Короли преступного мира

Он верил ей. И легко, с хорошим чувством засыпал в своей постельке. Пока Настенька рядом, его никто не тронет. И очень боялся, когда она по какой-то причине отсутствовала. Но воспрянуть духом было просто – стоило только увидеть няню!

И вот однажды Настенька не пришла. Как сказала старшая воспитательница, она не придет еще долго, потому что легла в роддом, рожать мальчика или девочку…

Ему не было даже горько, было страшно. Узнав о беде, он не спал всю ночь и плакал… Детское предчувствие свершилось – приехал микроавтобус, и его отвезли в детский дом, как он понял, навсегда.

Он подошел к нему первым, худой, костлявый, с хитровато бегающими соломенными глазами. Оглядел сверху важно, по-хозяйски.

– Ничего себе, смазливый хмырь. Как пить дать, трахать будут.

Альберт растерянно моргал глазами, ничего еще не понимая.

– Чего моргаешь, хмырь, звать-то как?

– Альберт, – с трудом протянул коротко остриженный мальчишка в школьной форме.

– Ты что немец? Альберт – имя-то какое-то нерусское.

– Почему, русский.

– Аль-берт! – ехидно передразнил пацан. – Алик небось?!

– Алик.

– Ладно, беру тебя под свой колпак. Не понял, что ли? Пишусь за тебя, значит. Только, чур, слушаться – иначе со мной каши не сваришь.

Каши Альберт ни с кем варить не хотел… И все же Вадьку оценил. Смутное чувство подсказывало ему, что навязавшийся дружком пацан не такой уж страшный, как себя подает…

В жизни детдомовской Вадька оказался человеком верным. Детдомы бывают разные – лучше, хуже – и хотя многие похожи на простые типовые школы, мир здесь иной, не всякому привычный. И не столько он суровый да жесткий, сколь какой-то безнадежный… И живут здесь не мальчишки, не девчонки, а тоже какие-то безнадеги. Пропащие…

Добрым здесь быть сложно хотя бы потому, что в добро здесь не верят. Да и как могут верить пацаны, брошенные, кем-то оставленные и подкинутые в крайней степени истощения, покрытые гноящимися ранами или привезенные из дома ребенка – правда, из дома ребенка они более чистенькие, опрятные да нежные. Их-то не всегда любили – на них рычали и с ними не чванились.

С пеленок не знавшие домашнего тепла многие новички в детдоме были инстинктивными врагами всякого порядка. И, может быть, именно поэтому так безропотно они принимали царивший здесь порядок – порядок зоны.

Заправляли тут кроме взрослых старшие пацаны, в основном из приемников-распределителей – народ битый и вредный. Кому из них случалось плоховато – убегали, чтобы попасть снова в приемник, а там, глядишь, и в удачливый детдом. Вадька был как раз из таких. Это был его третий детдом, где он, кажется, приживался.

– Что бегать… Всюду моль и скука одна – вот бы в Африку! Видел на видео – черные, и все как один в красных плавках, не то что в наших «семейных» трусах… Стыдище!

Алик особенно понимал Вадьку утром, когда, вскочив с постели, безмятежно становился в строй и ждал привычной, нудной команды: «В умывальник шагом марш!» Путаясь в широченных семейных трусах, глупо зевая и почесываясь, он думал о том, что Вадька, видимо, прав – в Африке лучше, там, по крайней мере, нет ржавых, поющих голосами чертей умывальников.

Впрочем, «детдомовская шпана» не жаловалась – жили, как живется.

Их, как бесов, всегда подтачивало какое-то внутреннее бунтарство, несогласие с этим миром. Возвращаясь из школы, хватали плохо лежащие камни, куски асфальта – и чьи-то стекла вдребезги. И плевать – главное, вовремя смыться. Странная жизнь. Кто-то глотал маленькие сапожные гвозди и, корчась от боли в желудке, ждал неотложки, зная, что его отвезут в больницу. Даже если в психиатричку – все равно лафа… Кто-то удирал на улицу к местным, воровал и собирал бутылки… Кто-то…

В углу за умывальником, возле туалета, – толчея. Слюнявый «бычок» третий раз шел по кругу… Курили все, а сигареты, что деньги – за одну импортную давали все, что твоей душе угодно, от фантика до расплаты «живой натурой» – секс тут обожали.

Алик не курил, хотя и пробовал как-то. Вадька, сидя на грязном подоконнике, смачно и зло сплевывал: он тоже не курил бы, если б не мать… Это она, притаскивая домой чужих мужиков, говорила ему: «Иди, сынок, погуляй». И он шел к ребятам покурить. «Мать, стерва ненасытная, мужиков водила пропасть и пила с кем попало…» Вадьке было почему-то приятно курить из-за матери.

К Алику Вадька относился по-свойски снисходительно: «Ты без меня, телок, пропадешь!» – И весело хлопал его по плечу. – Ну кто ты, слабак! А я – вот поставь иголку – и влезу в ушко. А курево… Дай срок – закуришь! Жизнь еще не мяла.

Но курево для Алика – полбеды. Страшное начиналось ночью, когда старшие пацаны и девки «мотались» по спальному этажу.

Как-то Алик прибежал к Вадьке. Тот спросонья вяло прогнусавил:

– Ты что?

– Двинься, ляжу рядом.

Повадились в палату младших великовозрастные, глуповатые девки. Голыми ложились к мальчикам, заставляли тех снимать трусы. Вадька, услышав рассказы Алика, корчился от смеха. – Хоть они и дылды глупые, а хочется… Сам знаешь, период созревания…

– А почему у меня нет этого периода? Мне противны их сиськи.

– Болван! Вот колбаска вырастет – и начнется этот дурацкий период. Сдохнешь от неприличия…

Но Вадька Алика понимал. И когда что-то ему перепадало, запросто делился с дружком. – Ты же нерусский, немчура какой-то или турок, глаза как сажа… Но мне ты все равно что брат, понравился с первого взгляда.

– Вадь, а Вадь, – дергал за рукав Алик, – пойдем как-нибудь в город? Один я боюсь, а с тобой пойду.

– В город? Чего ты там забыл? Хотя, ладно, в город, так в город… Пойдем на футбол.

Город, как и детдом, жил своей бесшабашной жизнью. По центральным улицам разгуливали группировки, и бедному пацану некуда было деться, кроме как прописаться в «контору». Мутный вал подростковой уголовщины катился по приволжским городам, смывая последние островки нормальной жизни. Легко угадывались опознавательные знаки мафии: многоступенчатая иерархия – «супера», «пацаны», «молодые», «старики», «авторитеты», «авторы»; строгое распределение обязанностей – от сбора дани со школьников и кооператоров до боевых схваток в жестоких разборках с чужаками. «Авторов» боялись и подчинялись беспрекословно, и страх мешался с блатной романтикой, так похожей на романтику власти. Да, пацаны могли рассчитывать хоть на маленькую, но на власть в своем микрорайоне, тратить шальные деньги на развлечения и девочек, которые из вчерашних недотрог становились общими.

Вадька и Алик были на футболе. Народу – не протолкнуться! Еще бы, наступила весна, и футбол снова входил в силу. Потому и болели, как психи, – вставали с мест, кричали, не жалея глотки. А в перерыве ели мороженое, и Вадька, скосив хитрые глаза на кучковавшихся подростков, вдруг заявил, что пора смываться, пока кости целы…

Но далеко они не ушли. Рядом со стадионом их окружила толпа пацанов.

– Откуда, чушпаны, за кого мотаетесь?

– Детдомовские. – Сообразительный Вадька осторожно прикрывал Алика.

Обыскали – денег нет, одежка тоже не ахти. Значит, и впрямь детдомовские – будущие блатные, ворюги…

– Ладно, проходь – седня мы добрые.

Вадька схватил Алика за руку, и они быстро побежали к трамваю. Даже расхрабрились по дороге. Но стоило только спрыгнуть с подножки, как… Опять тусовка – опять пацаны. Эти не были сегодня столь добры. Не найдя ни копейки, они переглянулись и твердо заявили:

– Пойдете с нами.

Их привели в подвал, и высокий худощавый парень Вадьке сказал:

– Ну, узнаешь, кореш? Детприемник помнишь?

Алик постепенно огляделся. Стены сплошь оклеены порнухой из журналов. На столе, покрытом клеенкой, переносной затертый магнитофон в таких же наклейках, справа, у стены – вереница матрасов, с прожженным одеялом. В углу гири, штанга, даже что-то наподобие турника.

– Что, нравится? – бросил рыжий в спортивном костюме. – Детдом – дыра. Будете с нами мотаться. Как, пацаны, нужна им прописка?

Высокий и худощавый кого-то послал во двор. Оттуда пришла тонкая девчонка. Светленькая кудряшка – с улыбчивыми глазенками и ямочками на сдобном личике. Алик настороженно смотрел на нее. Тем временем зажгли настольную лампу – и в подвале воцарился голубой свет. Не обращая внимания на ребят, девчонка свободно, без стеснительности, разделась, в глаза брызнуло свежестью подросткового тела…

Она засмеялась и легла. Стояла обычная атмосфера деловитости. Темпераментного рыжего подбадривали криками и свистом, словно это происходило на футбольном матче. Потом по приказу худощавого разделся Вадька. Девчонка обняла его за ноги и припала к его жесткому телу. Вадька в этом деле оказался мастак, и пацаны одобрительно зашумели.