Крылья для демона

– Мне домой. – Громыко поглядел с сожалением:

– Не победю?

– Был тут один… победитель, – съязвила Ленка, нашла за спинами угрюмого Сашку. Громыко замахал руками.

– Не очень-то хотелось, – гаркнул, что есть сил. – Выходи строиться! Бяшу не забудьте!

* * *

Дашку провожали всей группой; троллейбус дремал вполнакала на пустой остановке. Никого, только под зашторенными ларьками сладко посапывает бомж.

– Фома, хоть ты пойдешь ко мне? – Громыко сально засветился.

– Женись! – предложила Ленка.

Громыко почесал затылок.

– Давай просто полежим?

– Давай, Дусю отвезу и вернусь – в душ сходи.

– Врешь?

– Вру, – Фома невинно хлопнула глазами.

– За что люблю тебя, Фомка – враль умелая. Я прэлесть?

– Конечно, Громыко. Мечтаю, но, боюсь – недостойная.

– Достойная, достойная… О, свет дали! – Громыко показал на троллейбус. Тот заурчал двигателем, с грохотом растворяя двери. Половина группы шумно впала в салон, прилипла к окнам, прощаясь с остальными. Дашка смотрела в другую сторону. Тронулись. Троллейбус вывалился с Фокина, натужно покатился в гору по Океанскому проспекту. Вязко потекли назад дома, фонари и редкие парочки. За спиной смеялись. Дашка помяла клапан сумки, с трудом удерживаясь, чтобы не достать альбом – и в правду, сумасшедшая. Легла щекой на стекло. Троллейбус притормозил на Прапорщика Комарова – буквально на секунду – отвалил от бордюра, как от причальной стенки. За кафе «Пингвин» он повернул направо, подъем градусов на тридцать преодолел со скоростью пешехода. Вдруг Ленка подскочила, показала на Покровский парк:

– Глядите, больной какой-то! – Ребята кинулись к окнам, чуть не перевернув троллейбус.

– Ужралося… чудо!.. – Дашка повернулась без интереса. Сердце екнуло. Странное имя: жилистая рука тянет огромный лук: «Ар-р…», тетива режет пальцы, трещат жилы, на грани срывается струна «Тем-м-м» – стрела в горле по оперенье. Дашка вытянула шею. Креста почти не видно, тополя едва пускают блики. Артем черен, как падший ангел – обнял крест. Плечи перекладины вот-вот сомкнуться на спине. У подножия – бутылка водки, призрачно блестят стеклянные брызги. Кто-то из пацанов, встав на кресло, заулюлюкал в форточку:

– Урод, не поломай!!! – ребята дружно заржали. Дашка кусала губы, давила пальцами поручень, будто ватный. Троллейбус перевалил подъем, повернул на Партизанский проспект, здесь фонарей полно – оградка парка оттолкнула глубокую стену деревьев. Даша напряглась – не видно, но на сетчатке отчеканился согнутый в три погибели человек. Сам собой в руках оказался альбом, пальцы суетливо перебрасывают листы.

– Дуся? – забеспокоилась Фома. Дашка не услышала. Вот, нашла! Заштрихованы до царапин тополя, крест грозит вырасти до вершин – чушь! Конечно, чушь – он маленький, крохотный: еле до плеча. Показалось, в глубокой карандашной тени проступает фигура, обтекает углы. Ар-р – ноздри тянут лошадиный пот, металлический привкус; вопит под копытами степь – Тем-м!.. Фома заглянула через плечо:

– Сумасшедшая ты, Дуся, сумасшедшая!

Глава 3. Артем.

Детство томило медом, комсомольская юность – грейпфрутовой горечью. Зрелость… Скучная станция с щемотой в груди, будто не успеваешь запрыгнуть на подножку экспресса. Сидя под часами, потешаешься над бегущими, злорадствуешь, если кого затащило под колеса, клюешь себя: «Вот-вот, притормозит – запрыгну». Не тормозит… Ромка вернулся с чебуреками.

– Держи, Азат привет передает.

– Лучше б денег передал, – Артем принял жареный «лопух», обжигаясь, откусил. По подбородку потек мясной сок. – Блин! – Утерся рукавом. – Долго еще ждать? – Ромка бухнулся на лавку, смятый пакет полетел мимо урны.

– А я знаю? – он вытянул ноги. – Покурить бы… – Сосредоточено смаковали подгон татарина.

– Башка трещит, – пожаловался Артем. – Чем бы комок размять?

– Я говорил: бухло от дьявола, трава – от Бога, – вставил Ромка.

– Хиппи, блин. Попроси, чтобы волосы выдали. – Артем стряхнул с пальцев жир, нашелся – вытер об лавку.

– Зачем они мне? – сморщился Ромка.

– Пробором зачесывать, страшилище.

– Пробором… А что за дракон вчера крест пугал? – Мимо: бомжи, менты, торгашки в засаленных фартуках, очкарик приторговывает газетой. Под виадуком ползают электрички. Таксисты спартанской фалангой перегораживают мост, ревниво «пилят» опассажиренных частников. Помойные голуби сражаются под ларьками и мангалами. Ночь для нескольких бухарей еще не закончилась – вымогают свежие «фонари» от попутчиков.

– Ну, его, Засранца, поехали к бабе Нине, – предложил Артем.

– Успеем. Гульденов нема.

– Что тех гульденов?

– Пять сотен.

– Чувствую, обернутся они…

– А че делать, Тёма, че делать? – Ромка привычно развел руками. Товарки покосились. Делать нечего – тут Мефистофель прав. Ромка поправил спортивную сумку. – Может, по пивку, беспризорник?

– Не может! – Артем проводил глазами почтовый поезд. Спекулянты заволновались, оглядываясь, поскакали к платформе. Кивнул. – Наш?

– Наш. – Ромка встал, окинул взглядом парковку. – Где Засранец? Без машины палево.

– Жить так палево! – буркнул Артем, закрыл глаза, с Золотого Рога потянул дизельный смрад – вояки проворачивали механизмы. Еле слышно Артем прошептал. – Что я делаю?..

Рядов приехал минут через десять, когда на платформе вовсю перла разгрузка. Грузчики услужливо подкатывали тележки, из вагонов летели ящики-баулы, крикливые барышни и мордатые интеллигенты делили места: визжало, плакало и материлось.

– Поперло барыжье счастье! – обрадовался Ромка.

– Где он, видишь его? – спросил Артем. Рядов привстал на ограждение, перегнулся.

– Да, вон он, в «варенке». С усами.

– Грач?

– Кто? – изумился Рядов.

– Черный?

– Фиг с ним – лишь бы не голубой, – хихикнул Ромка, пригубил протеина из баночки.

– Азер, кажется, – предположил Рядов; спрыгнув на тротуар, сунул руки в карманы. – Ну что, беретесь?