственные операции. А материальным вознаграждением арендаторов должна быть разница между стоимостью реализованного молока, выращенных телят и арендными платежами. При этом, по рекомендации района, арендаторы до конца года находились на денежном авансировании. Зато никто не препятствовал внутри коллектива строить производственные отношения, учёт и распределение денежного аванса на предлагаемых мною принципах. Это заметно повысило заинтересованность арендаторов, пробуждало инициативу и новаторство.

В результате 9 членов коллектива успешно и без чрезмерных усилий справлялись с объёмами работ, предусмотренных для 34 человек. Только в районе рассказывали, как смешной анекдот, что в «Светоче» жена директора совхоза работает дояркой. В такое никто не мог поверить. В то же время и жена, и дети не считали такое занятие зазорным, а были уверены, что было бы хуже, если бы они бездельничали, пользуясь благами семьи директора.

Но мои разногласия с научной лабораторией в подходах к внедрению арендных отношений набирали силу. Район не считал возможным предоставлять хозяйствам самостоятельность в освоении арендных отношений. Я приводил доводы о том, что условия хозяйствования на мелиорированных землях, как, например, в показательном совхозе «Белорусский», значительно отличаются от деятельности на заболачиваемых, переувлажнённых почвах, преобладающих в других хозяйствах, а, следовательно, и условия аренды должны быть разными. Но в районе не реагировали на мои утверждения. Доказывал, что в животноводстве значительно отличаются уровни механизации на разных фермах даже внутри одного хозяйства. Но и на это научная лаборатория не обращала внимания.

Особенно эти разногласия обозначились при посещении района комиссией Министерства сельского хозяйства СССР. Выполняя директивы партии, в Министерстве решили изучить и распространить отмеченный генеральным секретарём передовой опыт внедрения аренды в районе. Высадился большой десант лучших специалистов Министерства. Прауст и руководители района возили их в те хозяйства, в которых считалось, что арендные отношения сложились уже не первый год. И в те, руководители которых заявляли, что проводят большую организационную работу по освоению арендных отношений. Но ни в разговорах с арендаторами, ни в беседах с директорами, специалисты не могли выявить никаких полезных особенностей арендной организации в сравнении с обычным повременным авансированием работ или со сдельной оплатой.

Когда же делегация специалистов приехала в «Светоч», Воробьёва и Прауста очень обрадовали заинтересованные и аргументированные рассуждения членов арендного коллектива, в котором трудилась и моя жена, рассказывающих комиссии о практической пользе аренды, о преимуществах такого способа организации в сравнении с традиционными. Подробное обсуждение особенностей и перспектив арендных отношений в моём кабинете, хоть и вызвало очень живой интерес членов комиссии (они даже просили повторить некоторые мои доводы для своих записей), но явно не понравились и Праусту, и секретарю райкома. Когда гости распрощались, один из членов комиссии даже специально вернулся, чтобы предупредить меня о возможных неприятностях. Он объяснил, что мои утверждения совершенно не соответствуют тем материалам, которые афишируют представители района. И что районное руководство сейчас это явно поняло, и видимо, будут принимать меры.

Через три дня райком назначил очередное производственное совещание в совхозе со стандартной повесткой дня. Неожиданно на совещание прибыл Воробьёв, взял слово и заявил, что райком чрезвычайно обеспокоен тем, что в совхозе избрали путь, противоречащий установкам партии. В то время как КПСС обновляется, когда была впервые созвана всесоюзная партийная конференция для выработки путей оздоровления партии, директор втайне от партии начинает использовать в совхозе враждебные капиталистические приёмы для организации наживы приближенных к нему лиц, которых вызвал из других областей и республик. Передовой район страны не может допустить распространения враждебных тенденций на своей территории.

В отличие от председателей колхозов, директор совхоза не избирался на эту должность, а назначался решением района. Но в районе не было никаких оснований для моего увольнения. Тогда (возможно впервые в стране) было использована такая мера, как выражение недоверия директору со стороны коллектива. Собрание готовили очень тщательно, но явка оказалась плачевной. При этом ещё и для получения нужного результата пришлось прибегать к «фокусам» при подсчёте голосов. Когда голосовали за выражение недоверия, секретарь парткома насчитала много голосов, несмотря на малое количество поднятых рук. А при голосовании в мою поддержку рук поднималось много, но голосов считалось мало. Люди несколько раз требовали переголосовать и пытались назначить контролера из присутствующих, но в результате в протоколе было записано нужное решение. А мне эти результаты были уже безразличны, поскольку я понимал, что продолжить внедрение копачёвских разработок здесь мне не позволят.

После развала СССР появилась новая возможность апробации предложений Копачёва. Я сумел добиться выделения из площадей совхоза «Тарутинский» Калужской области, в котором работал главным агрономом, 35 гектаров пахотных земель с целью создания фермерского хозяйства в составе нашей семьи (я с женой и 3 детей).

Уже при регистрации «Положения» никто не препятствовал нам указать в тексте, что хозяйство является предприятием ахроматического (в новой терминологии было бы указано тартарианского) типа, и что моя должность обозначается как владелец хозяйства. Ориентацию хозяйства определили на производство, переработку и реализацию натурального, экологически чистого продовольствия.

Деятельность начала приносить доход. На сбережения мы построили небольшие помещения для содержания скота и птицы, хранилище для надёжного хранения сена, соломы и зерна. С первых доходов пополняли поголовье скота, приобрели вездеход УАЗ («буханку») для транспортировки выращенного и закупаемого и «Москвич» в качестве личного транспорта.

К этому времени я стал заключать договоры сотрудничества с теми жителями района и области, которые содержали домашних животных на личных подворьях. В договорах требовалось не применять антибиотики и гормоны, рекомендовалось выгульное содержание животных. Нашими обязательствами было осуществление контроля, помощь с концентрированными кормами, зооветеринарные консультации, гуманный забой животных со специальной огневой послеубойной обработкой туш, подсказанной Копачёвым, и приобретение выращенной ими продукции для последующей реализации. Реализацию продовольствия вначале осуществляли на стихийных рынках, где нам не нравились санитарные условия.

Поэтому в Москве я договорился с Симаковым, руководителем территориального управления «Арбат», о разрешении открыть на территории управления фермерский магазин. Магазин возвели в Спаспесковском переулке, в 60 метрах от пешеходной зоны Старого Арбата. Коллектив сотрудников хозяйства увеличивался. Отношения в коллективе и способы управления строились строго по рекомендациям Копачёва. Сотрудникам такие отношения нравились. Трудились все с энтузиазмом и гордились доверием.

Особенно эти чувства были велики у продавцов, работавших под руководством моей племянницы. Практически все финансовые поступления хозяйства осуществлялись через их руки. А их труд строился на полном доверии и с упором на удовлетворение запросов покупателей.

При этом и они, и я знали, что проконтролировать возможное воровство денег (тогда даже не обязательными были кассовые аппараты у частников) совершенно невозможно, потому как цены менялись по несколько раз в день в зависимости от сроков и условий выращивания продукции и от продолжительности реализации. Мясо доставлялось в магазин сразу же после забоя и огневой обработки с указанием срока забоя, места и способа выращивания и ФИО вырастившего животного. При этом выше оценивалась продукция полученная от животных на выгуле, в сравнении с содержащимися в промышленных условиях. Цена парного мяса была намного выше цены свежего мяса, а охлаждённое или замороженное продавалось ещё дешевле. Когда наступало время перехода товара в другую категорию, продавцы тут же меняли цену. Постоянные покупатели, живущие близко, даже преднамеренно узнавали у продавцов, во сколько будет изменена категория товара, чтобы прийти и купить дешевле.

Поэтому возможностей для хищений у продавцов, у мясника, у многочисленных лоточников и даже у уборщиц было предостаточно. Но я уверен, что никто этим не грешил. Более того, я знаю, как коллектив магазина неожиданно для меня самостоятельно уволил очень трудолюбивую и аккуратную сотрудницу, когда уличили её в хищении части выручки.

Популярность магазина росла в геометрической прогрессии. Наладилось сотрудничество по прямым договорам с сельхозпроизводителями Московской, Тверской, Калужской и Воронежской областей. Были организованы прямые поставки деликатесной рыбной продукции, ранних южных овощей и фруктов от партнёров из Краснодарского края. Поступали заказы из «Президент отеля», из ресторанов гостиницы «Россия», постоянным покупателем был Питэр (снабженец резиденции посла США).

Много они закупали и на банкет в честь приезда в Москву Президента Клинтона. Мне даже привозили иностранную газету, где описывалось, что продукты к столу Президента США поставлял простой российский фермер

Выцветшее и пожелтевшее изображение нашего магазина в Спаспеско-вском переулке на рисунке архитектора

Наш магазин составил заметную конкуренцию продовольственному отделу знаменитого тогда «Ирландского дома на Арбате», соседнему магазину «Диета» и даже соседнему крупному гастроному «Смоленский». При этом мы брали в территориальном управлении «Арбат» ежемесячно обновляемые списки малоимущих жителей территории и два раза в неделю раздавали им бесплатные продуктовые наборы из свежих продуктов.

Излишки свободных финансовых средств я решил вложить в перспективное направление экономики – реконструкцию старого жилого фонда Москвы. Заключил с Правительством Москвы договор реконструкции двух домов в Плотниковом переулке (это дома за спиной недавно появившегося на Арбате памятника Окуджаве). Начали выселение организаций, занимавших помещения, и расселение жителей. А Ю. М. Лужков, посещая в Рио конференцию мэров столиц, хвастал, что ни одну столицу мира не реконструируют фермеры, а вот в реконструкции Москвы занят один из российских фермеров.

По собственной инициативе и даже вопреки желания Копачёва я пробовал добиться признания его разработок важными для страны. Описал то, что запомнил из его рассказов о духовном, о менталитете, о новых способах организации, и предложил всесоюзному институту философии оценить эти разработки как новое направление науки. Но в официальном ответе института было указано что обозначенное не может быть ни философией, ни доктриной, поскольку не находит объяснения с позиций «всеобъемлющего» диалектического материализма, но может быть квалифицировано как попытка использовать способы нерелигиозного влияния веры на людей.

Пробовал я и убедить важного чиновника Правительства Силаева в огромных перспективах для страны от узаконивания тартарианских акционерных обществ. Но он посоветовал направить мой пыл на извлечение максимальной личной выгоды от применения новшества, и помогать ему удовлетворять бытовые запросы его семьи в обмен на государственную поддержку моего бизнеса.

Сам Евгений Стефанович скептически относился к моим усилиям. Пояснял, что сейчас руководители всех уровней – от самых высоких и до местных – уверены в преимуществах внедрения западного опыта. Они в восторге избавляются от социалистических ограничений материального плана и даже не подумают вникнуть в предложения не известных инициаторов из глубокой периферии. Новые не ограниченные идеологией возможности для них сейчас кажутся раем. А бедственное положение населения они объясняют неизбежными издержками переходного периода.

При этом он был уверен, что и в капиталистических условиях у нашей страны есть возможности для улучшения положения в экономике, а следовательно, и в повышении социальной защищённости населения. Даже высказывал озабоченность тем, что с повышением благосостояния людей возможность освоения разработанных им приёмов будет уменьшаться. Цитируя библейскую сцену трактовки сна, он пояснял, что в годы «сытых коров» будет множество, в общем-то удовлетворенных происходящими улучшениями, будет расти число ленивых, безынициативных и безразличных. Активные будут приумножать свои капиталы, а дорвавшиеся до власти наслаждаться своими возможностями! В годы же «тощих коров» инициативы населения растут, люди сплачиваются вокруг перспективного и прогрессивного. Он знал о том, что после ожидаемого подъёма трудности вновь вернутся в страну. Тогда, говорил он, и следует добиваться перехода к новым отношениям и представлениям.

Убедившись на наших примерах, что практика продемонстрировала результаты более высокие, даже чем он рассчитывал, предостерегал не допускать возможности использования разработок, стремительно богатеющим новоявленным капиталистам в их бизнесе. Потому, как и повышение производительности, и улучшение качества товаров и услуг они используют для личной наживы, а не на пользу стране и обществу. И от этого сами идеи и приёмы будут дискредитированы.

Утверждал, что видит далёкие перспективы. И если сейчас Запад как заботливый шеф, помогает освоить их достижения, шлёт секонд хенд, и наш народ повсеместно восхищён благосклонностью Запада, то так будет не всегда. Как только в стране станут восстанавливать разрушенное и разграбленное, как только увеличится наше производство и мы сможем конкурировать хотя бы в некоторых областях экономики, отношение Запада к нам резко поменяется.

Через время Запад, как главный идеолог и законодатель мира капитала, поймет, что крах его системы отношений опять начнёт приближаться и становится необратимым. А просторы, запасы и возможности нашей страны опять станут ему видеться «лакомым кусочком», вот тогда мир капитала и продемонстрирует своё звериное нутро.